От Каддафи до Бенгази: антиморальные последствия войны в Ливии

На прошлой неделе четыре американских дипломата были убиты во время вооружённой атаки на американское консульство в Бенгази, Ливия. Вероятным мотивом атаки было, что какой-то вероятно (но не достоверно) американец несколько месяцев назад разместил на YouTube видео, которое сознательно порочит пророка Мохаммеда. Атака в Бенгази была подана как возмездие за позор, и атакующие посчитали всех американцев виновными за этог видео, хотя это скорее всего просто выражение более глубокой обиды. Беспорядки распространились в другие страны, включая Египет, Тунис и Йемен, хотя там не сообщается о погибших американцах. Бунты продолжались всю неделю.

 Бенгази и падение Каддафи

Чтобы начать понимать реальный смысл этих атак, нужно учесть, что они начались в Бенгази, городе, наиболее оппозиционном к Муаммару Каддафи. Действительно, Каддафи обещал перебить своих оппонентов в Бенгази, и это была угроза, которая спровоцировала вторжение НАТО в Ливию. Возникло много конспирологических теорий, которые объясняли вторжение, но, как в Гаити и Косово до этого, они не правы. Вторжение произошло потому, что боялись, что Каддафи может воплотить свои угрозы в Бенгази и что ожидали, что он быстро капитулирует перед лицом ВВС НАТО, открывая дверь для демократии.

Идея, что Каддафи может стать массовым убийцей, могла быть правдой. Идея, что Каддафи быстро сдастся, оказалась однозначно ложной. А то, что в результате вторжения наступит демократия – было самым сомнительным допущением из всех. То, что возникло в Ливии – это то, что всегда возникает, если внешняя сила свергает существующее правительство, даже бандитское, и не устанавливает своё имперское правление: возникает продолжительная нестабильность и хаос.

Ливийская оппозиция была хаотической коллекцией племён, фракций и идеологий, не имеющих ничего общего, кроме их оппозиционности к Каддафи. Небольшая кучка людей хотела создания демократии западного образца, но они были лидерами только в глазах тех, кто хотел вторжения. Подавляющее большинство оппозиции состояло из традиционалистов, милитаристов каддафийской традиции и исламистов. Каддафи держал Ливию вместе, сформировав коалицию из разных фракций и подавляя любую оппозицию.

Оппоненты тирании считали, что свержение тирана улучшит жизнь его жертв. Иногда так и получается, но весьма редко. Российский царь был безусловным тираном, но трудно согласиться, что ленинско-сталинский режим, пришедший ему на смену, был улучшением. Аналогично иранский шах был репрессивным и жестоким. И трудно сказать, что заменивший его режим является лучшим.

Нет никакой уверенности, что оппоненты тирана не будут нарушать права человека точно также, как это делал тиран. Ещё меньше уверенности, что слишком слабая и разделённая для самостоятельного свержения тирана оппозиция сможет создать работоспособное правительство, когда внешняя сила его свергнет. На выходе, скорее всего, будет хаос, и победителем вероятнее всего будет более организованная и хорошо вооружённая фракция с наиболее жёстким видением будущего. И нет никаких гарантий, что они будут составлять большинство или будут обходительными со своими критиками.

Вторжение в Ливию, которое я описывал в «Безупречном вторжении», было построено на предположении, которое оказалось далеко от реальности – что уничтожение тирании ведёт в свободе. Оно, конечно, может, но в этом нет никакой уверенности. Есть много оснований для такого допущения, но самое главное из них заключается в том, что западные адвокаты прав человека верят в то, что после освобождения от тирании любой разумный человек стремится к политическому порядку, основанному на западных ценностях. Он может, но нет ни одного очевидного основания, что он будет.

Альтернативой одному бандиту может быть просто другой бандит. Это вопрос силы и воли, а не политической философии. Длительный хаос, продолжающаяся борьба ведут только к нищете, это предсказуемо. Но самая важной причиной, по которой разбиваются надежды западных активистов по защите прав человека, является принципиальное отрицание западной либеральной демократии частью вновь освобождённых. Или точнее, оппозиция может исповедовать идею национального самоопределения, или даже демократии, но выбрать режим, принципиально оппозиционный к западной озабоченности индивидуальными правами и свободами.

Хотя некоторые тираны просто ищут власти, другие режимы, которые кажутся Западу тираниями, на самом деле являются тщательно спланированными моральными системами, которые видят себя лучшим образом жизни по отношению к западному. Парадокс заключается в том, что принцип уважения чужих культур следует за требованием, чтобы чужаки принимали базовые западные принципы. Необходимо выбрать или один подход, или другой. В то же время необходимо понимать, что кто-то может иметь очень глубокие моральные принципы, быть уважаем, но в то же время быть врагом либеральной демократии. Уважение к другой моральной системе не означает простого отречения от своих собственных интересов. У японцев есть сложная моральная система, сильно отличающаяся от западных принципов. Этим двум системам не обязательно быть врагами, но обстоятельства иногда вызывали столкновения.

Подход НАТО в Ливии подразумевал, что устранение тирана как-то неизбежно приведёт к либеральной демократии. Действительно, таковы были ожидания от «арабской весны» на западе, где думали, что коррумпированные и тиранические режимы падут, и на их место придут такие режимы, которые поддерживают западные принципы. Безусловным в этом были недостаток понимания силы режимов, разобщённости оппозиции и высокой вероятности появления новых сил, которая вытекает из этого.

В Ливии НАТО просто не понимал или не беспокоился о том, какой смерч он выпускает. На место Каддафи пришла длящаяся война между кланами, племенами и идеологиями. Из этого хаоса поднялись различные ливийские исламистские группировки, чтобы наполнить вакуум власти. Различные исламистские группы не достигли пока достаточной силы, чтобы просто навязать всем остальным свою волю, но они вовлечены в действия, резонирующие по всему региону.

Желание сбросить Каддафи шло из двух импульсов. Первым было желание избавить мир от тирана, вторым – дать Ливии право на национальное самоопределение. Не рассмотренными остались два других вопроса: будет ли простое свержение Каддафи создавать условия для определения национальной воли; и будет ли национальная воля отображать ценности НАТО и, нужно добавить, и его интересы.

 Неучтённые последствия

События последней недели показали неучтённые и непрямые последствия устранения Каддафи. Каддафи был безжалостен в подавлении радикального исламизма, также как и в других вопросах. В отсутствие осуществляемого им давления фракция радикальных исламистов, как оказалось, тщательно спланировала убийство американского консула в Бенгази. Атака была рассчитана по времени так, чтобы американский посол был на месте. Толпа была вооружена разнообразным оружием. Публичным обоснованием было малоизвестное видео на YouTube, которое вызвало антиамериканские беспорядки по всему арабскому миру.

Для ливийских джихадистов впасть в гнев из-за видео было блестящим ходом. Пребывая в упадке, они сумели заявить о себе далеко за пределами Ливии. В самой Ливии они показали себя силой, с которой необходимо считаться – по крайней мере, учитывать то, что они сумели организовать успешную атаку на американское посольство. Четверо убитых американцев могли быть убиты при других обстоятельствах, но умерли при этих: Каддафи был уничтожен, никакой внятный режим не занял его место, никто не подавил радикальных исламистов, и поэтому исламисты смогли действовать. Неизвестно, как далеко вырастет их сила, но однозначно, что для достижения своих целей они действовали эффективно. Не ясно также, есть ли там сила, способная подавить их. Также не ясно, какие обстоятельства создали джихадистов в этом регионе, но это ставит НАТО, и более точно США, в позицию выбора между началом новой войны в арабском мире (во время и месте, которые они не выбирали) и отпусканием ситуации на самотёк в надежде, что всё само разрешится к лучшему.

Как я уже писал, несовпадение часто возникает между идеалистической и реалистической позициями. В случае Ливии это несовпадение очевидно. Если идеалистическая позиция обеспокоена последствиями, моральными с её точки зрения, тогда простого празднования смерти тирана не достаточно. Чтобы гарантировать последствия, необходимо, чтобы страна была оккупирована и умиротворена, как Германия и Япония. Но идеалисты сочтут такой акт империализма недопустимым, нарушающим доктрину о национальном суверенитете. Более конкретно, США в военном плане не готовы оккупировать или умиротворить Ливию, и это не является национальным приоритетом, оправдывающим войну. Нежелание идеалистов извлечь логический вывод из своей позиции, которая заключается в том, что простое устранение тирана – это не конец, а только начало, усугубляется готовностью реалистов предпринять военные действия, недостаточные для политических целей. Моральные цели и военные средства должны пересекаться.

Устранение Каддафи было морально оправдано, но не само по себе. Устранив его, НАТО теперь приобрело ответственность за изменения, с которым ливийская общественность не готова справиться. Но ближе к делу, не была допущена возможность, что национальная воля Ливии может выразиться в движении, которое будет представлять угрозу принципам и интересам членов НАТО. Проблемой Ливии было не непонимание западных ценностей, а то, что значительная часть её населения отрицает эти ценности из моральных оснований, и сегмент населения, состоящий из прошедших сражения ветеранов-боевиков, считает их враждебными своим исламским ценностям. Где-то между ненавистью к тирании и национальным самоопределением приверженность НАТО к свободе, как её понимают, была потеряна.

Эта проблема не ограничивается только Ливией. Многими способами она отображается по всему арабскому миру, и только сейчас начинает осмысливаться западными странами, после того, что случилось. Есть и более неотложное дело: Сирия. Предполагалось, что устранение другого тирана, в этом случае Башара аль Ассада, приведёт к эволюции, которая трансформирует Сирию. Говорилось, что Запад должен вторгнуться, чтобы защитить сирийскую оппозицию от избиения режимом аль Ассада. Можно сделать это своей целью, но простое устранение аль Ассада не сделает Сирию демократической. Чтобы это случилось, гораздо больше всего должно произойти, чем убийство аль Ассада.

Принятие желаемого за действительное vs. Управления последствиями

В 1958 году была выпущена книга «Уродливые американцы», рассказывающая об одной южно-азиатской стране, в которой был жестокий проамериканский диктатор и жестокая коммунистическая революция. В повествовании был персонаж, который был националистом в настоящем смысле этого слова и был приверженцем прав человека. В качестве лидера он был не просто американской марионеткой, но он был лучшей надеждой, которая была у США. Действительный пример такой идеальной замены режима произошёл в 1963 году во Вьетнаме, когда Нго Дин Дьем был убит в результате заговора. Он был жестоким проамериканским диктатором. Надежда была на то, что после его смерти будет найден достойный националист и либерал, который заменит его. Долго искали такую фигуру, но так и не нашли.

Избавиться от тирана, когда ты силён как США и НАТО – это лёгкая часть. Саддам Хусейн также мёртв, как и Каддафи. Проблема в том, что будет после. Конечно, может случиться, что либерально-демократический националист просто возникнет и поднимет упавшую корону, но это не особо вероятный сценарий, если вы не готовы к оккупации. А если вы готовы к оккупации, то лучше будьте готовы драться против народа, который не хочет, чтобы вы определяли его будущее, вне зависимости от того, каковы ваши намерения.

Я не знаю, что произойдёт с ливийским джихадистским движением, которое показало себя мотивированным и боеспособным, и чьи действия нашли отклик в арабском мире. Я знаю, что Каддафи был злым животным, которому лучше быть мёртвым. Для меня не ясно, как простое устранение диктатора может автоматически улучшить дела. Зато для меня ясно, что если вы ведёте войну за моральные цели, то вы морально обязаны управлять и последствиями этой войны.

Перевод Александра Роджерса, «Хвиля»