Сергей Дацюк: Политическое мышление

Этот текст является обобщающей рефлексией моих размышлений и исследований политики к данному моменту времени (лето, 2016). Эта рефлексия позволяет посмотреть на различения и концептуальные обобщения, которые сделаны в процессе анализа политики, с которой имел дело автор. Также эти рефлексивные обобщения позволяют сформирование видение нового представления о политике как сфере общественного мышления и действия.

Что такое политическое мышление?

Политическое мышление есть мышление, сопровождающее коллективное общежитие. В большинстве случаев политическое мышление сильно зависит от изначальной комбинации индивидуальных психических особенностей самого политика и окружающей его социальной среды (прежде всего воспитания и образования), а также от наличия выбора контекстов коллективного бессознательного, которые политик может использовать.

Политика есть управление структурой общественных отношений в измерении индивид—группа—государство—совокупность-государств, которое включает соотнесение моделей поведения (индивидов-групп-государства(-в)) в процессе взаимного властно-общественного контроля и соревнования за обладание силой власти. Политика также есть сфера (область, пространство) такого управления. Политика также есть собственно процесс такого управления. Из этого возникает множество путанных отождествлений, не позволяющих иногда понимать, с чем мы имеем дело.

Ключевой единицей политики есть политик, который имеет и применяет те или иные представление о мире, обществе, самой политике. Ключевым инструментом политики есть властные отношения. В этом смысле политика отличается от общественных отношений, построенных на коммуникации и не предполагающих властных отношений и не выделяющих какую-либо позицию в качестве исключительной.

Политика начинается там, где позиция личности политика выделена как исключительная, а отношения власти (доминирования-подчинения) в том или ином виде простроены. Без выделения позиции политика как исключительной и отношений власти как наличных мы имеем дело с общественной (групповой) деятельностью.

Эти обстоятельства создают определенные мыслительные установки, которыми индивид руководствуется в процессе взаимодействия с коллективом (обществом) на протяжении всей своей жизни и которые трудно, медленно, с огромными умственными усилиями и большими психическими издержками могут быть этим индивидом изменены. Как правило, политическое мышление индивида меняется в результате личностного кризиса.

Политическое мышление — особое мышление, связанное с определенными установками на отстройку от свободных (ассоциативных) общественных отношений, на создание и реформирование властных институтов (государства), на доминирование или равноправие общественных групп (классов) в обществе, на обособление или солидарность определенной личности или группы среди других личностей или групп, на изменение и преимущественное содержание этого изменения отношений.

Долгие столетия и тысячелетия считалось, что политика реализует некоторые концепции, идеи, идеологические системы, картины мира и сложные стратегии. Однако все это время политическая практика показывала, что такое представление является сильно упрощенным. Политика гораздо в большей степени является реализацией тех или иных установок политического мышления, нежели тех или иных идей.

Именно такое качество политического мышления позволяет выделить его в особую сферу и рассмотреть с точки зрения своих мыслительных установок.

Установки мышления исследовались мной в работе «Как устроена перспектива мира?».

Установки мышления — это ориентация мышления в его собственном содержании, выходящая за пределы самого оперативного мышления (непосредственного промысливания). Там означены и раскрыты установки онтологического (как мыслить концентрированно), метафизического (в чем и как располагать мышление), лимитологического (как мыслить предельностно), транзитологического (как мыслить переходным образом), структуралистского (как мыслить различающе), версологического (как мыслить всеохватно), методологического (какие способы мышления использовать), идеологического (какие мыслеформы использовать), цивилизационно-антропологического (как предъявлять установки мышления в качестве мотивационных наставлений) и футурологического (как обособлять представление о будущем) мышления.

Таким образом существует несколько различаемых дихотомически или трихотомически подходов в политике, которые можно объединить в качестве особого набора мыслительных установок. В зависимости от применения того или иного подхода, мы будем иметь ту или иную политику.

Эти подходы могут взаимодействовать и комбинироваться, но в силу того, что политики часто весьма зависимы от своих психологических особенностей и мало рефлексируют свои мыслительные установки, они не распознаются.

Эти подходы неизменны — чаще всего на протяжении всей жизни политика, но даже в случае их изменения разные периоды жизни политика и разные периоды политических общностей им координируемых, могут сопровождаться тем или иным, особо выделенным и доминирующим подходом.

Коллективное бессознательное и установки коллективного политического мышления

Наиболее масштабным является онтологическое различение установок политики — интеграция (империя) и фрагментация. В индивидуальном плане интеграция есть проявление стяжательства, личностной экспансии и воли к власти. Однако внутри установки на интеграцию содержится не только принуждение: эта установка имеет также возвратный коллективный характер, ибо нельзя никакое общество завоевать, оккупировать и подавить, если, в конце концов, оно с этим в своем большинстве не смирится.

Очевидно, что стремление к интеграции, к принадлежности чему-то большему является коллективным бессознательным. Однако здесь удивительно другое — перемена содержания коллективного бессознательного в истории человечества. Подобно тому, как страны и народы хотели оказаться в империях до конца ХХ века, точно также страны и народы мира к концу ХХ века захотели оказаться вне империй.

Еще в 1969-ом году вышла известная работа в известной работе Лесли Фидлера «Пересекайте границы, засыпайте рвы», содержащая установку на интеграцию. Однако уже к концу ХХ века мир начинает фрагментироваться, и эта установка превращается в свою противоположность: «Возвращайте границы, ройте рвы» (сюжет из моей книги «Момент философии»).

Империя возникает из принципиальной возможности получить позитивно-синергетическое преимущество из объединения ресурсов, инфраструктур и сил при распространении на некоторую территорию их наличия некоторых общих норм целеполагания, образования, безопасности и единых стандартов жизни.

Однако, как только содержание этих ресурсов, инфраструктур и сил меняется таким образом, что более не может давать позитивно-синергетическое преимущество, империи разрушаются. В этом смысле имперская политика и политика фрагментации являются онтологическими установками, накладывающимися на любую идеологию. Коммунистическая идеология никак не мешала существовать советской имперской России и ее советским же колониям. Более того, коммунистическая идеология прекрасно совмещалась с имперской политической установкой.

Установки политического мышления имеют большую важность для понимания и оценки практической политики, нежели какие бы то было политические идеи, концепции и теории. Не существует такой теории и концепции, которую нельзя было бы в практической политике объединить с противоположной ей мыслительной установкой.

Марксистская теория коммунизма, то есть теория общественной собственности, диктатуры пролетариата и единства-дружбы с социалистическими странами, никак не помешала в практической политике СССР иметь установки на обогащение отдельных деятелей ЦК КПСС, осуществлять установку на доминирование в политике партийной номенклатуры и в отношениях с другими социалистическими странами проводить политику ограниченного суверенитета.

И, наоборот, политическая установка на оппортунизм или на личную выгоду не мешает государственным политикам блюсти актуальные интересы своего государства, хотя конечно в стратегическом плане оппортунистические политики редко бывают успешными.

Установки политического мышления: равновесие и неравновесие

Установки политического мышления в метафизическом плане различаются на равновесные и неравновесные.

Поддержание равновесия есть установка мудрой политики для общества, которое находится в состоянии развития. Эта установка требует огромных усилий на создание сдержек и противовесов и гражданского мира внутри политической системы общества. Эта установка также имплицитно содержит установку на эволюционное обновление.

Однако в состоянии кризиса и войны, когда накапливаются в обществе противоречия, поддержание равновесия как мыслительная установка политики не работает. Здесь нужна установка не неравновесие революционного обновления.

Установки политического мышления в экзистенциально-онтологическом плане различаются на индивидуальные (политика служит личности или его группе — установка на элитаризм) и коллективные (политика служит всему обществу — установка на солидаризм). Исследованию этого различения посвящена работа «Протистояння еліти та громади в Україні».

В общем виде эти установки имеют известное моральное содержание: элитаризм есть в конце концов мироедство, а солидаризм есть в конечном счете благородство. Это исследовано мной в работе «Республіка благородних та глитаїв».

Коллективная установка частично совпадает с установкой на равновесие.

Индивидуальная установка частично совпадает с установкой на неравновесие (создавай неравновесия и властвуй).

В работе «Что такое Майдан» традиционная максима римского сената «разделяй и властвуй» была сформулирована мной в более общем виде — «создавай неравновесия и властвуй». Этот более общий вид позволяет распространить максиму не только на общественные отношения, но и также на объективные условия политики.

Установки на неравновесие различаются следующим образом: неравновесие выгоды (личной выгоды политика или общественной группы), неравновесие архаизации, неравновесие деконструкции или хаоса, неравновесие революционного обновления.

Равновесное мышление нетранзитологично. И лишь неравновесное мышление транзитологично в направлении индивидуальной (групповой) выгоды, архаизации, хаоса или обновления.

Основные политические теории: установки мышления внутри концепций

В этом смысле необходимо посмотреть на основные концепции политики не с точки зрения политических идей, а с точки зрения установок политического мышления.

Наиболее четко и последовательно политика равновесия реализована в конфуцианстве как не только религиозном, но в том числе и политическом учении. Равновесие и равновесное изменение через принципы справедливости и гармонии являются основой конфуцианской политики. В широком смысле в концепт конфуцианства также входит принцип «у-вей» (недеяние) из учения Лао-Цзы.

Подход Платона-Аристотеля — равновесие общества как основа политики, нацеленность на умеренность и постепенность (мудрость), нацеленность на коллективность политики. Платон — «оберечь всех граждан и по возможности сделать их из худших лучшими». Аристотель — демократия есть умеренные обычаи и мораль, среднее материальное состояние, при власти средний слой общества. Подход Вебера (установление институциональных процедур для властного аппарата, который обеспечивает соотношение интересов общественных групп) является технологическим вариантом подхода Платона-Аристотеля и отчасти принципов конфуцианства.

Подход Макиавелли — продвижение собственной воли правителя, нацеленность на силу и мощь государства, которая является в то же время силой и мощью самого правителя (воля и хитрость). В основе политического поведения лежат выгода и сила, когда ради благой (допустимо общей) цели можно пренебречь моралью.

Подход Маркса — изменение социально-экономической и политической сущности общества путем революции через осуществление воли численно доминирующей общественной группы (класса) или продвижение так или иначе оформленной концептуальным образом воли всего общества (рациональный левый проект). Это преобразование возможно за счет установление власти этой общественной группы (класса) над другими общественными группами. Неомарксизм (Хабермас) пытается преодолеть этот недостаток политических установок классового доминирования марксизма за счет теории коммуникативизма и концепции делиберативного процесса как концептуального оформления установки на равновесие в политике.

Подход Маркса есть комбинация установки на специфическую коллективную политику (политику класса) и установки на неравновесие революционного обновления. Поэтому левый подход в политике — единственный, который содержит установку на радикальность изменений. Проблема подхода Маркса состоит в том, что прогрессивный класс, занявший позицию власти, очень быстро отдает власть в руки своего авангарда, имеющего собственные оппортунистические цели, а сам при смене технологической эпохи (от индустриального к постиндустриальному обществу) теряет свой прогрессивный характер.

Подход Христа — интеллектуальная цивилизационного уровня политика, смысловое управление через предложение установок, смыслов, заповедей, норм, правил (воображение и рефлексия). Мы не можем определять позитивные социальные установки для общественных отношений из-за их сложности, но мы можем установить моральные ограничения для предельных ситуаций, возникающих внутри этих общественных отношений. Политика Христа есть попытка соединения установки на равновесие и установки на эволюционное обновление. В этом смысле мораль в политике это лимитология политического мышления.

Подход конфуцианства и Платона-Аристотеля является стратегическим подходом в политике, встречающимся редко. Подход Маркса и Христа это разные уровни цивилизационного видения. Подход Маркса политический, то есть относится все еще к политике. Подход Христа является уже надполитическим, хотя и может быть политизирован. Подход Макиавелли по сути является политиканством — создание политических неравновесий в обществе для частной выгоды.

Установки политического мышления относительно субъектности

Украинская политика является хорошим полигоном для обнаружения трех (то есть трихотомических) различающихся установок активности или субъектности в политике: субмиссивность, доминантность и субдоминантность.

Такое различение имеет структуралистский характер, то есть это структуралистика политики. Это различие исследовано мной в работе «Три типи політики в Україні».

Процитируем это различение:

«Субмиссивная политика означает, что основной ориентацией политики является подчинение в ситуации унижения, когда ни одно коллективное решение не может быть принято честно и с достоинством, когда политики прямо лгут общине, когда для принятия унизительных решений придумываются особые аргументы, или скрывают факт унижения, или объясняют его какими-то другими менее значимо выгодами, или, наконец, невозможностью противостоять унижению.

Поэтому субмиссивная политика связана с тем, что такой политик пытается получить от обслуживания колониального подчинения собственную (индивидуальную, клановую, региональную) выгоду…

Субдоминантая политика означает политику добровольного подчинения, которое позволяет сохранить кажущуеся достоинство. Не совсем достоинство, а только то, что может выглядеть как достоинство. То есть США и ЕС оказывают давление на Украину, но не очень, скорее пытаются убедить. США и ЕС не требуют (пока) явных экономических преференций, хотя уже выставили нам явные проценты ВВП, которые Парламент согласился проголосовать качестве оплаты за их кредиты. США и ЕС не диктуют нам условия сдачи частей территорий, а красиво это подают, как нами самими же подготовленный успех «минских договоренностей».

В отличие от субмиссивного политика, который не способен и не хочет солидарности с общиной, субдоминантный политик способен к солидаризации с обществом, но это ограниченная солидаризация — пока позиция внешнего управления не скажет «стоп, не так».

В этом смысле субмиссивные политики и субдоминантные политики отличаются по своей психологии…

Доминантность в политике возникает в первом приближении как реакция несогласия, протеста или попытка получить реванш за все годы унижения или добровольного подчинения…

Доминантый политик это результат рефлексии собственного опыта сопротивления и поражений в субдоминантном состоянии, в которых политик выстоял и одержал мотивации самостоятельных и независимых действий…»

Доминантный политик является амбивалентной сущностью. С одной стороны, он может доминантно работать на общество, а, с другой стороны, он может доминантно работать на себя. Поэтому существуют в политике свои и чужие выгода, архаизация, хаос, обновление. Фильм «Карточный домик» является отличной иллюстрацией этого на первый взгляд парадокса — лишь умеющий преследовать собственную выгоду политик может преследовать выгоду своего государства. Однако это парадокс лишь на первый взгляд, ибо действительность такова, что преследующий свою выгоду политик в состоянии преследовать лишь актуальную выгоду своего государства. Оппортунистический политик, действующий по интересам, а не по набору принципов (идеологии), неспособен осуществлять никакие долгосрочные стратегии.

Установки политического мышления касательно политического взаимодействия

Существуют также установки политического мышления политиков относительно взаимодействия с другими политиками: договороспособность и оппортунизм.

Договороспособность как понятие политики, хотя и встречается в политическом дискурсе, не выделено в отдельное содержание (такая статья отсутствует в Википедии). Договороспособность есть способность не столько договариваться, сколько действовать по договору. Иначе говоря, договороспособность это способность всегда действовать по договору, а если старый договор не работает, то все равно действовать по этому договору, пока не будет заключен новый договор.

В этом смысле договороспособность есть добровольно принимаемые ограничения интерактивного (в пределе — коллективного) свойства.

Оппортунизм есть способность политического действия сообразно выгоде, интересу, а не принципу, где принципиальным в политике, как правило, является не какой-либо идеологический принцип, а именно договор. Оппортунизм есть политическое свойство придерживаться принципов и договоров ровно до тех пор, пока это выгодно. Оппортунистов никто не любит, но именно они зачастую побеждают в реальной политике.

Договороспособность мировой политики была критически исследована мной в статье «Сущность мировой войны XXI века».

В работе ««Будапештська» гра України» показано, что существуют так называемые оппортунистические ситуации. Это ситуации противостояния цивилизаций, ситуации защиты национального суверенитета, ситуации применения ядерного оружия. В этих ситуациях договора либо невозможны, либо заключаются как оппортунистические договора.

Оппортунистический договор это договор, который будет неминуемо нарушен, когда и если это потребуется. Такой договор заключается с целью обмана сторонами друг друга и/или для того, чтобы выиграть время.

Классическим оппортунистическим договором был Пакт Молотова-Риббентропа. В упомянутой работе сказано: «Оба партнера — СССР и Германия — заключали соглашение о взаимном ненападении, надеясь обмануть друг друга, то есть намеревались нарушить это соглашение сразу же, как им это потребуется. Оба партнера уже тогда планировали нападение друг на друга, что документально подтверждает книга Суворова «Ледокол». Оба партнера хотели максимально использовать время до нападения для усиления собственной военной мощи и для того, чтобы успеть оккупировать как можно больше территорий, которые они считали зоной своих интересов.»

Подобным же оппортунистическим договором является «Будапештский меморандум» Украины. Никто, кроме Украины, не собирался выполнять этот договор.

Установки политического мышления в украинской революции

В политической практике нынешнего времени (украинская революция, российско-украинская война) все это проявляется особенно рельефно.

Установка архаизации проявляется тогда, когда кризис сопровождается невозможностью интеллектуальной деятельности и соответственно отсутствием предложения новых позитивных перспектив. Архаизирующее мышление связано с нацеленностью на возвращение к истокам некоторого состояния общества, к его прошлому властвованию и к экзистенциальному переживанию былого величия и достоинства. Чтобы архаизировать общество, нужно создать в нем архаичное равновесие, блокирующее всякое развитие, стимулирующее свитие и возвращение к «золотому времени».

Установка на деконструкцию или хаос является установкой кризисной политики. Она может выступать либо самостоятельно, либо сопровождать процесс архаизации. Экспансионистский характер установки на архаизацию весьма опасный.

Первый современный пример — экспансия архаического исламского мира, который пытается навязывать свои архаичные ценности остальному миру, разрушая его путем множественного террора (установки на деконструкцию и хаос).

Второй современный пример — архаизация России на рубеже XX-XXI веков требовала деконструкции и создания хаоса по всему периметру ее бывших колоний (советских республик).

То есть, чтобы осуществить архаизацию в некотором обществе, необходимо хаотизировать другие общества, которые оказывают на него инноватирующее влияние. Лишь в хаотизированном вокруг мире архаизация становится возможной.

В этом смысле установка же на революционное обновление должна быть переосмыслена внутри представлений об основных установках политического мышления.

Революция должна быть не в интересах некоторого среднего класса, пусть даже доминирующего, а в интересах всего общества. Обособление среднего класса неминуемо приводит к элитаризму. Установка не революционное обновление должна включать способы блокады установок на неравновесие выгоды (авторитаризм, олигархию, нацизм, диктат толерантности к сексменьшинствам, потребительство и т.д.).

Революция должна осуществляться исключительно внутри установки на доминантную политику. Любая пассивизация — не только субмиссивная, но также и субдоминантная политика ведет к тому, что революция не сможет достичь цивилизационного масштаба и/или ее плодами воспользуются другие.

Революционизированное общество должно пониматься не как актуальное, а как общество будущего, причем в максимально всестороннем виде — как цивилизация, то есть связное в историческом времени образование, пронизанное целым набором макроотношений, исследующихся в цивилизационной антропологии.

Установка на революционное обновление должна включать способы блокады и культурного захоронения всех и всяческих явлений архаизации, а также преодоления деконструкции-хаоса извне.

Установка на революцию должна в своей основе содержать интеллектуализм, стратегичность и футурологичность — лишь такая революция будет успешной.

В этом смысле революция должна быть договороспособной лишь относительно политиков-революционеров. В отношении политиков-контрреволюционеров должна применяться практика люстрации. Узнать, когда революция закончена, можно лишь по достижении целей революции — вот почему так важно целевое осмысление всякой революции.

Реальная политика и политика как она есть

Нереволюционное время выводит всякое общество за пределы острого переживания концептуальных ориентаций. И наступает время так называемой реальной политики.

Здесь мы подходим к еще одному важному различению, введенному в политологический оборот Людвигом Августом фон Рохау после революции 1848 года в Германии — реальная политика. В истории в политической практике этот подход применялся Бисмарком. Реальной политике противопоставляется (по Рохау) идеологическая политика.

Суть реальной политики в отказе от использования какой-либо идеологии в качестве государственной политики. В современном понимании термин реальная политика приобрел еще один, часто замалчиваемый контекст. С тех пор, как СМИ создали и продолжают удерживать особую медиареальность, реальная политика вполне успешно аргументирует и оправдывается идеологически. Поэтому современная реальная политика это также очищенная от квази-идеологического медиа-содержания политика действительных интересов и константных (вне медиа-манипуляций и политического пиара) политических действий.

Поэтому здесь можно сделать еще одно различение — «реальная политика» (политика действительных интересов, независимых от актуальной идеологии) и «политика как она есть» (константная политика вне пропагандистского прикрытия). По содержанию это одно и то же понятие, однако сформулированное в разных контекстах: в отстройке от идеологии — реальная политика, а в отстройке от манипуляций СМИ — политика как она есть.

Реальная политика есть ресурсно ориентированная политика (по аналогии с ресурсно ориентированной экономикой Жака Фреско). Иначе говоря, политика (или экономика), которая не направлена на создание новых реальностей и сообразных им новых ресурсов неизбежно оказывается в плену ориентации на наличные ресурсы.

В реальной политике более значимы те интересы, которые обеспечены большими интеллектуальными ресурсами, большей военной силой, большими финансами, большими организационными ресурсами и большими демографическими ресурсами. При этом идеи в такой политики не важны.

Однако процесс осуществления реальной политики сразу же наталкивается на одно существенное ограничение — реальная политика тем успешнее, чем более универсальными и заслуживающими самую широкую поддержку являются ее мыслительные установки. Оппортунистическая реальная политика не является по большому счету реальной. То есть именно в реальной политике впервые возникает проблема «что такое реальность политики», и соответственно «каковы есть мыслительные установки прочной (долгосрочной, надежной и перспективной) реальности политики».

Однако в контексте современного изменяющегося мира реальная политика и политика как есть теряются свое значение, поскольку теряет значение идеологическая политика. И здесь мы выходим на важное различение с позиции собственно идеологического характера. С точки зрения современной политологии произошло расширение не только горизонта концептуальных полей идеологии, но и способов и путей производства, обсуждения, продвижения и реализации самих идей и концепций.

Традиционная идеологическая политика и новая политика

Если традиционные идеологии до ХХ века имели всего три направления — либерализм, коммунизм и фашизм (нацизм), — то нарождающиеся на наших глазах квази-идеологии имеют иные характерные признаки. Дугин А.Г. считает, что должна появиться четвертая политическая теория. Однако, с моей точки зрения, из идеологичности прошлого политики нельзя делать выводы об идеологическом характере будущего политики.

Эти три традиционные идеологии являются всякий раз в политической практике произвольным набором многих похожих мыслительных установок. И именно из-за этого очень сложно определить, где заканчивается одна идеология и начинается другая. Тем более это сложно определить, когда это определение осуществляют не ученые, которые склоняются к уточнению и разграничению идей и понятий, а сами политики, этим пренебрегающие.

Либерализм и коммунизм (и вообще всякая левая идеология) очень похожи по своим идеям — их различают установки касательно частной собственности и отношения индивидуальной свободы и коллективной. Коммунизм и фашизм тоже очень похожи по своим идеям, только если коммунизм на вершину власти возводит класс, то фашизм на вершину власти возводить нацию или расу. Либерализм и фашизм вообще сложно различить, если особо не отслеживать установки относительно толерантности.

Идеологии различаются вовсе не идеями, и именно мыслительными установками. Не существует такой социальной идеи, которой любая из идеологий не смогла бы принять, внедрив туда свои мыслительные установки. В этом смысле идеологическая политика в хорошо информированном и активно коммуницирующем обществе теряет свое значение.

Более того, я рискую утверждать, что будущее неидеологично в том смысле, в котором это традиционно понималось. Будущее в политологии имеет иной, отличный от идеологического, характер. В этом смысле Дугин фундаментально неправ.

Давайте посмотрим на незначимые в прошлом признаки политики, на наших глазах приобретающие принципиальное значение доминирующих политических установок.

Первый характерный признак — интеллектуализм (интеллектуальная политика) в противовес популизму в СМИ.

Второй характерный признак — стратегичность (стратегическая политика) в противовес актуализму (актуальности или тактичности, то есть тактике) реальной политики.

Третий характерный признак — футурологичность (футурологическая политика в противовес архаической или прокрастинирующей (длящей настоящее) политике).

Это не идеологии, это нечто новое. Это направления мышления (мыслимости), которые фундируются и транзитируются не некоторыми идеями, а мыслительными установками — соответственно на интеллектуализм, на стратегирование, на будущее.

Это некоторые позитивные установки политического мышления. Поэтому новый тип политики можно называть не идеологической политикой, а установочной политикой.

Давайте кратко рассмотрим упомянутые мыслительные политические установки.

Интеллектуальная политика как квази-идеология была сформулирована мной в цикле работ «Интеллектуальная политика» в книге с таким же общим названием (Дацюк С. Інтелектуальна політика — Л.: Часопис «Ї», 2010, 468 с.).

«Интеллектуальная политика — не идеология, не система взглядов и не то, что можно найти или изучить как метод. Интеллектуальная политика — это способ подхода к политике с точки зрения осуществления интеллектуального усилия каждый раз, когда мы пытаемся решить какую-либо проблему политики. Мы стараемся рассматривать политику не как искусство возможного, а как технологию принципиально допустимого. То есть интеллектуальное усилие в политике осуществляется не тогда, когда возникает проблема и другого выхода просто нет, а всегда, каждый раз, при принятии любого решения…»

Место самой политики среди других типов процессов преобразования показано в книге Никитина-Чудновского (Никитин В., Чудновский Ю. Основание иного — К.: Оптима, 2011, 176 с. с илл., с. 56) в виде схемы, где иерархически заданы уровни: ремонт, модернизация, реформы, политика, стратегирование, инноватика, смысловое управление. В работе «Инновации как основная проблема революции» к этой схеме добавляется высшая действующая иррационально и спорадически позиция «пророк».

В этой работе сказано следующее:

«Уровень политики связан со столкновением осознанных групповых интересов и перспектив, где путем конфликтов периодически достигаются и разрушаются равновесия в процессе неоднородных изменений. На этом уровне именно и возможно проводить лишь модернизацию и реформы. Однако уровень политики принципиально неспособен к стратегированию.

Для стратегирования нужна государственническая элита, которая мало участвует в политических играх, строит стратегии цивилизационного развития, под которые продвигает президентов, формирует те или иные политические партии для парламента, создает те или иные судебные системы и поддерживает правовой режим справедливости в обществе…»

В этом смысле стратегичность есть не что иное как установка на долгосрочность и перспективность непубличной государственнической или общемировой политики как отдельное измерение, создающие такие упоминаемые здесь контексты установок — перспективное равновесие через актуальное неравновесие, высшая коллективность (цивилизационный уровень) и перспективная (на новом уровне обобщения) солидарность, долгосрочную элитарную договороспособность, предельную доминантность, отсутствие прямых столкновений с реальной политикой и идеологической политикой через продавливание позитивных политических установок, которые как бы мало кем из неустановочных политиков воспринимаются как враждебные. Именно стратегические установки политики выходят уже за пределы политики — на тонкую грань между политикой и цивилизационным конструированием.

Стратегирование в своих идеях и политических установках было детально исследовано в моем цикле из 10 стетей «Популярно про стратегію та стратегування».

Футурологичность как особая установка политики описана в работе «Общая теория работы с будущим».

«Будущее появляется в особой футуропозиции как реализованная на основании визионистики и футуродискурса и постоянно корректированная в них футуропрактика, которая неизбежно порождает футурошок.

Футуропозиция это ориентация на разрыв с настоящим во имя будущего.

Футуропозицию очень сложно занять и не менее сложно удержать.

Футуропозиция впервые возникает в представлениях о будущем — визионистика. Футурпозиция обсуждается особыми словами и их связками — футуродискурс. Футуропозиция осуществляется особыми действиями — футуропратика. В процессе футуропрактики неизбежно возникает футурошок (Тоффлер)…

Футурополитика есть особая коммуникативная практика работы с будущим, где перспективная визионистика воспринимается как набор проблем в процессе их преобразования в оперативную визионистику. Процесс футурополитики есть процесс формирования оперативной визионистики через мемы, слоганы, лозунги и т.д.»

С футурологичностью также связана политическая установка на иное (инкогнитологическая политика). Инкогнитологичность политики является широким контекстом поиска содержания «иного», но чисто формально она также связана с появлением космополитики, гелиосной политики (политики в масштабах Солнечной Системы), экстраверсумной политики (по отношению к неземным цивилизациям, имеющим как земное (например, марсаинская), так и неземной (пришельцы) происхождение).

Собственно все эти позитивные актуализировавшией в последнее время установки политического мышления — интеллектуальность, стратегичность, футрологичность (инкогнитологичность) — являются взаимосвязанными. Однако если ранее процесс разработки идеологии, продвижения ее и осуществления требовал структурного обособления политического субъекта в виде партии, что приводило в итоге к отчуждению самой партии как от целей теории, так и от своей общественной поддержки, то сегодня вследствие масштабного развития средств коммуникации, разработка, продвижение и внедрение политических содержаний не требует партийного обособления. Даже парламентские партии живы до сих пор лишь потому, что переход на электронную демократию блокируется власть имущими и богатыми.

Давайте посмотрим на принципиально новые мыслительные установки политики.

Сетевизация политики (новая мыслительная установка), как справедливо считает Тарас Плахтий, приведет также и к уничтожению партий, братств, орденов и других иерархически организованных групп влияния в политике в ближайшем будущем. Это будет связано с принципиально иными установками политического мышления.

В этом смысле перспективными политическими установками можно считать установки на сетевизацию, освоение виртуальных пространств, появление интегративного гелиосного (вместо глобального) и даже экстраверсумного (внемирного) контекста в политике. Речь идет о появлении политики единого человечества, относительно которой всякая национальная политика начинает оцениваться с позиции этой установки — на объединение человечества.

Эра идеологической политики, равно как и возможность безнаказанно длить оппортунистическую реальную политику закончена. Мир находится на пороге уничтожения привычных нам властных отношений, персонифицировавшихся в людях и политических партиях.

Политическое мышление меняется, как меняется и сама политика.

Наступает эра сетевой политики с ее новыми позитивными установками, динамично продуцирующая, обсуждающая и реализующая идеи, концепции и теории, избегая их обособления в идеологии для использования и попутного паразитирования на них отдельных политиков и политических партий.