Провал Европейского Союза

Европейский Союз давно будоражит умы американских прогрессистов, желающих, чтобы Соединенные Штаты переняли модель европейского сообщества. Однако, с каждым годом это восхищение понять всё трудней. Сегодня ЕС – это раздутая бюрократия, состоящая из элит, вооружённых навязчивой распорядительной властью и отсутствием подотчётности перед гражданами. Успех партий евроскептиков на выборах в Европарламент этой весной ставит под сомнение весь проект ЕС.

Победы на выборах в Британии, Франции, Австрии, Дании и Нидерландах националистических и популистских партий отражают хроническое недовольство ЕС, которое только усилилось из-за вялого экономического роста, высокой безработицы, болезненных мер жёсткой экономии и морально опасной поддержки крупного бизнеса, препятствующих развитию континента. Серьёзное беспокойство вызывает нарушение национального суверенитета, повышение контроля над национальными бюджетами, Договор о Финансовой Стабильности (the Fiscal Compact Treaty), подчиняющий страны общей финансовой дисциплине и нацеленный на создание банковского союза с централизованным руководством и механизмом для ликвидации обанкротившихся банков. Учитывая эти настроения, доверие общества к учреждениям ЕС достигло исторического минимума.

Когда Парламент ЕС назначил Жана-Клода Юнкера (Jean-Claude Junker) европейским комиссаром, это только подлило масла в огонь: Юнкер зарекомендовал себя сторонником дальнейшей централизации. К тому же, выбор комиссара традиционно является привилегией Совета Министров, 28 глав правительств, которые стоят на страже суверенитета и интересов государств-членов. По словам Financial Times, этот «грубый институциональной захват власти парламентом», игнорирующий широкое протестное голосование во многих странах-членах ЕС, «стал подрывом принципа демократической подотчётности перед гражданами».

Сторонники реформирования ЕС исполнены благих намерений, но ведут они в никуда. Проблема в том, что само создание ЕС основывалось на ложных предположениях о природе человека и роли нации в формировании его идентичности. В течение 200 лет эти предположения рассматривались как данность, хотя в действительности они представляются сомнительными идеями, которые оспаривает сама история.

ЕС — всего лишь последнее отражение ярчайшей идеи Просвещения о том, что человек и цивилизация, накапливая научные знания, движутся по пути прогресса, оставляя в прошлом жестокость, угнетение и коллективное насилие, основанные на иррациональных суевериях, религиозных, этнических или националистических предпочтениях. Освобождаясь от этого разрушительного невежества, люди получают возможность создать политический и социальный порядок, способствующий миру, социальной справедливости, политической свободе и процветанию. Важнейшим итогом становится то, что Иммануил Кант, в своём известном эссе 1795 года «К вечному миру» («Perpetual Peace») назвал «федерацией свободных государств», создающей «мирный альянс. . . отличающийся от мирного договора, . . . поскольку он навсегда прекратит все войны». Кант обосновывает возможность такого глобального мира «равномерностью прогресса человеческого разума». Человечество в целом постепенно становится все более рациональным и, обладая большими знаниями о себе и мире, способно создать мировой порядок, уменьшающий, если не исключающий, пороки, терзающие его на протяжении всей предыдущей истории.

В девятнадцатом веке были созданы международные договоры, конвенции и организации, направленные на воплощение мечты о «создании и обеспечении международного мира, покоящегося на фундаменте международного взаимопонимания, международного признания и международного сотрудничества», — как Николас Мюррей Батлер (Nicholas Murray Butler), президент Фонда Карнеги (the Carnegie Endowment for International Peace), написал в 1932 году. Заключение Женевских и Гаагских конвенций, создание международного арбитражного суда были отражением этого идеала. Цель, сформулированная в преамбуле к Первой Гаагской конвенции 1899 года, созвучна мысли Канта и заключается в гарантиях «поддержания общего мира» и «дружественного урегулирования международных споров», основанных на «солидарности, которая объединяет членов сообщества цивилизованных народов» в их общем стремлении к «расширению империи права и укреплению признания международного правосудия».

Подобный интернационализм предполагал, что национальные и этнические различия, лежащие в основе коллективных идентичностей людей, не так уж и важны в сравнении с новой, универсальной, транснациональной идентичностью, созданной расширением научных знаний, мировой торговлей, и такими сближающими мир технологиями, как пароход, железная дорога, телеграф и телефон. Что более важно, эта вера в единую человеческую идентичность предполагала, что стремления всех людей во всем мире аналогичны стремлениям Запада — к политической свободе, правам человека (например, равенству) и процветанию. Иные цели, о которых история народов, между тем, свидетельствовала намного чаще, — поклонение своим богам, исключающая этническая или племенная принадлежность, различия социальных иерархий и ролей, земля и ресурсы, яростно захваченные у других народов, месть за полученные от них травмы или бесчестия, — были признаны пережитками нашего варварского прошлого, которым суждено остаться на обочине пути, ведущего к прогрессу человеческого разума и повышению материального и политического благосостояния.

Первая мировая война — беспрецедентная бойня, в которой народы цивилизованной Европы с националистическим и этническим пылом истребляли друг друга, не переубедила энтузиастов идеалистического интернационализма. В течение двух десятилетий между войнами: Лига Наций, призывающая к коллективной безопасности, разоружению и урегулированию конфликтов путем арбитража; договоры Локарно 1926 года, в которых «Франция и Англия навечно запрещают войну» (заголовок New York Times); Пакт Келлога-Бриана 1928 года, осудивший «обращение к войне» и предписывающий урегулирование всех споров искать только «мирными средствами», — все включали подписи будущих агрессоров из «Оси Зла» среди участников. Вторая мировая война с ещё большими ужасами всё равно не смогла разуверить Запад в его идеализме, что наиболее очевидно проявилось в создании Организации Объединенных Наций, так мало сделавшей для спасения 41 миллиона жертв вторжений, геноцида, гражданских войн, политических убийств и этнических чисток после 1945 года.

Тем не менее, этот список неудач не удивил бы теоретиков политической науки, начиная от Фукидида и до отцов-основателей Америки. В этой традиции, человеческая природа всегда несовершенна, подвергаясь, по словам Джеймса Мэдисона, «страстям и интересам», обязательно конфликтующим с интересами других людей или наций, и часто приводящим к насилию между ними. Так, Джон Адамс в своей работе «В защиту Конституции Соединённых Штатов» (Defense of the Constitutions of the United States) в 1787 году писал: «Хотя и признавая существование доброжелательности и щедрых привязанностей в человеческом сердце, всё же, каждый теоретик морали считает эгоистические страсти в обществе людей намного более сильными. Немного найдётся людей, любящих других больше чем себя, хотя каждый может испытывать некоторую привязанность к обществу. . . Корысть, личные интересы, честолюбие и алчность будут существовать в любом состоянии общества и при любой форме правления». Также, эти реалисты не верят, что лучшее образование или процветание поможет навсегда преодолеть недостатки человеческой природы, поскольку опасный мир «насущных потребностей» (imperious necessities), как называл Фукидид трагические непредвиденные обстоятельства человеческого существования, всегда создаёт напряжение, становится «грубой силой, что приводит характер большинства людей в соответствие с их судьбой». Кровавая бойня, в которой европейцы истребляли друг друга на протяжении двадцатого века доказала правоту Фукидида.

Не менее сомнительным является предположение, что национальная идентичность будет ослабевать и маргинализироваться, поскольку является нерационально исключающей и ограничивающей, и тем самым, подстрекающей к конфликтам с нулевой суммой между народами. В частности, предполагалось, что ужасы фашизма и нацизма Второй мировой войны доказали воинственность национализма по самой своей сути, а значит, он является препятствием распространению универсальных прав человека, терпимости и рациональному рассмотрению споров, которые в конечном итоге приводят к глобальному миру и процветанию. Такое перекрашивание национализма в чёрный цвет фашизма и нацизма было одним из механизмов ослабления национального суверенитета, необходимого для продвижения транснационального Евросоюза.

Но осуждение национальной идентичности не только исторически сомнительно, но и слепо по отношению к роли, которую национальное государство сыграло в создании коллективной идентичности и солидарности, что, в свою очередь, способствовало формированию либеральной демократии. Ибо, как подчеркивает французский политический философ Пьер Манен (Pierre Manent), «суверенное государство и представительное правительство — два великих ухищрения, которые позволяют нам охватить огромные массы людей порядком цивилизации и свободы». Общность языка, истории, нравов, морали, культуры, ценностей, политических особенностей и ландшафта даёт людям – привязанным в своём повседневном бытии к конкретному месту и времени — основу их общего существования, которое преодолевает их индивидуальные различия. Цитируя дальше: «если бы наш народ вдруг исчез, и его узы распались, каждый из нас сразу бы стал чужаком, чудовищем по отношению к самому себе». Без этих сложных «объединяющих уз» народ перестанет быть единым политическим сообществом, превращаясь в собрание разрозненных, дискретных групп с непримиримыми интересами и целями.

Немногочисленная элита космополитичных, колесящих по миру писателей, журналистов, преподавателей, бизнесменов и еврократов может жить в постмодернистском, постнациональном мире, но масса простых европейцев — нет. Этот упрямый националистический голос становится громче в тяжёлые времена; так, во время финансового кризиса в 2009 году, трудолюбивые, бережливые немцы протестовали против экономической помощи праздным, расточительным грекам, а греки, в свою очередь, вспоминали ужасы немецкой оккупации в своей стране в годы Второй мировой войны в качестве обоснования, требуя, чтобы Германия спасла их разорившееся правительство.

Более того, европейцам всё равно придется жить рядом с соседями, увлечёнными своим национализмом, например, с Россией. «Постмодерн» во внешней политике ЕС на основе «наднациональных ограничений односторонней политики и прогрессивного развития общественных норм», по формулировке Калипсо Николаидес (Kalypso Nicolaides) пока что бессильны перед лицом ирредентистских амбиций Владимира Путина по отношению к Украине и другим странам. Аннексия Россией Крыма, продолжающееся насилие и подрывная деятельность в Восточной Украине игнорируют экономические санкции и дипломатические предупреждения, которые не могут противостоять уязвлённой национальной гордости россиян.

Очевидных успех откровенно националистических, евроскептически настроенных политических партий на недавних выборах в Европейский парламент, рост их политического влияния, свидетельствуют о сохранении роли национальной идентичности для миллионов европейцев. Учитывая противоречивые «страсти и интересы» человеческой природы, загнанный и недооцененный национализм вряд ли ограничится единичными протестами или размахиванием флагами на футбольных матчах. Как он проявится в будущем — мирным политическим процессом или яростной обратной реакцией — пока вопрос открытый. Но нет сомнений, что глядя на ЕС, США нечему подражать и многого следует избегать.

Об авторе: Брюс Торнтон является профессором классической литературы и гуманитарных наук в Калифорнийском государственном университете, Фресно. Его многочисленные очерки и обзоры посвящены древнегреческой культуре и цивилизации, их влиянию на западную цивилизацию, а также современным проблемам политики и образования. Его следующая книга «Опасности и недостатки демократии: тирания большинства от древних греков до Обамы» готовится к выпуску в июле 2014 года.

Источник: Институт Гувера