Мы видим зародыш нового кризиса, который последует за нынешним

Социал-демократическая интерпретация опирается на работы Карла Поланьи, уже в первой половине прошлого века утверждавшего: рынки имеют тенденцию «отсоединяться» (disembed) от общества, развиваться по своим законам, которые зачастую противоречат общественным интересам. Поэтому, когда такое случается, рынки нужно вновь «встраивать» в общество и, опять-таки, строго регулировать.

С точки зрения глобально-системной теории, недостаток регулирования – слишком поверхностное объяснение. На самом деле к нынешнему кризису привели более глубокие процессы, начавшиеся в 1970-х гг. Речь идет о глобальной «капиталистической контрреволюции», выражавшейся в демонтаже кейнсианского «социального государства» и структурном давлении, направленном на последовательное сокращение доходов наемных работников и перераспределение в пользу зажиточных слоев. Если в 1976 г. доля заработной платы в Западной Европе составляла 73% ВВП, в США – 69%, а в Японии – 81%, то 30 лет спустя эти показатели для всех трех территорий колебались в районе 65% ВВП. Так же неуклонно падала доля потребления в ВВП, а доля капиталистической прибыли, наоборот, начала расти после полувековой паузы.

Эти процессы привели к появлению огромной массы «свободного» капитала, который нужно было куда-то инвестировать, причем необходимо было сохранить норму прибыли на уровне не ниже 3%. Найти направление для такого прибыльного инвестирования было непросто; к тому же, вследствие падения уровня доходов населения падала его покупательная способность, что лишало смысла экономическую деятельность во многих отраслях.

Одним из вариантов решения проблемы стало развитие коммерческой финансовой ипотеки, пришедшей на смену свернутым программам строительства социального жилья. Появился новый огромный рынок, хотя норма прибыли все равно оставалась недостаточно высокой.

Параллельно произошло стремительное расширение глобального рабочего класса: за счет включения в мировой рынок рабочей силы Китая и бывшего СССР его численность увеличилась с 800 млн. чел. до 2,2-2,3 млрд. чел. Это позволило продолжить снижение уровня доходов населения, сохраняя какое-то время валовой уровень потребления.

На протяжении 30 лет снижались цены на сырьевых рынках. Расти они начали с появлением рынка фьючерсов и развитием финансовых инструментов, позволяющих «накачивать» стоимость активов. В 2004-2005 гг. западные страны вновь столкнулись с забытым уже явлением инфляции. Президент США Джордж Буш и европейские власти подняли процентные ставки, вместе с которыми выросли и ставки по ипотеке. Это уже непосредственно запустило механизмы надувания пузырей, лопнувших в 2008 г. Однако, как видим, за этим стоит более масштабный процесс перераспределения доходов и финансиализации мировой экономики, которая сегодня полностью зиждется на продаже облигаций Минфина США.

А где в этой схеме «присвоение государства»? Что это вообще значит?

«Присвоение государства» (state capture) – термин, сравнительно недавно введенный в обращение Всемирным банком. Обычно так описывается ситуация, когда власть в какой-нибудь стране Третьего мира захватывает группа предпринимателей и чиновников, ориентированных на какую-то одну отрасль экономики (например, металлурги или нефтяники). Контролируя парламент, суды и исполнительную власть, используя коррупционные схемы на самом высоком уровне, они перекраивают правила игры в соответствии со своими корпоративными интересами. Тем самым эти группы извлекают выгоду в краткосрочной перспективе, но заводят всю страну в тупик, блокируя нормальное развитие национальной экономики.

Всемирный банк имеет в виду только развивающиеся страны, однако эта схема прекрасно описывает то, что происходило в США и Западной Европе на протяжении последних десятилетий. На Западе государство «присвоено» классом финансовых капиталистов, чьи клановые интересы не позволяют развиваться экономике.

Как можно оценить нынешнюю антикризисную политику правительств западных стран?

Реакция властей на события 2007-2008 гг. в США и на нынешний кризис евро заключалась, главным образом, в попытках предотвратить дефляцию. Именно для этого в экономику влили сначала $750 млрд., а теперь еще €750 млрд. Такое стимулирование инфляции, конечно, только усугубляет бремя долгов, с которого все и началось. Так что это только затягивает и углубляет кризис.

Параллельно в США, Великобритании и еврозоне предлагают различные меры по ужесточению регулирования. Несомненно, правительства могут в какой-то степени перенаправить потоки капитала в более конструктивном направлении – прежде всего, это будет отвечать интересам самого же финансового класса. Для этого они, скорее всего, пойдут на увеличение объемов основного капитала, который должен оставаться в банках. Но вот чего бы они точно не хотели – это принятия «плана Волкера», который пользуется поддержкой Барака Обамы. Там идет речь о четком разделении инвестиционных и депозитных операций – чтобы банки, которые принимают вклады, не могли заниматься торговлей ценными бумагами за счет этих средств; а ведь сейчас это самая доходная деятельность для банков. Такая мера полностью исключит самый главный источник доходов для финучреждений, поэтому я не думаю, что ее воплотят в жизнь.

Говорят, что уже сейчас придумывают лазейки для обхода запрета, даже если он будет введен в действие…

Если гипотеза «присвоения государства» финансовым классом верна, это значит, что он занимает ключевые позиции как в Республиканской, так и в Демократической партиях США; следовательно, если закон и примут, то уже в нем самом будет столько лазеек, что он обратится в свою противоположность.

В мае от немецких властей несколько раз прозвучали обещания ввести в ближайшее время налог Тобина. Это может помочь?

Нужно различать тактические и стратегические шаги. На тактическом уровне мировые финансисты уже давно озвучили свою готовность к введению чего-то вроде налога Тобина на глобальном уровне. Но для этого нужно политическое руководство глобального уровня, а сейчас его нет – есть только технократы. С технократами финансисты всегда могут найти общий язык, поэтому они и выступают за принятие мер на этом уровне, а не на уровне политического руководства США, которое может поддаться давлению снизу.

На стратегическом уровне Франция, Германия на протяжении последнего десятилетия постоянно выступали в пользу налога Тобина. Но соответствующие инициативы постоянно торпедировались США, Великобританией или Канадой. Новость заключается в том, что на этот раз в пользу налога Тобина высказываются даже немецкие правые, причем довольно серьезно – частично это может послужить вознаграждением государства за ту помощь, которую оно оказывает банкам последние два года. Но даже если этот налог будет введен, он будет использован только для либерального усиления регуляции – на регуляцию в духе Карла Поланьи никто не пойдет.

Вообще, вряд ли возможно взять и по кирпичику разобрать построенное здание неолиберальной экономики, попросту последовательно отменить принятые ранее решения…

Конечно. Финансовый класс никто не будет ограничивать, никто не собирается сворачивать финансиализацию. Наоборот, последние несколько лет мы наблюдаем коллапс тех отраслей, где работникам еще была гарантирована достойная зарплата и пенсии – например, детройтские автопроизводители. Администрация Барака Обамы предложила им помощь, но поставила условие: расторгнуть все старомодные фордистские трудовые договора. То есть, процесс снижения зарплат продолжается.

Если никаких изменений в экономике западных стран не ожидается, значит ли это, что нам следует ожидать перехода роли глобального гегемона к Китаю – стране, где есть мощный реальный сектор?

Думаю, ни у кого нет сомнений, что это уже происходит. Сегодня все инъекции ликвидности приводят только к увеличению объема задолженностей, но не к экономическому росту. И если процесс финансиализации не будет развернут назад, если не начнется повышение зарплат (как неотъемлемый элемент экономического роста) – это наверняка ускорит подъем Китая. По прогнозам ЦРУ, в 2030 г. Китай обгонит США по масштабам экономики и по политическому влиянию. Но в зависимости от развития событий это может произойти уже в 2020 или даже в 2015 г.

Тот выход из кризиса, о котором вы говорите, предусматривает переход к классической кейнсианской политике – но возможно ли сегодня повторить то, что было сделано 70 лет назад?

Вот именно, невозможно. Без сильных профсоюзов, без серьезных и боевых социалистических и социал-демократических партий – без таких публичных агентов, которые могли бы вступить в конфронтацию с глобальным капиталистическим классом и национальными политиками, – я не вижу такой возможности. Это еще одна причина для пессимизма.

Правительство Франклина Рузвельта целиком зависело от рабочих кварталов, которые были организованы в сильные профсоюзы и могли подняться в любой момент. В каком-то смысле, все кейнсианство было просто защитной мерой против восстания рабочего класса. Но где сейчас предпосылки для такого восстания? На Западе рабочий класс сврехурбанизирован, он переселился в пригороды и обуржуазился. Самое главное – он весь по уши в долгах! Не перед политиками, а перед глобальным капиталом. Причем глобальный капитал одолжил рабочим деньги, которых у него самого нет! Так что, если честно, для Запада я не вижу выхода.

Финансиализацию и снижение доходов наемных работников можно было бы развернуть вспять в процессе формирования глобального рабочего класса, укрепления его солидарности. Когда западный рабочий класс будет спонсировать профсоюзы в Китае и Украине, когда они синхронизируют свои действия. Если на Западе рабочие поймут, что поднятие зарплат в Украине, России, Китае и Индии спасет их собственные шкуры. Но пока что такого понимания нет. Профсоюзы занимают оборонительную позицию, а не наступательную. Да и глобальные учреждения, существующие сегодня, совершенно не подходят для таких действий. МОТ, например, – она же основана на принципах трипартизма. Там в равной степени представлены профсоюзы, работодатели и государства. Это беззубая организация, и это все, что у нас есть. Таким образом, если посмотреть на социальный ландшафт, особых надежд не остается.

Но в Китае рабочее движение еще более слабое, чем на Западе. Получается, будущее капитализма еще более мрачное, чем настоящее?

Да, совершенно верно. Есть, конечно, некоторые элементы продвижения социальных стандартов в американско-китайском диалоге, которые Барак Обама позаимствовал у Билла Клинтона. Но как США собираются их продвигать, если они по уши в долгах перед Китаем?

Китайское руководство, в принципе, в курсе, что ему надо стимулировать внутреннее потребление, что в будущем ему надо будет энергичнее, чем сейчас, бороться за повышение зарплат и улучшение условий труда. Два года назад у них уже начались изменения в этом направлении – по собственной инициативе. Но тут все зависит не от центра, а от местных властей, которые менее расположены защищать наемный труд.

Так что, в целом, да, уже сейчас мы видим зародыш нового кризиса, который последует за нынешним.

Многие говорят, что нынешний кризис – системный кризис капитализма как такового. Система подошла к логическому своему концу уже в 1930-х, но тогда кризис был отложен при помощи кейнсианских мер; потом они себя исчерпали, но в 1970-х кризис снова отложили при помощи неолиберальной политики; и вот сегодня снова проявились те же самые структурные проблемы.

Во-первых, я соглашусь с оппонентами марксистов в том, что нельзя десятки лет подряд рассказывать о кризисе. Система по-прежнему развивается, капитализм все еще на месте. Это хороший контраргумент. Несмотря на то, что мы наблюдаем повторяющийся, системный, устойчивый кризис мирового капитализма, мировой капиталистический класс, который сам изменяется, все еще располагает значительным ресурсом для продолжения своего господства и самовоспроизведения. Неолиберализм был одним из способов такого самовоспроизведения капитализма.

Вопрос в том, способен ли капиталистический класс и сегодня вновь отложить на завтра настоящий кризис? Есть множество признаков того, что не способен, и это действительно финал. То есть, нынешний кризис будет тянуться без конца и только углубляться. Почему так? Есть два основные причины. Первая – окружающая среда. Существует предел, до которого возможно расширять эксплуатацию природы нынешними темпами. Это значит, что старое кредо Римского клуба – «пределы роста» – вновь становится актуальным, на этот раз на глобальном уровне.

Вторая причина следующая. В 1930-х гг. кризис можно было залечить, интегрировав бедный рабочий класс в капиталистическую орбиту: построить массовый потребительский капитализм 1950-1960-х гг. Далее, кризис можно было отложить при помощи деиндустриализации Восточной Европы, СССР и части глобального Юга. За счет Востока и Юга численность мирового пролетариата была утроена. Но сегодня мы, скорее всего, подошли к концу этого процесса. Осталось очень мало территорий, неинтегрированных в глобальный капитализм. Из крупных – это разве что Индия и Индонезия, а также Вьетнам и Юго-Восточная Азия. За счет этих ресурсов еще может быть разыгран финальный раунд капитализма, в ходе которого в систему будет интегрирован еще примерно миллиард работников.

А Африка?

Ну, Африка уже полностью интегрирована в глобальный капитализм. То же касается и Латинской Америки. Там речь идет о миллионах, а не миллиардах новых потенциальных работников. Таким образом, мы практически приблизились к концу цикла. Остался еще миллиард – интегрировав его, можно возобновить накопление в центре мировой экономики посредством пролетаризации «новоприсоединившихся», продолжить снижение зарплат и конкуренцию между наемными работниками. Но остается не больше 15-20 лет.

Таким образом, если учесть пределы роста, заданные окружающей средой, и пределы расширения за счет привлечения новых людских ресурсов, можно сделать вывод, что глобальному капитализму остается, в лучшем случае, еще лет 20. Далее расти не позволят очень серьезные ограничения.

В этом вопросе, я считаю, Иммануил Валлерстайн прав: кризис мировой системы надвигается, и к нему надо быть готовыми. Надо думать о том, что мы можем построить на обломках старой системы, чем мы заменим нынешний уклад? Можем ли мы, говоря словами Валлерстайна, построить более человечную мировую систему? Для меня этот вопрос, если честно, остается открытым. Сегодня в обществе нет серьезных агентов, которые бы занимались мобилизацией в этом направлении: каждый остается замкнутым в своей ячейке и занимает оборонительную позицию, защищая собственную ячейку в противовес остальным. В такой перспективе ситуация выглядит мрачно.

Например, если посмотреть на академические исследования – большинство из них носят прикладной характер, рассчитаны на краткосрочный эффект и в целом воспроизводят оборонительную близорукую перспективу политиков. Нам необходимо вложить серьезные усилия в академическое осмысление того, какими могут быть потенциальные альтернативы нынешней системе.

Все это, наверное, звучит слишком алармистски, но этот алармизм имеет веские логические обоснования. Нужно описывать ситуацию теми мрачными красками, которые действительно имеют место, а не приукрашивать ее.

Можно ли допустить, что в будущем мировую экономику ожидает «японский» сценарий? В Японии нет экономического роста, давно прекратилась экспансия, но небо не падает на землю, люди вполне нормально живут…

Между Японией и мировой экономикой есть большое различие. Те, кто утверждает, что нас ждет дефляция по японскому образцу, правы. Но у Запада в целом есть больше ресурсов для того, чтобы отложить эту дефляцию, перебросить часть бремени на плечи других (в т.ч. за пределами Запада), больше возможностей для шантажа (девальвировать валюту, угрожая дефляцией в противном случае). В целом, больше возможностей для тактического маневрирования – тогда как Япония это всего лишь остров.

С другой стороны, дефляция во всех странах Запада повлечет значительно более серьезные политические последствия – если Запад войдет в фазу длительной дефляции и не сможет из нее выбраться. Когда в Японии началась дефляция, ее неудачи мог компенсировать Запад, где продолжался экономический рост; кроме того, тогда в мировую экономику как раз интегрировался Китай, за счет которого тоже можно было сдерживать негативные проявления японской дефляции. Но если все ядро мировой экономики войдет в дефляционное пике, его никто не подстрахует.

Так что, даже если сравнение с Японией верно, то пропорции общемировой дефляции будут совершенно иными, и это повлечет за собой очень серьезные политические последствия.

А как вы оцениваете противоположную перспективу – гиперинфляцию доллара, которая позволит США расплатиться с кредиторами и вообще по большей части решит проблему долгов?

Тогда уж и евро. По крайней мере, первые признаки девальвации евро мы видим уже сейчас. В целом, мы можем сейчас строить какие-то сценарии гиперинфляции или, наоборот, крупномасштабной дефляции, но никто не скажет наверняка, что нас ждет хотя бы через полгода.

Сам факт того, что такие вопросы есть и они остаются без определенного ответа, уже говорит нам о глубине кризиса, в том числе и интеллектуального. Но интеллектуальное банкротство тоже имеет свои причины. Оно является признаком несостоятельности политических рамок нынешнего мироустройства. Мы живем в условиях полностью глобализированного капитализма, но политический уклад основан на национальных государствах. Всякая картина мира опирается в своей основе на систему национальных государств, все интеллектуалы так или иначе сформированы в русле определенной национальной школы мысли. Поэтому неспособность дать четкий ответ на технический, в общем-то, вопрос – признак того, что данная политическая система себя исчерпала.

А почему тогда Европа опять разваливается на отдельные государства? Евро уже предлагают разделить на «северное» и «южное»; можно на этом не останаваливаться и сразу ввести немецкое евро, французское, греческое и т.д.

Если даже бельгийцы не смогли разделиться на фламандцев и валлонцев, то почему Европа должна разделиться на Север и Юг? Бельгия в 1960-х стояла на грани гражданской войны. Я думаю, что попытки разделить Европу могут привести к настоящей гражданской войне. Представьте, что случится, если Южную Европу выгонят из еврозоны. Стремительно растущая задолженность этих стран тогда станет безнадежной. Потому что сегодня, как и на протяжении последних десяти лет, они могли рефинансировать свои долги относительно дешево благодаря тому, что входят в еврозону. Выход из еврозоны сделает эти страны, в том числе финансовые системы, моментально неплатежеспособными, что нанесет сильнейший удар по Северу. Это вообще не вариант, и все это знают.

Строго говоря, пострадают-то в Северной Европе банки, а не население…

Ну, именно поэтому европейский финансовый класс и не допустит этого – и будет, как ни странно, прав. От этого пострадают не только банки, но и вклады населения, и пенсионные системы северных стран. Пенсионные вклады здесь очень сильно завязаны, но этого никак не хотят понять немцы и голландцы, которых волнует только национальный вопрос. Северные пенсионеры и южные наемные работники очень тесно связаны между собой, они не могут просто так разойтись.

Поэтому единственный разумный выход из положения, создавшегося в Европе – это создание министерства финансов ЕС во Франкфурте, которое будет выпускать еврооблигации. Эта перспектива активно обсуждается экспертным сообществом, но популистские политики пока что и слышать о ней не хотят, поскольку население охвачено националистическими настроениями. Между тем, общеевропейский Минфин подставит плечо слабым южным экономикам и уже неразделимо свяжет две части Европы.

Предпосылки для этого есть. Уже в Маахстрихтском договоре было записано, что допустимый уровень госдолга – около 60% ВВП. Если такова общеевропейская норма, почему бы не создать общий Минфин, который при поддержке ЕЦБ выпустит еврооблигации на общую сумму, равную 60% ВВП еврозоны? А та задолженность, которая все равно останется, которая будет превышать эти 60%, останется прерогативой национальных правительств. В конце концов, уже создан солидарный фонд поддержки евро, осталось придать этому всему законченную форму. Если это произойдет, это может стать началом настоящего Европейского Союза, где не будет места националистической политике.

Учитывая референдумы во Франции и Нидерландах, на которых не была поддержана Конституция ЕС; учитывая решение немецкого Конституционного суда, который в прошлом году отклонил евроконституцию и признал парламент ФРГ единственным законодательным органом – предстоит преодолеть еще много препятствий на пути к федерализации ЕС, но это единственный возможный вариант для Европы.

Вопрос только в том, на каких условиях федерализироваться. Лиссабонский договор – это отнюдь не предел мечтаний левых.

Да, конечно. Если под объединенной Европой имеется в виду неолиберальная Европа – она никому не нужна. Но я вижу потенциал для развития левых именно в связи с более тесным экономическим объединением ЕС. Левым нужно государство, им нужно общественное пространство. Если вокруг европейского Минфина начнет консолидироваться европейское государство, то и президент ЕС станет совсем не тем, чем он является сегодня. В какой-то момент станет невозможно сопротивляться введению института общенародных выборов президента. Начнут формироваться европейские политические партии. Так что для левых в Европе я вижу только одну перспективу: стать поистине интернационалистским панъевропейским движением. И первым шагом в этом направлении является чисто технократическая мера: создание Министерства финансов ЕС. В конце концов, если даже на европейском уровне невозможно создать единую платформу, то как это будет возможно на уровне глобальном? А такая платформа нужна. Пока что даже левые национальные партии в Европе выступают с правыми, неолиберальными лозунгами. СДПГ зарабатывает сейчас очки на антигреческом популизме; голландские Зеленые первыми заявили, что нам необходимо как можно скорее вернуться к сбалансированному бюджету.

По вопросу бюджетного дефицита, на самом деле, обе позиции плохи: и проповедь сбалансированного бюджета, которая оборачивается «затягиванием поясов», и предложение дальше залезать в долги…

Да, я согласен. Кейнсианский вариант наращивания долгов – это сегодня уже не вариант. На дворе крупномасштабный кризис неплатежеспособности государств. Можно вливать большие объемы капитала, но само явление неплатежеспособности можно преодолеть лишь имея бурный экономический рост. В какой стране можно спрогнозировать такой рост, оставаясь при этом реалистами? При этом государство продолжает сокращать свое участие в экономике, и тогда вообще непонятно: откуда возьмется рост? От капиталистов, которые по уши в долгах? от банков, которые по уши в долгах и не выдают кредитов? от государства, которое не может больше брать в долг? от населения, которое не может больше брать в долг?

Обычно такие ситуации решались при помощи войны – идеальное антикризисное стимулирование экономики.

Да, в прошлом так все и было. Сегодня у нас больше нет такой роскоши, как война – мы не в 1930 г., когда можно было бы устроить какую-нибудь войну за территорию. Да и империалистическая война бесполезна. США, впрочем, могут просто послать Китай на три буквы и сказать, что не будут платить – то ли устроить инфляцию, то ли реструктуризировать долг, то ли еще что сделать. Южная Европа тоже может отказаться платить. Но войну себе представить трудно. Напряженные отношения – это да. Но в эпоху ядерного оружия, когда большая часть всех вооружений сосредоточена в одних руках, война невозможна.

А какие проблемы у Греции, Исландии и других с тем, чтобы просто объявить суверенный дефолт в одностороннем порядке? Вот Эквадор это делает регулярно, и ничего…

Ну, Греция этого не сделает, потому что ей не позволит ЕС. Вообще, кому-либо в ЕС будет очень сложно объявить дефолт – разве что это будет результатом переговоров с кредиторами. Нужно просто воззвать к разуму и чувству меры немцев, французов и голландцев.

Я не столько о Греции, сколько об Украине думаю. Мы ведь тоже все глубже увязаем в долгах перед МВФ.

Украина, действительно, находится в принципиально другом положении. Она может без проблем сделать так, как сделала Аргентина: фактически принудить кредиторов к переговорам. Тогда прошли годы, но в конце концов все кредиторы Аргентины признали-таки дефолт и реструктуризировали долги – по большей части, на условиях Аргентины. Украина тоже может так поступить: у нее есть достаточно суверенитета для этого. Но после этого вам, во-первых, будет очень сложно снова получить займы; во-вторых, перспектива вступления в ЕС будет отложена лет на пятнадцать…

А что, разве есть такая перспектива?

Ну да, ее и нет, на самом деле. Если бы была, то ее бы отложили. В-третьих, существенно усилится влияние России. Вы завоюете суверенитет в одном месте, но потеряете в другом. И учитывая внутренний раскол Украины, я не знаю, что будет для вас лучше. Может быть, и дефолт.

Вернемся к глобальным проблемам. Некоторые исследователи связывают успешное преодоление глубоких экономических кризисов с появлением новых технологий: каждый раз экономику выручала очередная научно-техническая революция (паровые двигатели, электричество, двигатели внутреннего сгорания, нефть и т.д.). Может ли сегодня появиться какой-то принципиально новый и более эффективный источник энергии, который вытянет мировое хозяйство?

Сейчас много говорят о новых «зеленых» технологиях, которые должны нас спасти, о новом «зеленом капитализме». Собственно, одна из причин провала Копенгагенского саммита – сильная конкуренция между Германией и США за лидерство в отрасли зеленых технологий. Пока что лидером является Германия, и она хотела действовать в одиночку, а не в составе общеевропейской коалиции – но это у нее не получилось. А Барак Обама, со своей стороны, не спешит ничего подписывать, затягивая процесс до того момента, когда американский «зеленый» бизнес окрепнет и станет конкурентоспособным на мировом рынке. Ну и, опять-таки, если бы немцы действовали вместе со всей Европой – они бы наверняка добились своего и навязали бы США свои условия. Это безнадежная глупость.

В целом же перевод капиталистического производства на «экологические» рельсы, обновление всего технологического базиса экономики в соответствии с новыми стандартами открыло бы фантастически огромное пространство для капиталистических инвестиций из центра мировой экономики. И страны, входящие в этот центр, сохранили бы в таком случае за собой ведущие позиции. Думаю, именно об этом думают в Евросоюзе. Но я пока не вижу, как эти новые технологии могут что-то принципиально изменить в самой системе – например, в отношениях между трудом и капиталом. Не факт, что это само по себе позволит миру объединиться на каких-то новых началах.

Тем не менее, углубление политической глобализации (в т.ч. европейская федерализация), исправление извращенных отношений между трудом и капиталом, разворот тенденции снижения доходов населения и полномасштабное обновление технологической основы экономики – в сумме могут стать элементами новой мир-системы. Это не очень революционно звучит, но по сравнению с нынешней ситуацией это вполне привлекательная утопия, за которую можно сражаться.

Интервью с Доном КАЛБОМ, профессором Центральноевропейского университета

Разговаривал Денис ГОРБАЧ, Журнал Социальной Критики