Консервативный ислам с популистским привкусом: чем важны выборы в Индонезии?

17 апреля стало важным днём для всей Юго-Восточной Азии. В далёкой от нас, тёплой и колоритной Индонезии, раскинувшейся на островах Малайского архипелага и Новой Гвинеи, прошли долгожданные всеобщие выборы.

192 миллиона избирателей, 800 тысяч участков, 6 миллионов членов избирательной комиссии, 1,6 миллиона бутылочек чернил для голосования – масштабы организации первых в истории Индонезии всеобщих выборов поражают воображение.

Представьте, каково это: организовать избирательную логистику и инфраструктуру таких размеров в стране, разбросанной на более чем 18 тыс. островах с территорией в 1,9 млн. кв.км, да ещё и с цветущей и пустившей корни коррупцией и ужасающей бюрократией. Некоторые исследователи уже назвали эти выборы «крупнейшими прямыми выборами президента в мире» и «сложнейшим однодневним голосованием в мировой истории».

Кроме президента, индонезийцы избирали 565 членов парламента и местных советов. Всего 20 тысяч мандатов, на которые претендуют 245 тысяч кандидатов. Обработка такого количества голосов потребует несколько недель, хотя предварительные результаты социология публикует уже сегодня. Титаническим усилиям правительства, которое сумело организовать подобную массовую «сходку» без серьёзных эксцессов и нарушений, можно лишь поаплодировать.

Моя мотивация написать статью именно об этой, для многих украинцев неизвестной, дикой и экзотической, стране и её внутренних выборах исходит не только из банального интереса к международным делам. За подготовкой к выборам в Индонезии я слежу уже больше года, с того дня, как я туда попал и познал все прелести местной жизни.

Это была моя первая поездка в Юго-Восточную Азию, и я невероятно благодарен ей, поскольку сумел почерпнуть из неё знания, доступные лишь в путешествиях и взаимодействии с местным населением. После возвращения из Индонезии, я начал серьёзно изучать этот регион, за которым, по моему глубокому убеждению, будущее всего мира и международной системы.

Выборы в Индонезии, их особенности и причуды, невероятно важны не только для понимания региональных тенденций, открытия чего-то нового для себя или прогнозирования будущих процессов в Азии. Они необычайно интересы и тем, что, порой, в них можно найти поразительные сходства с выборами в нашей многострадальной Украине.

Да-да, Индонезия и Украина ближе, чем кому-то могло показаться. Отдельные социально-экономические и политические тенденции в обеих странах иногда кажутся настолько похожими, что проигнорировать их будет настоящим преступлением. Я не буду специально подчёркивать ВСЕ схожие моменты выборов в Индонезии с Украиной. Думаю, каждый из вас найдёт их самостоятельно.

 

Индонезия: общая раскладка

Индонезия справедливо может называться одним из самых влиятельных государств мира, особенно если мыслить категориями производства самых нужных человеку вещей. Шампуни, обработанная пища, биодизель – всё это производится в основном в Индонезии. Всего на двух островах (Ява и Суматра) производят большую часть металлических деталей для смартфонов, которыми мы пользуемся ежедневно. К тому же, эта страна – один из мировых лидеров по производству резины, каучука, никеля и электрооборудования, и один из крупнейших региональных экспортёров газа и нефти.

Индонезия невероятно сильно интегрирована в региональную торговлю, и занимает ключевые ниши на рынках Азии. От ситуации в этом крупнейшем на планете островном государстве зависят целые производственные циклы и логистическая инфраструктуры таких гигантов, как Китай, Индия, Австралия, не говоря уже о Малайзии, Вьетнаме и Таиланде. Более того, Индонезия имеет ценность ещё и как страна с самым большим в мире мусульманским населением, вполне себе справедливо имеющая влияние и почёт в исламском сообществе.

По этим причинам, выборы в Индонезии – это всегда грандиозное событие, по уровню медийности, всеобщего внимания и воздействия на региональные тенденции сравнимое с выборами в Индии. В этом году всё особенно драматично: одновременно с избранием президента, выбирается парламент и местные советы, фактически обновляется вся правящая верхушка.

Однако учитывая историческую важность для общества персоны главы государства, именно президентская гонка затмевает все прочие выборы. В этом Индонезия похожа на Украину: в обоих случаях в обществе наблюдается довольно высокий уровень патернализма, отображающегося в чрезмерно больших ожиданиях и надеждах, которые население полностью возлагает на плечи президента, даже в вопросах, не касающихся его полномочий.

Впрочем, существует маленькая разница. Президент в Индонезии – это не «батько» нации, который временами снисходительно обращается к своим заблудшим «детям», поучая их, что хорошо, а что плохо. Это скорее эффективный менеджер, глава государственной машины, которая должна раздавать плюшки населению и обеспечивать стабильность. Источник общественной моральности в Индонезии – это не персона президента-авторитета и наделённых властью людей, как  в Украине, а духовенство, представленное различными религиозными структурами.

Более того, парламент в Индонезии – это сборная солянка различных ситуативных коалиций, формирующихся во время необходимого президенту голосования. Поэтому предсказать однозначное поведение парламента нереально, с учётом отсутствия в стране коалиции в западноевропейском понимании этого слова. Здесь скорее всё похоже на тот «глубинный парламент», о котором говорил Сергей Дацюк в недавних своих видео. Поэтому я больше расскажу о президентской гонке.

В этом году в президентской битве сошлись два, уже знакомых всем, кандидата. Те самые люди, которые сражались между собой пять лет назад, в 2014 году. Это нынешний президент Индонезии Джоко Видодо, которого многие называют сокращённо Джокови, и его главный оппонент, генерал-лейтенант Прабово Субианто. На каждом из них остановлюсь подробнее.

 

Джокови vs Прабово: раунд №2

Джоко Видодо – весьма необычный президент для политической системы Индонезии. В некотором смысле, ещё в 2014 году его смело можно было назвать внесистемным и даже анти-элитарным кандидатом, подчёркивавшим общемировую тенденцию на усиление популистской повестки.

Видодо отличается от остальных, традиционных кандидатов и политиков, отсутствием серьёзных связей с элитами, неопытностью и социальным бекграундом. Бывший продавец и изготовитель мебели, выросший в бедной яванской семье плотника, он явно отличался от привычных для индонезийцев богатых, «породистых» политиков, стоявших у вершин власти. Однако именно образ «человека из народа» и стал основой его предвыборной кампании, а позже – залогом успеха.

До того, как пойти в президенты, Видодо 7 лет пробыл мэром города Суракарта в центральной Яве, и всего полсрока на должности губернатора Джакарты.  Несмотря на такой небольшой политический опыт, Джоко Видодо сумел победить на выборах 2014 года благодаря своей антикоррупционной, социально-ориентированной и дружественной малому бизнесу повестке.

Его репутация эффективного и современного мэра Суракарты помогла президенту перебороть риторику своего оппонента, более традиционного в понимании индонезийцев кандидата – Прабово Субианто, который баллотировался и на этих выборах.

 

Для многих индонезийцев президент и члены парламента – это преимущественно закрытая каста, какая-то высшая элита, клуб, в который можно попасть либо по связям, либо благодаря безумному упорному труду и с  хорошим образованием.

В отличие от украинцев, верящих, что однажды избранный ими президент обратит свой взор на их маленькое село или городок, и решит все проблемы, индонезийцы не питают подобных надежд. Для них президент – это человек образованный, которому «лучше знать, что и как», и у которого куча дел, помимо разгребания мусора в реках, чистки каналов и пляжей, поимки мелких ворюг среди сельских чиновников или наказания торговцев китайским ширпотребом, выдающих его за натуральный батик, с целью обмана доверчивых туристов.

Другими словами, президент Индонезии – это представитель определённых, узких социальных кругов, имеющий ряд строк в его биографии, формирующих статусность в сознании обывателей, которого избирают на должность главного менеджера. И люди, в большинством своём, согласны с этим, и признают верховенство этих кругов над собой, и их право руководить страной.

Набор социально-политических особенностей бекграунда типичного президента, депутата, министра или какого-нибудь начальника госструктуры – это армия, богатая, именитая семья, происхождение, связи, опыт и возраст. История Индонезии это, собственно, и подтверждает.

Оба самых известных диктатора Индонезии – Сукарно и Сухарто – были карьерными военными, поднявшимися по социальной лестнице благодаря службе в армии. Первый после падения военной диктатуры президент – Бухаруддин Юсуф Хабиби – был вице-президентом при Сухарто, его близким соратником и другом по военной службе, получившем образование в Германии и Нидерландах.

Следующий после него – политик-исламист Абдуррахман Вахид – внук основателя старейшей исламской организации в Индонезии и сын бывшего министра по религиозным делам. Он учился в престижных исламских ВУЗах в Каире и Багдаде. После него президентом стала женщина – Мегавати Сукарнопутри – дочь первого президента Индонезии, диктатора Сукарно, выросшая в известном президентском дворце Мердека в Джакарте. И, наконец, предпоследний президент Индонезии – потомственный военный офицер, генерал Сусило Бамбанг Юдойоно, учившийся в США и сделавший карьеру при диктатуре Сухарто.

 

 

Нынешний президент Индонезии Джоко Видодо впервые разорвал этот круг, и сумел стать первым главой государства НЕ из этого полузакрытого элитного высшего класса. По сути, он совершил ожидаемую, но всё же неприятную для части населения вещь – десакрализировал должность и статус президента республики.

Когда он баллотировался, это отчасти и привлекло людей, особенно молодёжь, выросшую во времена не столь консервативные и зашоренные государственной пропагандой. Образ Джокови привлекал их, и вероятно, впервые, они голосовали против истеблишмента и устоявшихся негласных правил политической игры, многие из которых ассоциировались с давно прошедшей эпохой первых двух президентов, сохранившей сакральность и крамолу в сознании части населения.

Однако на этих выборах образ Джокови как «гласа народа» несколько потускнел. Всё-таки, 5 лет президентства дали о себе знать. На этот раз он шёл на выборы уже не как рубаха-парень из плотницкой семьи яванской глубинки, а как действующий президент. Его риторика не строилась, опираясь на безоблачные, удачливые и беззаботные годы управления небольшим городом, а исходила из того багажа решений (и провалов, и успехов), который появился у него за время первого президентского срока. Он не апеллирует к массам с позиции анти-элитарности, теперь он сам – часть элиты, олицетворение её верхушки в социальной иерархии Индонезии. И это стало его слабостью на выборах.

Главный оппонент Джокови – его полная противоположность. Генерал-лейтенант, националист из богатой семьи, не особенно выбирающий выражения, Прабово Субианто сумел объединить на этих выборах два, несколько противоречивых, образа: типичного представителя старых элит и дерзкого национал-популиста, любимца толпы.

На выборах 2014 года было явно видно, насколько сильно он «проседает» в своей риторике сравнительно с Джокови. Последнего воспринимали в противовес всему, что олицетворял Прабово: надоевшие элиты, коррумпированные силовые структуры, религиозные «хэйтеры» и опасные для бизнеса радикалы.

На этих выборах стало очевидным, что Прабово извлёк необходимые уроки из поражения 5-летней давности, терпеливо ждал, пока Джоко Видодо совершит какие-то ошибки на посту президента, и начал по ним серьёзно бить, теперь с позиции главного оппозиционера, каждый раз замеряя настроения и потребности населения.

На этих выборах он выступает в роли главного оппозиционера, сильного, харизматичного националиста, который способен быть как Джокови, только решительнее, смелее и жёстче. На самом деле, такой образ Прабово даже не надо было придумывать.

Потомственный военный, окружённый одними лишь героями и генералами, которые смотрели на него, ожидая успеха, он в своей карьере не раз принимал сложные решения. Операция по захвату и убийству премьер-министра Восточного Тимора, анти-партизанские операции против восточно-тиморских сепаратистов, командование про-индонезийскими криминально-военизированными группировками, спасение заложников из рук боевиков в Папуа Новой Гвинее – вот неполный список событий, в эпицентре которых находился Прабово, и без которого они, возможно, и не произошли бы.

Военное прошлое, жёсткий стиль управления, дерзкая, беспринципная риторика, в комбинации с заманчивым для многих экономическим национал-популизмом и невероятно лёгкими обещаниями в социальной сфере и медицине сделало Прабово имя и позволило получить значительную поддержку населения.

Оба политика имеют и сильные, и слабые стороны. Оба достаточно харизматичны, чтобы вести за собой народ. Оба похожи и отличаются одновременно. И, конечно же, оба претендуют на соответствие современности, не желая угасать вместе с исчезновением эпохи.

Однако подробнее об особенностях их предвыборной кампании я предлагаю рассмотреть в контексте основных аспектов и вопросов самих выборов.

Какие темы являются центральными для Индонезии? На что делали акцент кандидаты, а что старались скрыть? Каковы особенности избирательной кампании страны, и как они диктуют предвыборную повестку? Коснулось ли Индонезии «проклятие современных технологий» в виде фейков и воздействия социальных медиа? Вот об этом сейчас и пойдёт речь. И начать я предлагаю с самого первого фактора этих выборов: кандидатов в вице-президенты.  

 

Президентский тандем: скажи мне, кто твой друг…

Особенностью выборов в Индонезии является кандидатура вице-президента, которая идёт на выборы в тандеме с президентом. Это похоже на то, что происходит на выборах в США. Зачастую, кандидатура вице-президента многое может рассказать о планах, целях и предвыборной тактике кандидата. На этих выборах так и произошло.

Прабово Субианто подошёл к выбору своего будущего заместителя весьма грамотно. Сделав соответствующие выводы из поражения в 2014 году, он решил выбрать себе в вице-президенты влиятельного бизнесмена, заместителя губернатора Джакарты Сандиана Уно.

Этот известный в столице предприниматель является могущественным игроком сразу в нескольких секторах экономики, что обеспечивает ему обширные связи с элитами, влияние на многие социальные слои населения, а также прямой выход к иностранным инвесторам. Сандиана Уно – один из богатейших людей Индонезии, выпускник Университета им. Дж. Вашингтона в США, бывший банкир и инвестор.

 

 

Идея привлечь Уно к своей предвыборной кампании родилась у Прабово в середине 2015 года в результате переосмысления своей тактики на выборах годом ранее. Вице-президент не из числа военных, не замеченный в сомнительных силовых акциях или связях с бывшими диктаторами, да ещё и имеющий могущественную бизнес-сеть по всей стране, стал хорошим украшением предвыборной кампании Прабово Субианто.

Таким образом, он решил успокоить инвесторов и охладить пыл своей риторики, которая, как показали выборы 2014 года, отпугивает часть электората. Он осознал, что строить всю кампанию на страхе (перед мигрантами, внешними врагами, крахом экономики, падением банковской системы, банкротством и т.д.) неправильно, и может быть контрпродуктивно. Присутствие Сандианы Уно рядом с ним на трибуне, по задумке, должно было изменить восприятие населения.

Более того, одной из ключевых тем для нападения Прабово на своего оппонента стала экономика. 5 лет президентства Джокови вскрыли пул проблем экономической и фискальной политики, которые можно использовать против президента в ходе кампании. Для этого нужно и самому обзавестись сильным экономистом, который будет критиковать экономическую политику оппонентов и предлагать альтернативу, хотя бы своим именем. Сандиана Уно идеально выполняет эту задачу.

 

 

Со своей стороны, президент Джоко Видодо также выбрал своего напарника по выборам с конкретным расчётом. Дело в том, что в 2014 году действующий президент впервые прочувствовал на себе мощь агрессивной, накачанной популизмом и накрученной эмоциями, армии ботов своего противника. Прабово Субианто вовсю использовал, до этого считавшиеся наполовину табуированными, темы, дабы выбить из равновесия своего оппонента, а также дешево и сердито поднять себе быстрые голоса. Это темы религии и идентичности.

Пока Джокови использовал аргументы об экономическом росте, снижении налоговой нагрузки, стимулировании малого бизнеса и модернизации городской и сельской инфраструктуры, его противники из штаба Субианто решили пойти путём попроще: обвинить Джокови в том, что он не совсем мусульманин, полоская на всех эфирах и встречах его происхождение и биографию.

Карту консерватизма Прабово разыграл весьма неплохо, нагнетая ситуацию вокруг молодого и неопытного мэра столицы, что позволило ему набрать довольно много голосов, невзирая на то, что в итоге он проиграл.

Помня об этих неприятных и опасных моментах, на выборах в этом году Джоко Видодо решил нанести превентивный удар, выбрав своим кандидатом в вице-президенты одного из самых влиятельных духовных лидеров страны, главу Совета улемов (богословов) Индонезии, 75-летнего Мааруфа Амина.

Такой выбор стал очевидным реверансом в сторону консервативной части мусульман и духовенства, подчёркивающий набожность и религиозность действующего президента. Этот манёвр имел двойственное значение для предвыборной кампании Джокови.

С одной стороны, он сумел мобилизовать ту часть общественности, которая не особенно сильно поддерживала его 5 лет назад: старшее поколение, консервативные мусульмане, сторонники исламистских движений. Кроме того, Мааруф Амин дал Джокови доступ к огромным аудиториям религиозных организаций Индонезии, а заодно и трибуну для выступления, которая легитимизировала президента ещё и как мусульманского лидера, и закрыла вопрос о его происхождении.

 

 

С другой стороны, заигрывание с консервативным исламом, вылившееся в избрание Амина напарником по выборам, оттолкнуло от президента часть молодого светского электората, в основном из числа городского среднего класса, ставшего в 2014 году его базовой аудиторией.

Некоторые сторонники президента расценили этот его шаг как «игру с огнём», ведь впервые в новейшей истории Индонезии политический ислам получил столь высокое представительство на выборах. С точки зрения многих людей это нарушало многолетнее религиозное равновесие страны, обеспечивающее уникальную для мусульманского мира светскость и толерантность такого огромного государства.

Именно этим многие индонезийцы гордятся, всегда подчёркивая, что Индонезия – родина для многих религий, которые, тем не менее, не конфликтуют между собой. А возвращение ислама в политический дискурс, в их восприятии, наоборот: ломает баланс сил и нарушает спокойствие граждан.

Более того, часть электората Джокови восприняла избрание Амина как игру, по сути навязанную президенту его оппонентом Прабово Субианто, когда тот начал раскручивать вопросы, связанные с религией, идентичностью и историей. Джоко Видодо, отвечая на вызов своей кампании, фактически погрузился в электоральное поле противника, и сам начал играть в эту игру вокруг условной троицы «мова, армія, віра».

На самом деле, чтобы понять, почему президент всё-таки решил серьёзно взяться за вопросы религии, и какую угрозу они ему составляли, надо копнуть глубже и вернуться на пару лет назад, посмотреть, что творилось тогда на улицах Джакарты. Однако об этом я напишу чуть ниже, в отдельном разделе, посвященном теме религии и идентичности на выборах в Индонезии.

 

Финансирование предвыборных кампаний

Тема финансирования предвыборных кампаний кандидатов всегда занимает важное место в политических обсуждениях индонезийцев. Длинными, томными вечерами, после утомительного дня на рисовой плантации, рабочие любят посидеть в тени пальм и поговорить о том, как некие тайные закулисные организации незримо руководят выборами в Индонезии.

Традиционно, в этой стране кампании кандидатов практически всегда финансируются одними и теми же бизнес структурами, сохраняющими власть и влияние на протяжении всех последних лет. В некотором смысле, это та самая олигархия, которая присутствует в Украине. В обоих случаях она стала и до сих пор является фундаментом политической системы и гарантом общественного договора, удерживающего отношения власти и населения.

Однако в отличие от Украины, олигархия в Индонезии – это так называемые «олигархи природных богатств», многочисленные горнодобывающие предприятия, объединённые в группу компаний, занимающихся энергетикой, промышленностью, сельским хозяйством и даже продовольствием. При этом, зачастую, сами кандидаты и являются теми олигархами, которые контролируют значительные куски национальной экономики. В худшем случае, эти кандидаты намертво вмонтированы в эту систему, или связаны с ней через около олигархические круги.

Прабово Субианто является ярким примером типичного кандидата-олигарха в Индонезии. Он сам контролирует целых 27 компаний, объединённых в холдинг «Nusantara Group». Туда ходят предприятия по добыче нефти, газа и угля (Nusantara Energy), плантации риса (Tidar Kerinci Agung) и даже рыболовецкие хозяйства (Jaladri Nusantara).

Одной только его компании «Kertas Nusantara» принадлежат 3 400 гектаров земли, отведённой под целлюлозные фабрики, частные школы, склады и офисные здания, разбросанные во всей восточной части Калимантана.

Такое могущество обеспечивает Прабово обширным влиянием на неправительственный сектор. Например, под его полным покровительством находятся ассоциации фермеров и торговцев Индонезии, а также целый традиционный культ боевых искусств – «пенчак силат». С 2004 года Прабово Субианто является президентом Индонезийской ассоциации пенчак силата.

Напарник Прабово по выборам – кандидат в вице-президенты Сандиага Уно – не менее колоритный олигарх, которого иногда даже называют «кошельком» Прабово, который финансирует кампанию. Он входит в двадцатку богатейших людей Индонезии и контролирует десятки компаний, включая авиалинии «Mandala Airlines».

В 2016 году вокруг него даже вспыхнул скандал, когда Уно засветился в так называемых «панамских офшорах». Собственно, 61% официального финансирования предвыборной кампании Субианто – это деньги группы компаний «Saratoga» его напарника Сандиаги Уно. Это около $ 8,1 млн. К тому же, значительная часть средств, которые кандидаты тратят на выборы, остаётся в тени. Например, $ 100 млн., о которых Уно как-то проговорился на одном из митингов. Официально, они нигде не фигурируют, но фактически используются в кампании.

 

В Индонезии олигархи, в большинстве случаев, не уходят в тень, а предпочитают открыто влиять на политику, баллотируясь в парламент, местные советы, становясь министрами или президентами. Идея выставить марионеточного кандидата не столь распространённая, нежели  в Украине, где олигархи влияют на политические процессы преимущественно через посредников и аффилированные с ними структуры и медиа.

Действующий президент Джоко Видодо, благодаря своему нетипичному для кандидата бекграунду, слегка выбивается из этих правил. Впрочем, не стоит строить иллюзий о его непогрешимости в связях с олигархическими структурами и крупным бизнесом. Его предвыборную кампанию, если верить сообщениям местных СМИ, финансирует олигарх и крупный бизнесмен Вахью Сакти Тренггово.

Происхождение его капитала также покрыто мраком и очень сложно назвать «прозрачным», как и, собственно, бухгалтерию предвыборного штаба Джокови. Об этой теме штаб действующего президента всегда старается умолчать, из-за чего его часто называли «марионеткой» тех или иных олигархических структур.

В этом плане, Джокови также получил двойственный результат. С одной стороны, он непосредственно никак не замаран в связях с сомнительными финансовыми схемами, а с другой стороны – ореол загадочности и обрывчатые сообщения о его бизнесе с горнодобывающими магнатами вызывают у людей неуверенность и раздражение. С точки зрения психологии избирателя, тот же Прабово Субианто честен и прост: он даже не скрывает, что является олигархом, контролирующим несколько секторов национальной экономики.

Спайка военно-политической верхушки с крупным бизнесом, очень похожа на ту, что мы видим сегодня в правящих кругах России, стала основой олигархического строя, руководящего Индонезией. Крупный бизнес (в основном, эксплуатирующий природные богатства страны) и политические лидеры стали одним целым, и начали фактически финансировать самих себя, или всех кандидатов подряд.

Доходит даже до абсурда, когда те же самые бизнес структуры дают деньги на кампанию обоим кандидатам, как это происходило на этих выборах. Поэтому, неудивительно, что политические программы обоих кандидатов поразительно схожи между собой, особенно в вопросах регулирования рынка земли, перераспределения природных богатств, экологии и энергетики.

 

Такая система, сохранявшаяся на протяжении многих десятилетий, привела к настолько глубокой консервации общественного сознания, что многие люди, прекрасно осознавая, что выборами руководят большие компании, смирились с этим и воспринимают как норму.

В обиход политической лексики населения даже вошёл термин «кандидатов-десантников», то есть политиков, которые возникают ниоткуда по велению олигархических структур, и «десантируются» на любой округ, который им укажут крупные добывающие корпорации, дающие им деньги на выборы.

 

Природные богатства и земельный вопрос

Обсуждать тему выборов в Индонезии без упоминания земельного вопроса – это как рассказывать о выборах в Украине без российского фактора. Земля, природные богатства и экология – это топовые темы любых выборов в Индонезии.

Дело в том, что экономика страны и её благосостояние основаны на земельных отношениях в обществе. Индонезия остаётся преимущественно аграрным государством, где большая часть населения сделали своё благосостояние, обрабатывая плодовитую почву и возводя плантации.

Поэтому общественность всегда горячо обсуждает проблему эксплуатации земли, влияние земельных олигархов на политику и субсидии правительства фермерам, хозяйство которых постепенно умирает из-за смены поколений и экономической базы.

Однако, особенность выборов в Индонезии не только в том, КАКАЯ тема является центральной, но и КАКОЙ АСПЕКТ этой темы обсуждается, а что упорно, систематически и последовательно замалчивается.

К примеру, в Украине часто можно услышать сетования на высокие тарифы на электроэнергию, однако лишь малая толика дискуссий касается темы монополий на энергетическом рынке, из-за которых возникает проблема тарифов и коммуналки. Или, например, мы частенько слышим бурные разговоры о снабжении украинской армии, но мало кто задаёт вопросы о компаниях и институтах, занимающихся этим и ведущих бизнес в России. Тоже самое происходит в Индонезии с земельным вопросом.

С одной стороны, оба кандидата – и Прабово Субианто, и Джоко Видодо – активно раздают обещания помочь фермерам, не позволять компаниям отбирать землю у крестьян и улучшить экологические стандарты.

Но с другой стороны, на этих выборах традиционно замалчиваются вопросы безбожной эксплуатации земельной почвы корпорациями, разграблении природных богатств Индонезии и монополизации рынка земельных ресурсов несколькими влиятельными финансово-олигархическими кланами, одним из которых является клан Прабово – одного из кандидатов в президенты.

Земельный вопрос стоит в Индонезии невероятно остро. В одном лишь 2017 году было зафиксировано 697 конфликтов между фермерами и представителями власти на почве земельных прав. На сегодняшний день, более полумиллиона гектаров земли имеют статус «спорных», не говоря уже о тех участках, которые отошли большим компаниями, а компенсацию фермерам никто так и не выплатил.

Большая часть мелких фермеров в Индонезии не имеют бумаг, юридически закрепляющих за ними право на землю, которую они обрабатывают и с которой кормятся. Правительство, в свою очередь, не спешит решать этот вопрос, поскольку отсутствие бумаг облегчает им поддержку больших корпораций в их претензиях на землю.

Объясняя фермерам необходимость отдать их земли горнодобывающим предприятиям, власть часто обещает снижение налоговой нагрузки и создание рабочих мест, для того, чтобы компенсировать людям потерю их земли, пусть даже юридически не принадлежавшей им.

Правительство пыталось решить эту проблему. Были запущены несколько программ по переселению фермеров, потерявших землю в густонаселённых районах, в малозаселённые регионы страны. Например, крестьянские семьи, неспособные вести своё хозяйство под нажимом больших предприятий на острове Ява, могли переехать в юго-восточные районы Сулавеси при помощи правительства, и получить там 2 гектара земли.

Сперва, эта идея оказалось заманчивой для части населения. Однако из-за коррупции и влияния аграрной олигархии, эти люди либо получали землю без сертификата, то есть без юридически закреплённых прав на неё, либо получали не все обещанные участки. Поэтому, программы переселения серьёзных результатов не принесли.

Действующий президент Джоко Видодо в октябре 2018 года попытался по-своему решить этот вопрос. Он запустил аграрную реформу, суть которой сводилась к перераспределению 4,5 млн. гектаров земли и выдаче сертификатов владельцам ещё 4,5 млн. гектаров. Впрочем, эта реформа особенной пользы не принесла.

 

 

Выдача сертификатов не помогает защитить фермеров от натиска больших компаний, пускающих в ход все возможные рычаги влияния: запугивание, подкуп, силовой «отжим», договорняки на местных уровнях. К тому же, процесс перераспределения земельных участков был саботирован на уровне чиновников.

Например, по многим кейсам Министерство окружающей среды и лесничества не может договориться с Национальным земельным агентством. Последнее принимает решение о перераспределении земли. Однако именно Министерство должно, перед самой передачей участка, проверить, не является ли он частью леса, который передавать нельзя.

На выборах 17 апреля этот вопрос поднимался вновь. Оба кандидата обещали быстрые и решительные аграрные реформы. Но никто всерьёз не обсуждает корень проблемы – то, что у нас называют пресловутым словом «де-олигархизация».

Аграрные бароны, финансирующие предвыборные кампании кандидатов, находились и продолжают находиться над схваткой и дискуссиями между общественностью и властью. В некотором смысле, они являются частью «глубинного государства» Индонезии, если следовать терминологии, которую недавно вывел Сергей Дацюк, объясняя подобные процессы в Украине.

Отсутствие полноценного дискурса о проблеме земли в Индонезии лишь усугубит проблему и в итоге приведёт к разочарованию населения и сносу системы, поскольку земля имеет для индонезийцев не только материальную, но и сакрально-духовную ценность, особенно для балийцев, где сильны верования в священную связь с духами предков.

 

Сельское хозяйство и конец старого уклада

Ещё одним аспектом общего земельно-аграрного дискурса на этих выборах стал вопрос сельского хозяйства и упадка старого уклада, в основании которого много лет лежало фермерство. Впрочем, на этих выборах вопрос будущего сельского хозяйства неохотно поднимался.

Этому есть причина: отсутствие понимания масштабов проблемы, нежелание признавать упадок сельского хозяйства в преимущественно аграрной стране, собственно, проблемой как такой и мощное лобби аграрных баронов, страшно боящихся любых изменений. На самом деле, вопрос очень похож на то, что происходит в Украине. Поясню суть дела.

Сельское хозяйство – основа индонезийской экономики, сектор, в котором занята значительная часть трудоспособного населения. Однако из-за смены поколений и научно-технологической революции началась трансформация рынка труда и перераспределение рабочей силы.

Молодые индонезийцы, открыв для себя «чудо креативного класса», всё меньше заинтересованы в работе в полях, в то время, как старшие люди в силу возраста уже не могут обслуживать огромные посевы риса, и содержать хозяйство. Это привело к резкому сокращению числа работников сельскохозяйственного сектора и падению производства.

Упадок сельского хозяйства в Индонезии подчёркивает реальность XXI века, в которой оказался мировой рынок труда. За прошедшие 20 лет, с 1993 по 2013 года, численность фермеров в возрасте до 35 лет в Индонезии резко уменьшилась. Если в 1993 году фермеров до 35 лет было 25,8%, то в 2003 году их стало 20%, а к 2013 году цифра упала аж до 12,9%.

Фермерство перестаёт быть «современной» и «модной профессией». Молодые люди желают выбраться в города, получить высокооплачиваемые должности, открыть частное предприятие, повысить социальный статус и получить комфортные условия труда.

Культ фермера и крестьянина, сформировавшийся при диктатуре Сухарто в 1960-х годах, канул в лето под натиском времени, массовой культуры и безжалостной урбанизации. На сегодняшний день, по разным данным, от 60% до 80% людей, задействованных в сельском хозяйстве, перешли рубеж 45 лет.

С падением «рабоче-крестьянской моды» изменилось и отношение к карьерному росту и понятию успеха. Родители всё больше предпочитают «инвестировать» свой сельскохозяйственный бизнес в образование детей. В их восприятии, лучше бы им поступить в престижный городской ВУЗ, получить диплом и найти работу в крупных городах или за границей.

Сами миллениалы и последующие поколения не желают тяжело работать в поле за мизерную плату, и стремятся пойти на госслужбу, в полицию, армию или открыть частное предприятие и уехать в город.

Мечта любого среднестатистического молодого жителя какого-нибудь Мундунга или Паракана – это модные, попсовые и многообещающие «мегаполисы» Бандунг, Сурабая и, венец всего – столица Джакарта. А последней и утопической ступенью «успеха» в сознании индонезийцев является эмиграция – в Австралию, Японию, Южную Корею или США.

 

 

На эту проблему в Индонезии долгое время не обращали внимания, пока не начали резко падать объёмы производства риса – основы индонезийского пищевого рациона. Эта страна является третьей в мире по производству риса, уступая лишь Индии и Китаю. Правительство много лет уверяло население, что запасов риса предостаточно, и внутренние потребности государства всегда будут покрыты.

Но в 2018 году Индонезия внезапно импортировала 500 тысяч тонн риса из Вьетнама и Таиланда, что стало шоком для населения. Все ринулись спрашивать: зачем Индонезии вьетнамский рис, если своего завались? Это тоже самое, если бы Украина вдруг начала импортировать американскую кукурузу или канадскую пшеницу в огромных количествах.

Выяснилось, что импорт риса в Индонезию связан с уменьшением уровня производства риса из-за сокращения рабочей силы в сельскохозяйственном секторе. Падение производства привело к росту цен на рис, которые перешли рубеж среднемировых как минимум вдвое.

Дабы остановить этот процесс, правительство решило докупить рис у соседей. Как оказалось, те объёмы риса, производимые в Индонезии уже недостаточны, чтобы покрыть национальные потребности, когда 266 миллионов индонезийцев потребляют по 150 килограммов риса в год каждый.

Правительство пытается решить эту проблему, снижая уровень потребления риса, чтобы люди ели его не трижды в день, как сейчас принято, а два или один раз, заменяя рис, например, кукурузой или сладким картофелем.

Лихорадочные попытки президента Видодо урегулировать проблему сталкиваются с комплексом вызовов на рынке труда, преодолеть которые он не успел и не может по ряду причин. В конце концов, как минимум вопрос изменения рациона индонезийцев – это печальная история, тянущаяся с 1950-х годов, когда ещё первый президент Сукарно неудачно пытался заставить людей диверсифицировать своё питание.

На этих выборах 17 апреля вопрос сельского хозяйства, хотя публично сильно не освещался, но тенью нависал над обоими кандидатами, как, например, незримо стоит за украинской политикой проблема изношенности инфраструктуры и экологии.

 

Экономика: вечная ловушка кандидатов

Экономика – центральная тема этих выборов, наряду с земельным вопросом и борьбой с коррупцией. Это слабое место действующего президента Джокови, главное место, куда постоянно бьёт его оппонент Прабово. Дело в том, что президент не сумел выполнить многое из того, что он обещал сделать для стабилизации экономики и её выхода из стагнации.

В октябре 2018 года национальная валюта – индонезийская рупия – обвалилась на почти 30%, пробив рекордное за последние 20 лет дно. Это серьёзно взволновало население, вызывая у них в памяти тревожные воспоминания финансового кризиса 1998 года.

Основными причинами девальвации стали резкие колебания на мировых рынках, связанные с деятельностью Китая, Индии и США. Также свою роль сыграло увеличение внешнего долга и растущий дефицит платёжного баланса. При этом правительство во главе с Джоко Видодо утверждает, что это всё – не проблема, мол, всё поправимо.

Однако, значительная часть населения уже почувствовало последствия финансовых проблем на своей покупательной способности. Ещё когда я сам был в Индонезии, то слышал бурные разговоры местных об этом, и видел, как меняется курс и цены.

В дополнении к этому, имеются и другие серьёзные недостатки экономической политики Джокови: отсутствие национальной стратегии, замедление экономического роста (сейчас он на уровне 5,2%) и рост внешнего долга на 48% (в основном, за счёт увеличения растрат на инфраструктуру).

Главным козырем Джокови в его экономической повестке стала инфраструктура. Это то, на чём он выехал в президенты в 2014 году, когда пообещал кучу многообещающих инфраструктурных проектов, выполнить которые, естественно, они не смог. Зацените сами: постройка 15 аэропортов, 33 новых дамб, 24 портов и 3 тысяч км железной дороги.

 

 

Вдобавок к этому, Джокови не постеснялся и сделал упор на обещание построить 26,5 тысяч км дорожных путей, дабы связать разные регионы страны, включая самые громкие его проекты: Транс-Яванская магистраль и Транс-Суматранская магистраль, а также высокоскоростная железная дорога Джакарта-Бандунг.

Ясное дело, что подобные проекты не строятся за 5 лет. На одну их разработку уходит год-два, а возведение такой инфраструктуры требует огромных бюджетных вливаний и времени.

Его конкурент Прабово Субианто активно разворачивает свою националистическую повестку, обещая людям, что как только они возьмут штурвал в свои руки, то выведут страну из пред-кризисного состояния. По его логике, для преодоления экономических проблем, Индонезии следует уменьшить зависимость от импорта и иностранной рабочей силы. В своих некоторых выступлениях, Прабово и вовсе заявлял, что до 2030 года страна может стать банкротом.

В ответ на популистские замашки Прабово, Джокови пытается отвечать тем же, дополняя свой привычный курс на либерализацию экономики, реформы и долгосрочные инвестиции такими обещаниями, как снижение тарифов, цен на энергоресурсы и ренационализация природных богатств.

Традиционно, борьба с коррупцией присутствует в программах обоих кандидатов. Однако, как и в случае с нашей многострадальной Украиной, в Индонезии эта проблема системно не решается. Коррупция давно стала нормой на уровне общественности, а в некоторых районах укоренилась в виде социальной привычки и части традиции.

 

Реформа госслужбы

Ещё одним весьма любопытным вопросом, всегда незримо фигурирующим на выборах в Индонезии, является госслужба, вернее её реформа. Но это не та реформа госслужбы, которую продвигали в Украине. Сейчас объясню, в чём суть проблемы.

В Индонезии большая часть людей мечтают стать госслужащими. Быть на госслужбе в этой стране – это практически схватить Бога за бороду, предел мечтаний, престижная профессия для любого молодого человека, желающего вырваться из повседневных провинциальных будней.

В сознании индонезийцев, госслужба – это высокооплачиваемая работа в крупном городе, престиж, уважение, возможность взлететь по социальной лестнице, добившись высокого положения среди друзей и родственников. Последние, конечно же, желают иметь в друзьях госслужащих из-за их доступа к государственной машине с её кучей плюшек, недоступных обычным гражданам. Безусловно, для Украины всё это звучит несколько дико.

В 2018 году в Индонезии количество кандидатов на сдачу ежегодного экзамена на поступление на госслужбу достигло рекордных 238 015 человек. Это колоссальная  цифра, если вдуматься. И это вполне объяснимо. Посудите сами: госслужба даёт вам кучу прибавок к официальному окладу и доступ к услугам государственного сектора, о которых обычные люди могут лишь мечтать.

Например, если вы госслужащий, то банки охотнее выдадут вам ипотеку или кредит, поскольку у вас есть бумажка, названная магическим словом «Surat Keputusan», корочка, которая говорит о том, что за вас поручается и платит государство, а значит вы – надёжный человек. Я уже молчу о доступе к здравоохранению и страхованию.

Более того, уволить госслужащего в Индонезии – это тот ещё челлендж, практически невозможная вещь, разве что вы не выведите из себя сразу несколько глав государственных структур. Увольнение госслужащего – длительная и «многоходовая» бюрократическая процедура, требующая подписей нескольких органов.

Например, для увольнения обыкновенного клерка в одном госоргане понадобились подписи министра внутренних дел, министра административных и бюрократических процедур и главы Национального агентства госслужбы. Это невероятно затратный процесс, на который редко идут вышестоящие, просто потому, что никто не хочет долбать себе мозг в течение целого года, чтобы уволить одного человека.

Со времён Сукарно и Сухарто, госслужба прочно укрепилась в сознании старшего поколения, как нечто фантастическое. Для родителей госслужба – это престиж, гордость, статус, авторитет, хорошие деньги, вероятная помощь в продвижении семейного бизнеса, переезд в город и высшее образование.

Они не верят в частный сектор, в который  последнее время начали уходить молодые индонезийцы. Фриланс и попытку создать какой-то креативный бизнес старшие поколения в упор не понимают, не связывая с ними историю «успеха» так, как они это видят. Тут напрашивается аналогия с Советским Союзом и членством в партии, которое сразу же несёт успех и всевозможные плюшки.

 

 

Ежегодно, рынок труда Индонезии пополняется 2 миллионами человек, а темпы создания рабочих мест медленны и стагнируют. Частный сектор сосредоточен в больших городах, урбанизованных хабах, таких как Джакарта или Сурабая. Они не доступны всем индонезийцам, и поэтому госслужба в своём городе, посёлке, селе – это единственное спасение для молодых людей.

Наконец, госслужба даёт внушительную прибавку к зарплате. Например, в образовательной системе. Учителя в школах делятся на госслужащих и не госслужащих. Первые получают в месяц до 10 млн. рупий ($ 710), а вторые – лишь 2 млн. рупий ($ 142).

Похожая градация существует и ВУЗах: преподаватели-госслужащие, преподаватели по контракту и фрилансеры. Первые получают до 27 млн. рупий ($ 1917), вторые около 2,5 млн. ($ 178), а третьи – 600-800 тысяч ($ 42-56), в зависимости от условий договора.

Такое ужасающее разделение людей вынуждает многих задуматься о госслужбе. К тому же, судя по опросу 2016 года, госслужба считается для индонезийцев самой счастливой и ненапряжной работой. В то же время, она остаётся одной из самых коррумпированных отраслей в стране, согласно антикоррупционному опросу 2017 года.

 

Религия и идентичность

Это те самые два вопроса, которые занимали центральное место на этих выборах в Индонезии. Оба кандидата до хрипоты в голосе вели бесконечные дискуссии о национальной памяти, идентичности индонезийцев, историческом наследии, религиозной толерантности и отношении к роли ислама в политической системе государства.

Использование исключительно гуманитарно-духовной повестки в предвыборной кампании подчёркивает ту болезнь, которая нынче заразила мировой политический бомонд. Слишком большое скопление социально-экономических проблем вследствие разрушения старых укладов и понятий, обострение негативных глобальных процессов, рецепта от которых у многих попросту нет, всё больше склоняет политических лидеров к использованию проверенных годами, дешёвых, но эффективных меседжей.

Это те самые вопросы, в цивилизованном обществе считающиеся темами «табу», затрагивающие личностные ориентиры человека, его базовые ценности и убеждения: вера, язык, этническое происхождение, семья, традиции и т.д.

То, что в Украине видели в качестве сакральной троицы «мова, армія віра», в Индонезии нашло отражение в виде разговоров о религии, идентичности и этническом происхождении. На этих темах невероятно легко играть в политику и манипулировать массовым сознанием. Соблазн настолько велик, что политики склонны забывать о том, что эти вопросы раскалывают общественность и эмоционально электризируют его, доводя до истеричного состояния.

Индонезия – государство, много десятилетий хвалившееся тем, что в нём уживаются все религии и конфессии. Местные жители гордятся тем, что в стране нет серьёзных проблем в отношениях религиозных общин. На одной площади в районе Пуджа Мандала я своими глазами видел церковь, мечеть и индуистский храм, стоявшие рядом друг с другом. В этом была уникальная прелесть внешнего имиджа Индонезии.

Вопрос роли ислама в политической системе страны не поднимался. Лидеры республики осознавали, что это опасные темы, способные нарушить равновесие между религиями и спровоцировать конфликт. Поэтому важной частью негласного общественного договора стал религиозный консенсус, гласивший, что религия не будет играть ведущую роль в системе страны. Однако в последнее время это условное «табу» начали нарушать в угоду политических интересов.

Впервые, консервативный ислам в Индонезии всерьёз заявил о себе в 2016 году, когда вспыхнул скандал вокруг мэра Джакарты, индонезийца китайского происхождения, христианина Басуки Пурнамы, известного под прозвищем Ахок. Эта история стала предтечей того, что мы увидели на этих выборах.

 

 

Восхождение Ахока на главную должность в столице Индонезии в 2014 году стало символом толерантности и светскости государства. Когда он был выбран, население ликовало: этнический китаец-христианин возглавил столицу крупнейшей мусульманской страны на планете.

Его выбрали не за этнический бекграунд, социальный статус или религиозную принадлежность, а за профессиональные качества, трезвый ум и умение проводить смелые и решительные муниципальные реформы.

Ахок безусловно имел свой собственный, специфический стиль общения. Он был дерзок, острый на язык, редко подбирал слова и говорил всё, что думал. Он реализовал кучу инфраструктурных проектов в Джакарте: начал строительство метро, модернизацию медицины, расчищал каналы от мусора и возвёл стадион «Persija».

Однако его развязный стиль коммуникации с обществом и чрезмерная, на мой взгляд, уверенность в себе, сыграли с ним злую шутку. Обронив случайную, не слишком удачную фразу, про Коран, Ахок сам себя подставил, и вызвал недовольство консервативных мусульман. Всё бы завершилось мирно, если бы политические оппоненты мэра и президента не подхватили эти высказывания и не начали их разгонять под соусом «богохульства» и «зрады».

Они мобилизовали наиболее радикальных мусульман из периферийных районов столицы и вывели их на улицы. Представители консервативного движения «Фронта защитников ислама» были повсюду, выкрикивая имя Ахока и обвиняя его в «наступлении на ислам» и попытке «христианизации Джакарты».

Религиозная карта напугала элиты, и это привело к падению звёздного мэра-технократа: он проиграл выборы в 2017 году своему сопернику-исламисту, был арестован и осуждён за богохульство. Падение Ахока стало символом скатывания светской формы правления в пользу исламского консервативного популизма.

Эту тактику политического «убийства», оказавшуюся действенной, использовали на выборах 2019 года. Прабово Субианто повторил модель 2017 года один в один: пока его соперник Джокови говорил о политике, он размышлял о религии, истории, идентичности и историческом наследии «великой Индонезии». Прабово начал носить традиционную одежду, белую рубашку и головной убор, внезапно стал показушно-религиозным.

Джоко Видодо, столкнувшись с подобным религиозным популизмом и «харассментом» в 2014 и 2017 годах, решил в этот раз обыграть ситуацию в свою пользу, нейтрализовав оппонента его же оружием. Он также надел традиционные наряды, взял себе в вице-президенты исламского духовного лидера Мааруфа Амина и уделил множество времени дискуссиям о религии, национальной памяти и идентичности, вместо экономики, финансов, сельском хозяйстве, энергетики.

В то же время, президент решил убрать с политической сцены Индонезии наиболее одиозных исламистов, в которых он видел прямую угрозу для своей легитимности и правления, особенно после того, что они сделали с мэром Джакарты Ахоком в 2017 году.

Сразу после этой истории, президент инициировал уголовное преследование против нескольких видных исламистов, возглавлявших «Фронт защитников ислама». Некоторые из них были вынуждены бежать в Саудовскую Аравию. В июле 2017 года он также протащил через парламент закон, запрещающий неправительственные религиозные организации, ратующие за включение Индонезии во Всемирный исламский халифат или подобные проекты.

Это вызвало критику президента, поскольку многие увидели в этом законе возможность для властей «закрывать» любую организацию, которую правительство сочтёт неблагонадёжной. Однако закон действительно сумел серьёзно подавить силы исламистов.

Ещё одним особенно ярким «болевым вопросом» в предвыборной кампании Индонезии стала миграция. Заробитчане из других стран составляют 0,04% населения Индонезии, но присутствуют в предвыборной риторике кандидатов. Прабово критикует президента Джокови за то, что он принял ряд законов, облегчающих иммиграцию иностранных рабочих. Почему это вообще проблема, спросите вы?

Острота восприятия вопроса миграции исходит из социально-экономических проблем населения, в первую очередь из-за высокого уровня безработицы. Он достигает 5,5% среди работоспособного населения, это около 7 млн. человек. Это не настолько большой показатель для 266-миллионной страны, однако его используют вовсю во время состязаний в политической демагогии, прямо как, например, языковой вопрос в Украине.

Тоже само с уровнем бедности. 27,7 млн. индонезийцев живут за чертой бедности. Это значит, что они зарабатывают меньше $ 27 в месяц – это порог бедности, установленный самим правительством Индонезии. Несмотря на не критичность этого вопроса, он поднимается в риторике кандидатов с изрядной частотой, особенно со стороны оппозиции.

На базе постоянного муссирования несуществующих «миграционных вызовов» процветает ксенофобия по отношению к этническим китайцам и индонезийцам китайского происхождения, основанная на вере обывателей в то, что эти группы населения якобы более благополучны финансово.

Китайцев вообще считают злыми гениями, которые наживаются на обычных людях, приезжая в Индонезию со своими бездонными кошельками. В общем, это такой аналог антисемитизма, который можно часто встретить в Украине и России. В Индонезии это ещё и подкреплено реальными трагическими страницами истории, когда в 1960-х годах происходили массовые организованные государством кампании по убийству китайцев, а в 1998 году на фоне финансового кризиса в Азии – погромы китайских предприятий и кварталов.

 

 

Проблема данной ситуации состоит не только лишь в том, что кандидаты сами по себе начали внезапно раскачивать вопросы, раскалывающее общество. Многие боятся, что с подобными вещами не нужно играться, иначе произойдёт то, что случилось в Соединённых Штатах: когда идеологическое оружие в риторике политика стало его идеологической платформой, с которой он начинает руководить страной.

Республиканская партия США много лет использовала неоднозначные вопросы оборота оружия, абортов, религии, расовой дискриминации и иммиграции для победы на выборах. Однако Дональд Трамп сделал их своей базой, определяющей внутреннюю и внешнюю политику государства. В Индонезии боятся, чтобы кандидаты не сделали вопросы религии и этничности своей идеологической платформой в ходе президентства. Это то, что частично случилось с правлением президента Украины Петра Порошенко в последние 2 года его срока.

Собственно, первые печальные последствия непродуманного апеллирования к консервативным ценностям со стороны действующего президента уже видны. Джокови немного заигрался с религиозными аргументами и потоками обещаний, которыми он осыпал сторонников исламистов, намереваясь перетянуть их голоса себе.

Я уже писал выше, что его разворот в сторону консервативного ислама оттолкнул от него часть избирателей. Так вот, он так увлекся этой темой, что серьёзно «обжёгся», чуть не выпустив из тюрьмы Абу Бакара Аль-Башира, лидера исламской экстремистской группировки «Джамаа Аль-Ислямийя» – отделения «Аль-Каиды» в Юго-Восточной Азии.

Выборы 2019 года стали для Индонезии невероятно сложными из-за чрезмерного использования кандидатами вопросов, раскалывающих общество и отвлекающих внимание от насущных проблем. Ловушка популизма может погрузить политическую систему страны в хаос, который разрушит старый общественный договор и негласные правила игры, на которых опирается, в числе прочих, баланс сил между этно-религиозными общинами.

 

Социальные медиа и фейки

Как и в любой другой предвыборной гонке XXI века, социальные медиа играли важную роль как канал коммуникации и источник распространения всяческих слухов, пропаганды и дезинформации. Социальные сети в Индонезии – это 13 млн. пользователей. В этой стране чаще всего используют Instagram и WhatsApp, на третьем месте – Facebook. При этом первый используют и как средство для переписки.

Не скажу, что предвыборная кампания Индонезии была совсем уж «грязной». По крайней мере, до уровня наших выборов в Украине им точно далеко. Впрочем, без попыток атаковать кандидатов не обошлось.

Если верить данным Министерства информации и коммуникаций Индонезии, за всё время предвыборной кампании было зафиксировано около 700 фейков, касающихся кандидатов, распространявшихся в социальных сетях.

Наиболее «загрязнён» был Facebook. Дезинформации было так много, что администрация социальной сети была вынуждена удалить 2 тысячи аккаунтов, связанных с так называемой «Saracen Group», которая организовывала информационные атаки против бывшего мэра Джакарты Басуки «Ахока» Пурнамы в 2016 году.

Также в сентябре 2018 года была обнаружена целая сеть ботов в Facebook и Twitter, которые занимались вбросами «чернухи» о личной жизни Прабово Субианто и его напарника по выборам Сандианги Уно.

Это не новое явление в Индонезии. Такое уже наблюдалось в 2012 и 2014 годах, когда вбрасывалось куча непроверенной информации и слухов о том, что президент Джоко Видодо якобы не мусульманин, а ещё имеет китайское происхождение. В 2017 году в ходе выборов мэра Джакарты боты кандидата-исламиста Аньеса Басведана вовсю «мочили» проштрафившегося мэра Ахока за его высказывания по Корану, что в итоге дало свои плоды: он проиграл.

Президент Джокови пытался взять ситуацию под контроль, и нейтрализовать это мощное оружие врага, прежде, чем оно выстрелит вновь на выборах 17 апреля. Были подписаны жёсткие законы, выданы указы о борьбе с фейками, неоднозначно воспринятые в журналистском сообществе. Президент даже создал отдельную «военную ситуативную комнату», штаб для борьбы с фейками и ботами.

Более того, усилия президента, направленные на борьбу с фейками  дезинформацией, стали беспокоить население, что также повлияет на исход выборов и поддержку Джокови. Дело в том, что пытаясь нейтрализовать способности своих врагов использовать ботов, мемы и вбросы, Джоко Видодо решил возродить культ «панча-силы» в противовес исламскому популизму своего противника Прабово Субианто.

Однако это вызвало неоднозначную реакцию общественности. «Панча сила» — это основа индонезийского национального милитаризма и идеологический фундамент диктатуры Сухарто в 1960-1990-е годы. Далеко не всем по душе возрождение этих призраков прошлого, пусть даже остающихся популярными и уважаемыми среди части населения.

В общем, как WhatsApp в Индии и Бразилии, так и Instagram и Facebook в Индонезии стали мощными инструментами управления массовым сознанием на этих выборах и заставили кандидатов нарушать многолетние правила игры, выбивая их из равновесия. Точно также, как медийно-персональные машины сделали на выборах в Украине.

 

Внешняя политика

В отличие от предыдущих тем, внешняя политика никогда не была чем-то животрепещущим во внутреннем индонезийском информационно-политическом дискурсе. Как и в Украине, разговоры о внешней ориентации страны в Индонезии ограничивались какими-то общими фразами, очевидными обещаниями и не замысловатыми конструкциями.

В этом году внешняя политика лишь слегка упрочила свои позиции в одном ряду с другими второстепенными темами, однако на первый план не вышла. Действующий президент Джоко Видодо сделал акцент во внешней политике на защите прав индонезийцев, курсе на страны блока АСЕАН, лидерстве Индонезии в мусульманском мире и солидаризации с народом рохинджа в Мьянме.

Ещё в 2014 году Джокови многими воспринимался как кандидат, дружественный для бизнеса и способный гарантировать привлечение иностранных инвестиций. К тому же, он обещал проводить гибкую и многовекторную внешнюю политику, хотя до конца понять, что он имел в виду, никто не мог, ибо, как я уже написал, обсуждали внешнюю политику кандидаты очень неохотно.

 

 

Впрочем, как президент, Джокови весьма неплохо сыграл во внешней политике. Он выбрал сильного министра иностранных дел – Ретно Марсуди, которой отдал все карты в руки, усилил МИД и позволил им вести страну на международной арене, иногда консультируясь по тем или иным вопросам.

В результате, Индонезия неплохо показала себя на внешней арене: выбила место непостоянного члена Совбеза ООН на 2019-2020 года, продемонстрировала смелость и принципиальность в вопросах защиты прав палестинцев, усилила влияние в региональном блоке АСЕАН, подхватила вопрос преследования мусульман рохинджа в Мьянме.

При Джокови Индонезия ориентировались на экономическое сотрудничество с Китаем, а Штаты рассматривала как противовес влиянию КНР, но не более, сохраняя региональную дилемму безопасности, всегда преследовавшую республику.

Однако у внешнеполитического курса Джокови оказалось две слабости. Во-первых, он не стал тем самым гарантом привлечения иностранного капитала в страну. За последние 3 года приток инвестиций в Индонезию последовательно падал. Инвесторы охотнее вкладывают деньги в экономики соседей: Малайзии, Вьетнама и Филиппин.

Во-вторых, сам по себе Джоко Видодо всегда отличался равнодушием к внешнеполитическим вопросам, предпочитая отдать их на попечение МИД и средней бюрократии, и максимально дистанцироваться от неё. Красноречивым примером стало отсутствие Джокови на последнем саммите G20 в конце 2018 года. Он стал единственным главой государства-члена этого клуба, который не явился на конференцию, даже не предоставив объяснений.

А поехать ему стоило, ведь на фоне обострения глобальной конкуренции и торговых войн, базы производства в регионе могут быть перераспределены и перемещены, и здесь Индонезия может получить «кусок пирога». Но слабость и самоустранённость президента во внешней политике рискуют упущением возможности.

 

 

Его главный оппонент, впрочем, не предлагает чего-то кардинально нового. Прабово Субианто позиционирует себя в качестве боле агрессивного и решительного президента, который всё и вся пересмотрит и будет защищать интересы Индонезии, чего бы то это не стоило.

На практике внешнеполитическая повестка Прабово – крайне убогая и примитивная, наполненная лишь множеством популистских меседжей и обещаний по закупке военной техники и вооружения для усиления роли страны как партнёра.

 

Выборы-2019: основные выводы

Всеобщие выборы в Индонезии – идеальная раскладка для анализа отражения мировых тенденций в региональных и местных реалиях. Они красочно рисуют нам картинку будущего мира и проблемы, которые возникают с наступлением новой эпохи для густонаселённого аграрного государства с развивающимся рынком.

Индонезия всегда считалась одной из самых успешных демократий мусульманского мира, страной, сумевшей построить плюралистическое, свободное и светское общество при наличии различных этно-религиозных групп.

После падения диктатуры Сухарто, Индонезия сумела провести пять выборов президента и парламента, которые были признаны всем миром, утвердить конституционные реформы 2004 года, создать Конституционный суд и органы по борьбе с коррупцией. Однако после 2010 года волна демократизации начала постепенно отходить от берегов.

Старые системные элиты, поднявшиеся при «Новом порядке» Сухарто, и сформировавшиеся в полноценные финансово-олигархические кланы в пост-диктаторский период, не желали реформ и изменения системы. Под их влиянием множество толковых и реформаторских инициатив, направленных на преодоление старого уклада, были заторможены или саботированы.

Это приводит нас к первому выводу по выборам Индонезии. В 2019 году реванш старой системы стал ещё более заметен с точки зрения эрозии реформаторско-демократического курса и деградации новых институтов, созданных для оздоровления системы после 1998 года. Как старые постсоветские элиты в Украине, так и олигархи, сформировавшиеся после Сухарто в Индонезии, пытаются переиграть историю и вернуть основные элементы старого порядка, благодаря которому они стали могущественными людьми в индонезийском обществе.

Кроме того, эти выборы важны с точки зрения анализа эволюции политического ислама, который в последнее время проходит этап переосмысления своей функции в стремительно молодеющем мусульманском обществе. Западный мир ошибочно анализирует последние изменения в политической философии исламского мира сквозь призму процессов в Саудовской Аравии, Турции, Египте.

Однако эти страны не являются репрезентативными, учитывая специфику отношений исламской общины с властью и течений консервативного ислама, превалирующих в этих государствах. Индонезия же, напротив – крупнейшая мусульманская страна мира, имеющая самые большие и многочисленные исламские организации и объединения. По Индонезии можно анализировать и брать в пример то, в какие формы выливается политический ислам в этой светской, но глубоко религиозной стране.

После падения диктатуры Сухарто и недолгого периода реформ и «затишья», произошла попытка реванша не только старых олигархов и военной клики Индонезии. Исламистские движения и организации, загнанные в подполье во времена военного режима, резко усилились на фоне обострения социально-экономических проблем.

«Братья-мусульмане», «Хизб Ут-Тахрир» и «Таблиги Аль-Джамаа» и десятки других исламистских групп вышли на поверхность и снова начали собирать вокруг себя сторонников. Многочисленные харизматичные богословы нового поколения, использующие социальные сети, стали консолидировать вокруг себя миллионные аудитории, ещё больше усиливая исламскую повестку в светской стране.

Эти «проповедники 2.0», такие как Халид Басалама, Ади Хидайят, Ханан Аттаки и Абдель Сомад, своей центральной аудиторией сделали поколение миллениалов, людей в возрасте от 23 до 38 лет. Падение мэра Джакарты в 2017 году – кульминация этих тенденций в религиозной жизни Индонезии.

Подъём консервативного ислама в повестку выборов имел ещё одно последствие, которое я решил рассмотреть в контексте вышеперечисленных выводов. Активное и агрессивное использование оппонентом Джокови исламистских настроений и религиозных меседжей посеяло страх в команде президента. События 2017 года вокруг мэра Джакарты стали мощной психологической травмой для Джоко Видодо. Он начал реально бояться исламистов и потери власти из-за клеветнической кампании своих врагов.

Это привело к ряду печальных решений, принятых президентом в прошлом году, когда он отдал приказ разогнать демонстрации сторонников исламистов и провести «маски-шоу» в офисах их организаций в Сурабае, Пеканбару и Понтианаке. Многие люди, даже сторонники Джокови, обвиняли его в параноидальном страхе перед консервативными мусульманами и попытке подавить свободу слова ради своего переизбрания.

Ещё одним важным общемировым трендом, нашедшим своё отражение на выборах в Индонезии, стало восхождение популизма и его вкрапление в местную социально-экономическую, политическую и религиозную повестку.

Консервативный ислам с популистским привкусом – вот так можно обозначить эти выборы. Кандидаты всё больше склоняются к, порой, примитивному и дешёвому национал-популизму, позволяющему быстро перетягивать к себе голоса избирателей.

Интересным результатом этих выборов стало то, что даже действующий президент Джоко Видодо, пришедший к власти в 2014 году на преимущественно технократических началах, не устоял перед соблазном и шагнул на поле своего оппонента, начав заигрывать с религией, расовой идентичностью и миграционными дебатами.

Всеобщее разочарование в системных политических силах – ещё один вывод этой избирательной кампании, подчёркивающий международный тренд. Люди всё меньше доверяют государственным институциям, а многолетний военно-олигархический строй, лёгший в основу «глубинного государства» Индонезии, уже не удовлетворяет население, по мере обострения традиционного набора проблем, которые ни одно правительство не в состоянии решить в рамках существующей политической матрицы.

Отсюда происходит и рост популярности системного, но крайне популистского и агрессивного Прабово Субианто, а также постепенное скатывание Джокови на национал-популистские рельсы на фоне запроса общественности на новые лица и внесистемные силы.

 

 

Наконец, выборы в Индонезии – это испытание для внешнеполитических игроков. В первую очередь, речь идёт о Китае. При нынешнем президенте Джокови, Китай существенно нарастил своё влияние. Одни лишь инвестиции в индонезийскую экономику выросли с $ 600 млн. в 2015 году до $ 3,36 млрд. в 2017 году. Джоко Видодо, как не пытался, диверсифицировать их не сумел. Влияние США и Индии уменьшается 3 год подряд, в отличие от соседней Малайзии, где начали пересматривать совместные проекты с КНР.

Для Китая Джокови – удобный кандидат, на которого можно давить из-за его слабости во внешнеполитической повестке и равнодушия к международным отношениям. Он неопытен и часто подставляется под удар китайцев, игнорируя США, деятельность которых скорее отпугивает многих индонезийцев.

Однако его оппонент Прабово Субианто является для Китая «тёмной лошадкой», потенциально опасным политиком, который уже намекал на намерение пересмотреть проекты Джакарты и Пекина, особенно в рамках инициативы «Один Пояс, Один Путь».

Вне зависимости от того, кто победит на выборах в Индонезии, будущее демократической политической системы страны под большим вопросом.

Победа Джокови не гарантирует его сползания к авторитаризму и анти-исламизму на фоне роста страха перед своими оппонентами. А победа Прабово вообще угрожает реваншем военно-олигархических старых элит, да ещё и в тандеме с консервативными исламскими кругами.

Порочный круг однообразности старой системы, который избиратели разорвали в 2014 году с избранием Джокови, возвращается под натиском популизма и консерватизма, ставшего, отчасти, реакцией на выбор людей 5-летней давности.

Подписывайтесь на канал «Хвилі» в  Telegram, страницу «Хвилі» в Facebook