Социология силового предпринимательства

Цель работы — разработка концептуального аппарата для социологического анализа силового предпринимательства, включая определение его сущности, места в функционировании национального рынка, описание некоторых практик , методов, и степени влияния на жизнь общества в целом. В условиях, когда интенсивное насилие возвращается в общественную практику, эта тема представляется более чем актуальной.

Имитация либеральных реформ в экономике и политике на территории бывшего СССР сопровождалась возникновением и активным ростом нелегальных силовых структур. С ортодоксальной точки зрения можно считать это явление безусловно отрицательным. Что же касается практико-прикладной позиции следует признать, что в ситуации, когда государство было не в силах регулировать экономические процессы. нелегальные силовые структуры сыграли парадоксальную положительную роль в становлении рыночной экономики, создав условия хотя бы частичного соблюдения в ней контрактного права .

Если для финансового предпринимательства основным ресурсом являются деньги, для торгового — потребительские товары, для промышленного — факторы производства, для информационного — знания и т.д., то для ведения силового предпринимательства основным ресурсом выступает организованная сила или физическое насилие, как реальное, так и потенциальное. Силовое предпринимательство можно определить как набор решений и стратегий, позволяющих на постоянной основе конвертировать организованную силу в денежный доход или иные блага, имеющие рыночную ценность.

Основную единицу силового предпринимательства можно называть «силовой предпринимательской структурой». В свою очередь, такие структуры условно возможно подразделить на следующие виды:

государственные, но нелегальные (подразделения государственных органов правопорядка и безопасности, выступающие как частные субъекты); негосударственные, но легальные (зарегистрированные частные охранные предприятия); частные и нелегальные (так называемые преступные или бандитские группировки).

Силовые предпринимательские структуры различаются по размерам, принципам организации и правовому статусу. Их основной ресурс — организованная сила, а основная функция связана с «силовым партнерством». Таким образом, категория силового предпринимательства позволяет, с одной стороны, аналитически отделить его от других типов бизнеса (или преступности), а, с другой стороны, — объединить на основе сходных функций и практик различные или даже противоположные градации организованного насилия.

Воры и бандиты как акторы силового предпринимательства

В английском языке слово racket означает любую организованную преступную деятельность, в частности protection racket («крышевание»), но также, например, и numbers racket (незаконную лотерею). Собирая дань, преступная организация обычно гарантирует предпринимателям защиту от вымогательств со стороны других преступных групп или преступников-одиночек. Чтобы гарантировать стабильную плату, рэкетиры стремятся брать на себя роль верховного арбитра в спорных ситуациях, связанных с имущественными спорами между своими клиентами (долговые обязательства, исполнение контрактных соглашений). В русском языке понятие «рэкет» широко вошло в обиход в конце 1980-х годов в связи с началом развития предпринимательской деятельности в СССР. Значительной вехой истории советской организованной преступности стала сходка воров в законе и цеховиков в 1979 году в Кисловодске, когда неорганизованные поборы были заменены планомерной выплатой подпольными предпринимателями 10 % («десятина») от их доходов в обмен на гарантированную безопасность от преступного мира[2]. «Кисловодская конвенция» первоначально действовала только в южных регионах СССР, где подпольное предпринимательство цвело особенно пышно, но затем постепенно стала тем образцом, по которому строились отношения теневых предпринимателей с бандитами в других регионах. Поскольку предприниматели не получали сколько-нибудь существенной правовой поддержки (статью Уголовного кодекса, объявляющую предпринимательство преступлением, отменили лишь в декабре 1991 года), они были вынуждены сотрудничать с организованной преступностью. К середине 1990-х годов под контролем бандитских крыш находилось, по некоторым оценкам, около 85 % коммерческих предприятий (практически все, кроме занятых охранным бизнесом или работающих под прямой протекцией правоохранительных органов), при этом, по данным социологических опросов предпринимателей, с силовыми вымогательствами сталкивались только 30—45 %.

Усиливающаяся конкуренция между бандитскими и милицейскими крышами привела к тому, что после бурного всплеска первой половины 1990-х годов криминальное силовое предпринимательство вернулось к исходной ситуации, существовавшей до легализации бизнеса. К концу 1990-х годов под бандитскими крышами остались в основном те сегменты рынка, где была высока доля нелегальных операций. В криминальной журналистике можно встретить утверждения, что мир воровской и мир бандитский живут по разным принципам и даже враждуют друг с другом. Воровской — более старый, сформировавшийся еще в местах заключения в раннесоветское время; бандитский — новый, вызванный к жизни переменами 80-х и 90-х. У воров большое количество запретов, особенно на то, что касается легальной деятельности, сотрудничества с властями и применения физического насилия к «своим».

Центральным элементом воровской системы является так называемый «общак», куда поступают все деньги, добываемые воровскими методами. Каждый вор получает долю из общака, из него же берутся основные средства для поддержания отбывающих срок. Общаками распоряжаются «воры в законе».

Однако в отличие от бандитов, воры не являются силовыми предпринимателями.

Основная задача вора — воровство и стремление избежать поимки. Воры ничего не производят. Вор должен быть незаметен. Бандит же, напротив, считает себя в некоторой мере производителем определенных услуг, вытекающих из возможности распоряжения организованной силой, которая должна быть наглядна, поскольку представляет собой основной рыночный ресурс бандгруппы. Если доход вора состоит из присвоения личного имущества других граждан, то бандит претендует на долю прибыли других предпринимателей, которая, как он считает, произведена при покровительстве или содействии организованной группы, которую он представляет. Поэтому его доход носит характер налога. Поскольку бандиты, будучи предпринимателями, стремятся получать доход на постоянной основе и долговременных отношениях, они часто претендуют на право охраны порядка и в силу этого могут даже бороться  с воровством, например, выгоняя воров с вещевых рынков.

Воровская этика представляет собой проекцию ценностей и правил тюремной жизни в нормальную жизнь. Сроки, проведенные в тюрьмах и колониях, служат источником воровского авторитета. Бандитские понятия сформировались на воле, поэтому они гораздо практичнее и рациональнее, без многочисленных табу и запретов. Бандитский авторитет формируется не столько в тюрьме, сколько через решительные силовые действия, умение применять силу в сочетании с организаторскими способностями.

Многие бандитские группировки культивировали здоровый образ жизни, запрещая, в отличие от воров, алкоголь и наркотики и поддерживая физическую форму в спортивных залах. Наконец, в отличие от воровского общака, который функционирует больше по социалистическому принципу центральной перераспределительной системы, бандитские общаки больше напоминают банки, капитал которых скла-дывается из процентных отчислений членов группировок и может использоваться как для крупномасштабного подкупа властей, так и для инвестиций в легальный бизнес.

Если воровской мир — продукт сильного репрессивного государства, то бандитский мир вырастает из незаконного использования силы в условиях слабого государства.

Первые (бандитские) силовые предпринимательские структуры, называемые «бригадами», создавались за счет использования уже существовавших типов связей, обеспечивающих первоначальный уровень доверия: землячеств и спортивных школ. Группы местных спортсменов, борцов, каратистов, боксеров образовывали свои бригады – борцовские или по фамилии лидеров. Авторитетами становились, как правило, люди, владеющие искусством силовых единоборств (бокс, борьба, каратэ) и обладающие организаторскими способностями.

Между группировками есть сходства и различия. Объединяло их само название группировки, которое использовалось как своего рода торговая марка или фирменный знак. Лицензии на его использование (право представляться «такими-то» или работающими с «такими-то») выдавались «авторитетами» за определенные заслуги «в деле» или по рекомендации других криминальных функционеров.

В практике силового предпринимательства название группировки или фамилия «авторитета» выступают как гарантии качества и надежности охранно-силовых услуг и отсылают к определенной репутации, которая формируется из известных прецедентов успешного использования насилия. Средства массовой информации, нагнетающие страх перед бандитскими группировками, только способствуют повышению репутации группировок. При заключении вполне официальных контрактов прежде всего выясняется, «с кем работает» предполагаемый контрагент, и назначается встреча между представителями силовых партнеров («стрелка»). При этом одна из сторон может по своим каналам проверить, действительно ли такие-то входят в названную группировку и есть ли у них право на переговоры и вообще насколько они сильны. Сделка может состояться лишь после взаимных гарантий силовых партнеров и в случае, если они признали друг друга. «Стрелки», мировые или силовые (с «разборкой») переговоры назначаются при срыве контракта, невозврате долга или возникновении спорной ситуации. Лицензия на пользование названием предполагает неформальный контракт с лидерами. Он включает обязательство соблюдать «понятия», не нарушать «воровской ход» и производить определенные отчисления в общак. Самозванцы, не обладающие лицензией, скорее всего будут либо устранены, либо отправлены в места заключения при помощи милиции («закрыты»). Репутация группировки дает возможность бригадирам получать ренту за счет предоставления лицензии на использование имени. На этой стадии физическое присутствие авторитета уже не обязательно, он может находиться за границей или в местах заключения.

Чем старше группировка и выше ее репутация, тем устойчивее механизм ренты.

Кроме того, чем выше силовая и организационная репутация группировки, тем меньше требуется насилия — имя или название может вполне его заменить. Уменьшение реального насилия ведет к уменьшению издержек, что позволяет увеличивать доход группировки, высвобождая средства для инвестиций и перехода к долевому участию. Таким образом, экономическая логика требует снижения насилия и перехода к более «цивилизованным» методам предпринимательства.

С развитием рынка и усложнением функций силового партнерства усложнялась и силовая предпринимательская структура. В ней появлялись люди, преимущественно занимающиеся сбором и анализом информации, бухгалтеры и экономисты, специалисты по оружию («оруженосцы»), а также все большее количество людей из правоохранительных и государственных органов, периодически привлекаемых для оказания услуг. Несмотря на то что характер деятельности бандитских группировок требует высокой мобильности и постоянной связи (автомобиль и сотовый телефон), лидеры крупных группировок имеют постоянные офисы, которые сначала находились в лучших гостиницах, а к настоящему времени «переехали» в отдельные здания. Поскольку бандитские группировки являются не только образцами организованной преступности, но также и элементарной формой определенного вида предпринимательства, то экономическая и культурная логика направляет их развитие как в сторону внутренней функциональной диверсификации, так и к постепенной замене внешних бандитских атрибутов (цепей, золотых «гаек» на пальцах, спортивных костюмов) более мирным и изысканным набором бизнесмена (чего стоят только «нулевки» — очки с простыми стеклами в тонкой золотой оправе для придания интеллигентного вида).

Силовое предпринимательство советского времени было крайне простым по форме – это было вымогательство под лозунгом «делиться надо». Делиться, понятное дело, никто не хотел. Но выхода не было по той простой причине, что милицию жертвы наездов боялись больше, чем бандитов. От бандитов можно было откупиться, а обращение в милицию было чревато судебными разбирательствами по поводу источников доходов пострадавших. Дело в том, что бандиты преимущественно собирали дань с теневых советских предпринимателей, так называемых цеховиков. Их бизнес имел прямое отношение к тому, что называлось «хищением социалистической собственности», поскольку свободного рынка сырья и оборудования в стране не было. Величайшая конспиративность цеховиков была связана с тем, что они боялись и милиции, и бандитов. И неизвестно, кого больше.

Регулярность поборов служила ограничителем их размера. Грабитель, не планирующий повторной встречи с жертвой, пытается взять все, что можно. Но бандит, получающий от теневика стабильный доход, вынужден усмирять свои аппетиты и не допускать разорения объекта. Это логики «кочевого» и «стационарного» бандитов, если пользоваться сравнительной метафорой М.Олсона.

Конец 1980-х – начало 1990-х годов. В конце 1980-х годов характер и масштаб силового предпринимательства в корне изменился. Либерализация экономики набирает обороты, но разложившееся государство не способно наладить эффективную систему защиты прав собственности и соблюдения контрактов. В том числе и потому, что существующие на тот момент государственные силовые структуры были негласно причислены к потенциальным противникам реформы, что отразилось на их ресурсном обеспечении и медийной травле.

В это же время на социальном горизонте возникают группы со специфическим отношением к насилию, являющемуся стержнем их повседневных навыков. Это спортсмены и воины-афганцы. Спорт, по сути своей, есть игровая форма для канализации агрессии и соперничества, где физическая сила в ее разных ипостасях является главным фактором победы. Особенно это касается спортивных единоборств, имеющих при социализме привкус заграничного и запрещенного, что способствовало их популярности. Дух борьбы запирается как джин в бутылку спортивных правил. Но бутылка лопнула вместе с развалом СССР, когда рухнула прежняя система финансирования спорта. Не менее плачевно было положение ветеранов афганской войны. После вывода советских войск из Афганистана в 1989 г. они не получили от общества ни материальной, ни моральной благодарности.

Спортсмены и ветераны-афганцы пытались адаптироваться к новым условиям. Специфический ресурсный потенциал этих групп был мобилизован социально-экономической ситуацией.  То, что спортсмены и афганцы умели делать лучше других – это физически подавлять, терпеть боль, обращаться с оружием. Но главное – это лояльное отношение к насилию, моральное превосходство над теми, кто не способен себя защитить. Эти способности легко конвертировались в деньги в ситуации разложения государства и зарождения предпринимательства. Потеря государством монополии насилия вернула страну в «естественное состояние», изгнание Левиафана означало неконтролируемое насилие. Именно в это время людей соблазняют частным бизнесом. Появляются те, с кого есть что взять. И в отличие от советского времени появляются массово и открыто. Формально они могут искать защиту у государства, но ослабевшее государство никого защитить не способно. В этих обстоятельствах маховик вымогательства набирает такие обороты, что становится заметным общественным явлением, требующим обозначения. Так повседневный язык обогатился понятием «рэкет».

Принципиально, что если вымогатели советских времен были за редким исключением из уголовной среды, то рэкет 1990-х годов имеет более широкую социальную базу и знаменуется войной между уголовниками и бандитами неуголовного происхождения за раздел зон влияния.

Вывод войск из Афганистана, развал спортивной системы, моральное и материальное удушение правоохранительных органов, низкая легитимность первых предпринимателей, неадекватность законов, устремленных в будущее, — все это и многое другое, по отдельности вполне сообразное проекту реформ, в своей совокупности привело к масштабному рэкету Вымогатель-рэкетир не просто собирал дань. Он обеспечивал безопасность фирмы в условиях потенциальной угрозы как результата множественности источников насилия. Бандит одновременно являлся защитником для «своей» фирмы и источником опасности для всех остальных. Продаваемая им услуга имела характер «предложения, от которого нельзя отказаться». Рэкетир – это бандит, продающий свое воздержание от насилия и способный оградить от насилия со стороны других бандитов. Охранный рэкет был наиболее простой формой силового предпринимательства. Охрана могла принимать вид военных действий, но чаще заключалась в конвенциональных договоренностях с другими бандитами о разделении зон влияния.

1992-1995 годы. Конкуренция среди бандитов привела к тому, что они укрупнились, финансово окрепли. Сколоченные на скорую руку банды уступили место организованным преступным группировкам (ОПГ) с военной дисциплиной внутри и налаженными контактами вовне, включая связи с госорганами. Пожалуй, только преступность в середине 1990-х годов была организованной, все остальные системы общества соревновались в степени хаоса. ОПГ были способны решать более сложные задачи, чем просто обеспечивать охрану от наездов «чужих» бандитов.

И такая возможность им представилась ввиду развития бизнеса.  Растет масштаб сделок, множится число контрагентов, усложняются схемы, расширяется география контактов. Как результат, растут риски. Но государство катастрофически не успевает за потребностями бизнеса в производстве доверия между контрагентами. Речь идет о доверии не в силу веры в личную порядочность партнеров, а в силу действия формальных институтов, обеспечивающих права собственности и соблюдения контрактов. Государство, конечно, что-то пытается сделать в этом направлении. Так, в 1991 г. создается арбитраж. Но судиться по поводу хозяйственных споров долго, бессмысленно (судебные решения элементарно не исполняются), чревато нелестным имиджем «сутяги» и, главное, принципиально возможно только для легального бизнеса. Последнее обстоятельство отсекает от защиты со стороны государства добрую половину российского бизнеса, пребывающего в «тени».

Потребность бизнеса в защите прав собственности и соблюдении контрактов начинают удовлетворять бандиты, чьи финансовые и организационные возможности к тому времени становятся избыточными для простой охраны. Так происходит функциональное усложнение отношений бандитов со «своими» фирмами. С них не просто собирают дань в обмен на воздержание от насилия, но и создают для «своих» фирм возможности экономического роста, что включает поиск направлений инвестирования, проверку контрагентов, обеспечение гарантий сделок, выбивание долгов, обналичивание средств и пр. Это была новая форма силового предпринимательства – силовое партнерство. Бандиты становятся заменителем арбитража, страховых компаний, судебных приставов, милиции. Неэффективность такой замены очевидна, если сравнивать ее с идеальным правовым государством, но эта система была несопоставимо более эффективной, чем реальное российское государство того времени.

Крупные сделки были невозможны, если не подкреплялись гарантиями силовых предпринимателей. Фирмы, не имеющие силового партнера, неизбежно обращались к бандитам с просьбами выступить гарантом сделки или решить те или иные проблемы бизнеса. Силовое посредничество стало отдельной формой деятельности. В отличие от силового партнерства, предполагающего постоянные отношения с хозяйствующими субъектами по созданию благоприятных условий их роста, силовое посредничество решало конкретные проблемы бизнеса на нерегулярной основе.

Важно отметить, что простая охрана (и ее предельный вариант – рэкет) вполне возможна без какой-либо связи с властью. А вот решение трансакционных проблем бизнеса зачастую требовало налаженных контактов с госструктурами. И это обстоятельство дало решительное преимущество бандитам неуголовного происхождения. Уголовный мир жил по своим законам, среди которых был запрет на сотрудничество с властью. Да и для власти было рискованно связываться с откровенным криминалом. Поэтому связка «власть-бандиты» создавалась преимущественно на базе банд неуголовного происхождения.

Сделки между фирмами опосредовались поручительством бандитов. Отсюда как элемент бандитской субкультуры особое отношение к весомости слов («за базар отвечаю»), которые были на вес золота в буквальном смысле. Репутация бандитов тщательно оберегалась, поскольку была главным источником дохода. Но прежде чем приносить доход, репутация требовала существенных инвестиций в виде решительных и результативных насильственных действий. Основной итог этого периода – функциональное многообразие силового предпринимательства, тремя формами которого стали охрана, партнерство и посредничество. Но это функциональное усложнение таило для бандитов опасность. У них появились серьезные конкуренты в лице частных охранных агентств. Достаточно активно на рынке силового предпринимательства действуют так называемые общественные правохранительные и силовые организации. Благотворительные фонды помощи органам правопорядка. Эти организации, как правило, созданы действующими руководителями подразделений (в основном МВД) и местными администрациями. «Жертвователи» могут рассчитывать как на благосклонность территориальных подразделений милиции, так и на необременительное, а главное, своевременное получение разрешений и лицензий от местных властей. Проще говоря, часто речь просто идет о соблюдении действующего закона. Сочетание этих факторов привлекает арендодателей небольших торговых центров и владельцев магазинов, поскольку нарушений в сфере розничной торговли много, а необходимых согласований еще больше.

Частные охранные предприятия ( ЧОПы)

Рекрутирование специалистов в частные охранные предприятия, особенно в столице, происходило в основном из трех государственных силовых структур: КГБ, МВД и армии (в особенности спецподразделений и ГРУ) в примерной пропорции 50, 25 и 25% соответственно .

Многие охранные предприятия, в особенности крупные, фактически являются подведомственными. Соответственно, такие охранные предприятия имеют доступ к информационным, оперативным и техническим ресурсам своих ведомств через неформальные связи. Будучи разновидностью силовой предпринимательской структуры, подведомственные охранные предприятия в целом предоставляют стандартный комплекс так называемых «крышных» услуг: охрана, обеспечение соблюдения контрактных отношений, разрешение конфликтных ситуаций; сбор информации о партнерах и консультирование по различным организационным проблемам. Многие указывает на сходства методов работы охранных предприятий с криминальными силовыми структурами. Вместе с тем, руководители охранных предприятий утверждают, что их работа отличается от бандитской более высоким качеством, предсказуемостью и низкой ценой — плата за возврат долга или кредита составляет 15-40% его суммы. Отличие также состоит в ориентации «на устранение проблемы, а не на охрану». Посредством создания частных охранных предприятий некогда всемогущие спецслудбы фактически сдают в коммерческую аренду свою репутацию, превращая ее тем самым в торговую марку. В дальнейшем охранные концерны, связанные с силовыми ведомствами, начинают трансформироваться в консалтинговые компании и даже заниматься инвестиционной деятельностью. Как и в случае нелегальных силовых структур, где на низовом уровне «бойцов» остаются все бандитско-спортивные атрибуты, а верхний слой приобретает черты бизнесменов, крупные охранные предприятия также внутренне разделяются на силовые подразделения бывших «десантников» и «спецназовцев» ,и руководство, стилизующее себя под бизнес-элиту.

Реорганизация КГБ и менее острая реформа МВД привели к значительному оттоку кадров из этих структур. Снижение зарплат, падение престижа, плановые сокращения вынудили вчерашних офицеров искать новое место в жизни. Заметим, это были не вчерашние спортсмены, а профессиональные силовики, имеющие опыт оперативной розыскной и конспиративной деятельности.

Частные охранные предприятия (ЧОП) и частные службы охраны взяли на себя роль силовых партнеров, прежде исполняемую бандитами. И бизнесу такое партнерство понравилось больше. Бандиты забирали 10-30% прибыли, а ЧОПы работали по контракту с фиксированными ценами за разные виды услуг. ЧОПы имели лицензии, платили налоги, что поднимало их статус как партнеров бизнеса. К тому же в силу старых связей у многих был доступ к базам данных, закрытых для бандитов. И хотя методы получения результата часто роднили вчерашних милиционеров с бандитами, бизнесменов это не касалось. В конкуренции цены и качества услуг бандиты отчетливо проигрывали легальным силовым предпринимателям. Не случайно, бандитского периода удалось избежать Венгрии, где частные охранные предприятия были легализованы в самом начале их рыночной реформы. В середине 1990-х годов в Венгрии один частный охранник приходился на 77 человек, а в России – на тысячу человек Конечно, для криминального бизнеса (наркотики, проституция, азартные игры и пр.) выбора не было, их единственно возможными силовыми партнерами оставались ОПГ.

С рынка насилия бандитов стали отжимать не репрессии государства, и не эффективность государственных служб, а конкуренция частных силовиков, имеющих легальный статус. Что, кстати, привело к тому, что многие ОПГ стали получать лицензии и действовать в статусе ЧОПов. И это не просто формальность – отныне часть их деятельности была налогооблагаемой, контролируемой, ограниченной рамками закона.

Если в конце 1980-х — начале 1990-х годов борьба за место на рынке насилия велась между бандитами неуголовного происхождения с бандитами-уголовниками, то передел этого рынка, начиная с 1993 г., проходил под знаком конкурентного преимущества частных охранных агентств. Функциональное усложнение роли насилия, переход от охраны к силовому партнерству создали поле деятельности, где бывшие офицеры, имея явное профессиональное преимущество, стали теснить бандитов.

1996-2000 годы. В середине 1990-х годов бандиты начинают активно капитализировать свои доходы, то есть скупать или учреждать предприятия. Конечно, у каждой ОПГ был свой календарь событий, кто-то отставал в осознании необходимости инвестиций, кто-то опережал события, кто-то вообще ушел со сцены, не вписавшись в новый тренд. Но в целом в середине 1990-х годов начинается новый этап силового предпринимательства, а именно активная легализация бандитов, их конвертация в бизнесменов. Стандартным элементом коммерчески настроенных ОПГ стали доверенные бизнесмены, фактически управляющие активами групп. Если прежде предприниматели были источниками доходов, то теперь они стали деловыми партнерами. .

Конвертация бандитов в местную бизнес-элиту имела объективные причины. ОПГ накопили достаточные средства, которыми надо было распорядиться с максимальной выгодой. Важно и то, что, обеспечивая экономические трансакции, они получили опыт решения предпринимательских проблем, вошли в сети делового мира. Государство постепенно начинает реанимироваться. Идея наведения порядка, возвращения монополии насилия составляет нерв раскола политической элиты. В этих условиях уход бандитов в легальный бизнес – фактически единственный вариант их будущего. Иначе надо выводить деньги за рубеж и эмигрировать, что получило в те годы массовое распространение. .

Переболев рыночным романтизмом, власть начала достаточно серьезно заниматься хозяйственным законодательством. Повышается эффективность и престиж арбитража. Верность рыночным идеалам в 1990-е годы проявляется в том, что если предприниматель находит законодательную «дыру» и с выгодой ее использует, то власть латает эту «дыру», но самого предпринимателя не трогает, то есть постоянно корректирует законы, тестируя их на практике. (Что в корне отлично от ситуации 2000-х годов, когда пролезшего в законодательную дыру предпринимателя показательно репрессируют, поскольку он нарушил «не букву, но дух закона».)

Институциональные усовершенствования и растущая эффективность госорганов приводят к тому, что возникают основы доверия рыночных контрагентов друг к другу. Силовые предприниматели как производители и продавцы доверия, ограниченного масштабом сделки, теряют поле деятельности. Безусловной вотчиной является криминальный бизнес, который не может рассчитывать на помощь государства. Но в свете растущих репрессий этот путь становится более рискованным. Таким образом, с одной стороны, бизнес привлекал бандитов возможностью капитализации доходов и ухода от репрессий, с другой стороны, успехи государства в институциональном строительстве сокращали поле деятельности силовых предпринимателей. Кроме того, сегмент рынка, обслуживаемый бандитами, существенно сократился по мере роста числа ЧОПов и частных служб безопасности. Рынок насилия становится напряженно конкурентным, что активизирует поиск других сфер и форм деятельности.

Переход в региональную бизнес-элиту стал типичным завершением карьеры верхушечной части силового предпринимательства. Низовой уровень остался не у дел, пополнив ряды неорганизованной преступности, которая выплеснулась на улицы на головы простых граждан.

Экономика потянула за собой политику. Чтобы защитить инвестиции в бизнес, бандиты пошли в политику, что изменило характер бизнеса, политики и преступности одновременно, обогатив их новым функционалом и субкультурным содержанием.

2000-е годы. «Нулевые» годы проходят под знаменами укрепления государственности. «Вертикаль власти», «командные высоты в экономике», «диктатура закона» становятся дежурным набором речей политиков и публицистов. При всей сложности и противоречивости процесс укрепления государства отрицать невозможно. В разных формах насильственных действий – репрессии, правосудие, налоги – государство существенно потеснило конкурентов в лице частных силовых предпринимателей, что можно трактовать как победу государства над бандитами, главными конкурентами в поле насилия. Бандиты остались символом 1990-х годов, перейдя в «нулевые» лишь как герои фильмов и книг, подернутых ностальгическим флёром. классическим, бандитским «крышеванием» продолжают заниматься лишь «бригады» в маленьких провинциальных городках, этнические банды, клиентами которых являются работающие в России соплеменники, а также группировки, контролирующие разного рода нелегальный бизнес — контрабанду, наркоторговлю, незаконную вырубку леса и т.д.

Особенностью произошедшего стало то, что бандитов вытеснило не государство как машина обезличенного поддержания формальных норм, а армия представителей государства, приватно распоряжающаяся государственными силовыми ресурсами. Чиновники, офицеры, судьи победили бандитов тем, что сделали административные и силовые ресурсы государства предметом торга. Представители государства не встали на порочный путь нарушения законов, отнюдь, они действуют в строгом соответствии с формальными нормами, но интерпретируют и исполняют эти нормы сообразно оплаченным интересам клиентов.

Возможности действующих офицеров способствовать развитию бизнеса были несопоставимы с возможностями бандитов, что и решило дело. Бандиты были отодвинуты в кордебалет силового предпринимательства логикой рынка. Сначала их потеснили бывшие сотрудники силовых ведомств, уволенные или уволившиеся, которые создали частные охранные агентства и предложили бизнесу набор услуг, оказываемых бандитами, но дешевле и качественнее, причем на легальной контрактной основе. Но «бывшие» хоть и использовали связи с работающими коллегами, все же существенно проигрывали им в возможностях решать деловые вопросы. И проигрывали тем отчетливее, чем более сильным становился аппарат государственной власти. Бизнес быстро понял, что времена изменились, государство сконцентрировало в своих руках значительные административные и силовые ресурсы. По мере усиления государства растет привлекательность госструктур как «крыш», соответствующих профилю и масштабу бизнеса. Для одних верх мечтаний – районное отделение милиции, для других – верхние этажи СБУ.

Само понятие «крыша» как бы описало своеобразный круг. Прежде это был профессиональный сленг оперативников, «крыша» означала формальное прикрытие внедряемого агента. В 1990-е годы бывшие офицеры, пришедшие в частное силовое предпринимательство, обогатили язык бандитов этим понятием. «Крыша» стала означать силовое прикрытие бизнеса частными легальными (ЧОПы) или нелегальными (ОПГ) структурами. Тем самым подчеркивалась польза такого сотрудничества для бизнеса. «Крыши» и государство были принципиально разными сущностями. В 2000-е понятие «крыша» обогатилось неформальным сотрудничеством с работниками полиции и госбезопасности. То есть, обогащаясь содержательно, «крыша» из сленга разведчиков перешла в словоупотребление бандитов, а затем вернулась к разведчикам, приравняв их к бандитам. На рынке насилия, где сила конвертируется в деньги путем установления контроля над экономическими агентами, бывшие милиционеры, отодвинув бандитов, уступили место действующим сотрудникам государственных органов. Последние не делают ничего предосудительного – они реально находят украденное, обеспечивают безопасность, возвращают долги, сопровождают грузы и пр. – но делают это не для всех налогоплательщиков, а для частных клиентов, то есть создают правопорядок не как общественное, но как частное благо. И активно участвуют в бизнес-процессе. В частности, в отличие от советского периода действующие сотрудники силовых структур особенно активно действуютв сфере так называемой экономики порока ( незаконный оборот наркотиков, проституция, контрфактный алкоголь и табак)

Динамика типажей силовых предпринимателей, начиная с советского периода, выглядит следующим образом: уголовник в наколках — спортсмен с массивной золотой цепью — бывший офицер с лицензией ЧОПа — тдействующий офицер со служебным удостоверением. Бандиты, сделав свое дело, ушли в прошлое. Кто-то был репрессирован, кто-то соблазнен высокими государственными должностями, кто-то пополнил ряды бизнес-элиты. При всех кровавых подробностях того времени бандиты обеспечили защиту прав собственности и соблюдение контрактов, что позволило развиваться рынку в 1990-е годы. Это были неформальные институты, но других и быть не могло в ситуации фактической потери государственности. Бандиты – порождение слабого государства, нейтрализация его институциональной недееспособности. В 2000-е годы государство реанимируется, бандиты теряют свои позиции в экономике. Но победило бандитов не государство как машина деперсонифицированного поддержания формальных институтов, а его представители, распоряжавшиеся административными и силовыми ресурсами государства в личных целях, что позволило им стать силовыми предпринимателями, превосходящими бандитов в эффективности решения проблем бизнеса. Новые силовые предприниматели, как прежние бандиты, обеспечивают работу неформальных институтов регулирования экономики. Но если бандиты восполняли вакуум формальных институтов, то их «сменщики» формируют неформальные институты, опираясь на мощный аппарат принуждения и разветвленную сеть формальных законов, вольность интерпретации которых и селективность применения составляет специфику силового ресурса этой группы. В частности, такими институтами стали специальные общественно-силовые организации, такие как Фонды ветеранов спецслужб и благотворительные фонды правоохранительных органов. Чаще всего «ветеран» — это мужчина в возрасте от 40 лет и выше, имеющий специфические навыки и опыт, мало пригодные длля гражданской жизни. К тому же располагающий широким кругом знакомств среди действующих сотрудников органов безопасности и правопорядка. Многие (хотя далеко не все) из этих фондов созданы с целью заработка. В частности. ветеранские организации отличаются от благотворительных не только составом, но и спектром услуг. В этот перечень входят помощь при конкурентных наездах (не секрет, что в выяснении отношений между предприятиями зачастую участвует милиция или иное силовое ведомство), информационные услуги, такие как предоставление данных о предприятиях (включая номера счетов и копии балансов) и физических лицах (наличие машин, квартир и пр.). Некоторые даже помогают в проверке благонадежности новых кандидатов на работу. Примером такой деятельности может служить реклама услуг одного из фондов

ЦЕНТР ЗАЩИТЫ ПРЕДЛАГАЕТ: Противодействие рейдерам, юридические услуги, охранные услуги, защиту интересов организаций и граждан в судах, детективные услуги, адвокаты, поддержка в рамках исполнительного производства, взыскание долгов,риэлтерские услуги, выкуп долгов и проблемных активов, досудебное урегулирование конфликтов, защита прав собственника, защита от враждебного поглощения бизнеса,защита интеллектуальной собственности и авторского права

Заключение

Ренто-поисковое поведение становится основной формой социального бытия правоохранительных органов.  Согласно укоренившемуся в общественном сознании мнению, правоохранительные органы по степени коррумпированности уступают только власти Это более или менее ожидаемая оценка. Интересно, что из всех групп респондентов самая жесткая оценка коррумпированности правоохранительных органов исходит от бизнесменов. Силовым предпринимателем «номер один» стали работники правоохранительных органов. Силовые государственные структуры, занятые доходным делом «крышевания», по причине ограниченности ресурсов все менее отвлекаются на создание общественных благ типа безопасности и правопорядка. Показательно, что в начале 2000-х годов наиболее высокая доля подрабатывающих милиционеров была именно в отделах по борьбе с организованной преступностью (см.: L.Kosals, O.Kolennikova, R.Ryvkina, Yu.Simagin, D.G.Wilson The ‘economic activities’ of Russian police// International Journal of Police Science and Management, Volume 10, No. 1, 2008). Активнейшее участие правохранительных структур в бизнесе и на основе основе формальных процедур поддерживает справедливость и гарантирует порядок не для всех, а для отдельных платежеспособных клиентов, хотя намерения у него те же, что у любого бандита – за счет силового ресурса организовать хозяйственный процесс так, чтобы обеспечить регулярный доход себе и компаньйонам из бизнес-структур эли. И наоборот, если представитель государства распоряжается силовым ресурсом как частным благом, допуская торг вокруг выносимых решений и практик правоприменения, то при внешнем сохранении символики и организационной формы государство в сущности вырождается в бандита.

Масштабы и практика частного силового предпринимательства позволяют утверждать, что государство утратило монополию легитимного насилия, налогообложения и охраны правопорядка. Бюджетный кризис и потеря легитимности власти — прямое следствие этого. Произошедшее можно определить как скрытую фрагментацию государства, то есть появление конкурирующих и неподконтрольных государству источников насилия и инстанций налогообложения на территории, находящейся под формальной юрисдикцией государства. И речь идет не только о многочисленных преступных группировках, но и о различных полуавтономных вооруженных формированиях, начиная со службы президентской охраны, ведомственных региональных спецподразделений и кончая связанными с ними охранными предприятиями. Поэтому так называемая «борьба с коррупцией и организованной преступностью» не может изменить ситуацию. Вместо этого более продуктивно говорить о процессе реконструкции государства, как постепенном восстановлении монополии насилия.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Карышев В. Записки «бандитского адвоката»: закулисная жизнь братвы глазами «защитника мафии». М.: Центрполиграф, 1998. С. 30-40.

2. Организованная преступность / Под ред. Долговой А. и Дьякова СМ.: Юридическая литература, 1989.

3. Клейменов М., Дмитриев О. Рэкет // Социологические исследования. 1995. № 3. С. 115-121.

4. Константинов А. Бандитский Петербург. СПб.: Фолио-Пресс, 1997. С. 148.

5. Радаев В. Формирование новых российских рынков: трансакционные издержки, формы контроля и деловая этика. М.: Центр политических технологий, 1998. С. 116-127.

6. North D. Institutions, Institutional Changes and Economic Performance. Cambridge University Press, 1990.

7. Защита и безопасность. 1998. № 2. С. 4-5.

8. Оперативное прикрытие. 1997. № 3(9). С. 36.

9. Безопасность личности и бизнеса. Справочник’98. СПб.: Агентство AT, 1998. С 4.

10. Крыштановская О. Нелегальные структуры в России // Социологические исследования. 1995. № 8.

П. Константинов А., Дикселиус М. Бандитская Россия. СПб.: Библиополис. 1997. С. 19.

11. Максимов А. Российская преступность: кто есть кто. М: Эксим-пресс. 1998. С. 260-266

12. Язык блатных, язык мафиози: энциклопедический синонимический словарь в 2 томах; Киев, изд.Форт-М.; 527 с.

13.Волков В.В. Силовое предпринимательство, XXI век: экономико-социологический анализ / Вадим Волков. — изд. 3-е, испр. и доп. — СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2012. — 352 с.