У писателя Жоржа Сименона есть небольшой рассказ о том, как в ночь перед аукционом кто-то проник в зал, где в ожидании утренней экспертизы на подлинность находилась дорогая картина, и повесил рядом с шедевром еще две совершенно идентичные копии, включая рамки. Понятно, что ситуация оказалась экстраординарной и ажиотаж был велик. Еще бы, ведь, по идее, чтобы заиметь оригинал, пришлось бы купить все три полотна. В общем, еще то веселье царило на торгах.
Но в конце истории, автор, устами одного из персонажей, высказал свое мнение. Ведь как работает человеческий ум? Если ему предоставить одну картину, он, естественно, задастся вопросом, является ли она оригиналом или фальшивкой? А вот если будет три, то вопрос как бы сам собой изменится на «какая из трех оригинал»? Так вот — никакая, и жулики блестяще сыграли на свойстве людей отвлекаться от принципиальных вопросов на мелкие детали. Вероятнее всего все три картины были подделками.
Вот, скажем, летописи. Сколько народу об них перья переломало, сколько статей написано, исходя из того, что это либо личный дневник пристрастного очевидца, либо продуманная идеологическая пропаганда. Нам ведь трудно представить, что другие люди способны мыслить совершенно отличными от нас категориями, и средневековые хроники, а русские летописи так особенно, создавались совсем не для пропаганды (в эпоху поголовной неграмотности, включая князей, для этого служила соборная архитектура), и не для учета событий для истории, а для чего-то совсем особенного. Такая смесь художественной и религиозной литературы, призванной не отразить время и понятия, а выразить их в особой условной форме. Как и Толстой, средневековый летописец создает альтернативную реальность, пишет не о том, как было, а должно или могло быть. Как и для Толстого, история для него лишь удобная возможность выразить определенный взгляд на мир, исходя из морально-религиозных воззрений. А были ли те события на самом деле — ему не так важно.
В этом есть определенный смысл. Для нас важна интрепретация, а не сам факт. Как прекрасно было показано в шедевре Куросавы «Расёмон», в котором разные люди предлагают свои несовпадающие видения одного и того же события.
Почти как в непрекращающихся дебатах об участии ОУН и УПА в геноциде евреев во время Второй мировой войны. И, как водится, фокус с главного общего вопроса моментально переводится на плохо связанные между собой детали, за которые обе стороны моментально хватаются. Кульминацией такого диспута оказалась недавняя передача Савика Шустера, посвященная годовщине трагедии Бабьего Яра, где обсуждался вопрос о непосредственном участи ОУН и УПА в Холокосте, и в частности в расстрелах киевских евреев.
Вообще-то, такое рода публичные «дебаты» — неподходящее место для выяснения истины. Да, в споре рождается истина, но это только когда оппоненты изначально настроены на взаимный и конструктивный поиск ее. А СМИ, социальные сети, как и напрямую зависящие от них политики, направлены на выработку и распространения определенного нарратива, на выстраивание ряда не столько объективных фактов, сколько субъективных образов. Это отнюдь но новое изобретение, а вполне установившаяся традиция, по крайней мере, со времен упомянутых средневековых летописей.
Проблема не в нарративе, как таковом. Без него не обойтись в изложении событий, как в художественном произведении. Иначе бы нам пришлось читать и о том, как у душки князя Балконского на конюшне дворовых крестьян пороли до полусмерти. И кто бы читал такой роман? Проблема в том, что нарративом подменяют, не обязательно намеренно, исторический контекст. Поэтому, как известно, самая непредсказуемая вещь в той же России — история. История, подаваемая и воспринимаемая как нарратив. Которым грешат и украинские, скажем так, историки, коих зачастую вполне можно считать летописцами определенного нарратива, а не непредвзятыми исследователями.
Да, получается так, что ОУН и УПА не могли участвовать в Холокосте по той простой причине, что организационно не являлись частью Рейха и не проводили в жизнь его политику. Но это, если мы говорим о Холокосте, очень специфической и определенной политике нацистов по отторжению, а затем и уничтожению групп людей по расово-религиозному принципу, и ее практическому внедрению на государственном и законодательном уровне.
Но тут такое дело. Не всякий политический противник фюрера был его идеологическим оппонентом. Например, разгон и убийство руководства СА в 1933 не делает ее руководителя Эрнста Рема борцом с нацизмом. Как и не всякий на службе Третьего рейха был непременно убежденным гитлеровцем, ибо однажды став шестеренкой в отлаженном механизме тоталитарного государства, даже очень сознательным очень трудно оттуда выпасть. Поэтому важно понять не только против чего выступали те или иные силы, — ведь когда загонят в угол, то уже неважно кто и почему, надо не глядя отмахиваться, — а за что. Какие цели оправдывали какие средства. И тут бы хотелось получить внятный ответ.
Если бы Гитлер дал Украине даже условную независимости (сама декларация 1941 года говорила об очень условной независимости), то какие моральные или идеологические препятствия имелись у обеих ОУН, чтобы отказаться принимать участие в систематическом, организованном на государственном уровне, уничтожении евреев и других нежелательных для нацистов людей? Чем бы такое национальное государство отличалось от явно антисемитских Словакии или Хорватии того времени, активно участвовавших в Холокосте? И почему? Еще раз напомню, что бандеровцы стали врагами немцев не по собственной воле, а из-за нежелания Гитлера гарантировать даже формальную независимость Украине.
По-крайней мере, недавно Билецкий, который и не скрывает, что сам он расист, сказал, что в его Украине хоть черепов на расовую принадлежность измерять не будут. И на том спасибо. По крайней мере честно. И если бы современная ОУН и ее официальный «летописец» Вятрович внятно бы сказали, что до смены курса в 1943-44 годах украинские националисты не были принципиальными идеологическими противниками фашизма и нацизма — что плохо, но они претерпели эволюцию сознания и на сегодня имеют другие взгляды и намерения, соответствующими понятиям современного демократического общества — что хорошо, то крыть их оппонентам было бы нечем. Но частный нарратив почти всегда кажется предпочтительнее общему делу.
Как в бесконечном языковом вопросе, опять поднятом на «Хвыле». Люди по прежнему желают видеть язык не как средство коммуникации, а особую культурно-идеологическую самоцель. Без языка не может быть нации? Скажите это шотландцам, которые тысячу лет говорят по-английски, и даже их старинный гэлик пришел из Ирландии, но не называйте их англичанами. Они жестоко не поймут.
Не существует никакого униформного языка! Государство, раз все так волнуются, какой язык государственный, говорит на языке указов и положений, плохо подходящими для выявления человеческих эмоций. Последнее, что мы хотим, это песни, написанные на канцелярите. Но другое дело, что не понимая инженерного жаргона инженером не станешь. Не владея языком государства, по идее, нельзя стать политиком или служащим. Поэтому, кстати, манера разговора западных политиков, не считая абберации Дональда Трампа, резко контрастирует с эмоциональными всплесками их украинских коллег, которые языком государственных деятелей ( а не просто государственным) обычно не владеют.
Аналитик объяснил, почему Европа "предпочтет" Молдову вместо Украины
Дрова хранить нельзя: украинцам грозят крупные штрафы и даже серьезные сроки
Украинцев хотят лишить выплат по инвалидности: что готовит Кабмин
В Украине запретили рыбалку: что грозит нарушителям с 1 ноября
Адвокаты говорят по своему, доктора — по своему, гопники — по своему, дети -по своему, а программисты вообще предпочитают Java и C++. Написанных, кстати, на основе английского, а не русского или украинского. Несмотря на то, что в Америке государственного языка нет, и сами языки программирования придумывают часто совсем не американцы.
Любой язык — инструмент выражения общих мыслей и конкретных действий, эмоций и намеков, а не прямой способ решения социальных и политических проблем. А вот когда эти проблемы решаются, тогда языковые уходят на второй план. Язык — отражение бытия, и если бытие мало отличается от российского, и очень сильно от американского или японского, то проблема тут не в языке.
Нарративы никогда не решают вызовов времени, так как создаются на основе образов. И получается, что кому — террорист, а кому — борец за свободу, все зависит от точки зрения. Уж кому, как не украинцам знать! Но и они упорно не заморачиваются деталями, а ухватываются за близкие их сердцу нарративы.
Поэтому пропаганда и реклама всегда давят на нарратив. Люди покупаются на это, потому что из кучи предложенных нарративов всегда можно выбрать один по вкусу, в то время, как истина, обычно, бывает неприятна и неудобна, ведь кто из нас не без греха. Хотя многие любят повторят, что, мол, у каждого своя истина, это не просто ошибочно, так как только наррратив бывает свой, а чревато серьезными социальными и экономическими последствиями, если вместо действительности мы попытаемся жить в нарративе.
Хороший урок тут нам преподали США, страна-эксперимент, смысл существования которой заключается в том, чтобы на себе показывать другим, что стоит, а чего не стоит делать.
В течении, по крайней мере, последних 30 лет, правое республиканское крыло, по многим причинам, но, прежде всего, из-за изменяющихся социальных,экономических и демографических реалий, стало усиленно проталкивать нарратив, который создавал образ конца света в одной взятой стране, и необходимости иметь главой этой страны не умника, а решительного, но простого мужика, который, как известно из всех фильмов, в последнюю минуту лично спасет мир от______________(нужное вписать). Нас, канадцев, поражает присущее многим американцам восприятие мира, как постоянного Армагеддона, причем не на геополитическом уровне, а бытовом.
Но то, что начиналось, как циничный политический нарратив с целью подорвать доверие к оппоненту, с развитием интернета и социальных сетей неожиданно превратилось в реальность на местах. 20 лет назад, лидер республиканцев Ньют Гингрич, сам много раз разведенный и неверный муж, усердно раздувал сексуальный скандал Билла Клинтона. Чисто ради политических бенефитов, раз предоставилась возможность подорвать политического противника. Но это не было чем-то личным, и за кулисами они все, вероятно, подмигивали понимающе.
Сегодня же нарративный джин вырвался из сосуда. Значительная часть электората слепо верит в представленный нарратив и совершенно не интересуется фактами. В результате мы наблюдаем, как один кандидат в президенты, без опыта общественной работы, без опыта государственного руководства, без опыта политической деятельности, без знаний, без идей, без манер, не способный контролировать ни себя, но других, отрыто признающийся в своих даже не недостатках, а просто преступлениях, тем не менее, сравнивается с профессиональным политиком, имеющим проверяемый послужной список, прошедшим через десятилетия серьезных преследований от яростных политических оппонентов, которого можно упрекнуть лишь в том, что он — карьерный политик, со всеми присущими этой профессии недостатками, но имеющий видение и, главное, понимание задач и проблем, стоящих перед страной и миром. И в этом сравнении, человек, который представляет примитивный нарратив, что все плохо, а я лично приду все исправлю, до сих пор имеет шансы стать президентом США. Потому, что, как говорят многие американцы, голосовать нужно не за того, кто тебе нравится, а против того, кто тебе не нравится. Не за, а против. Как если бы мы выбирали себе хирурга не по профессиональным качествам, а в конкурсе бикини.
Скоро снова пойдут дискуссии о Голодоморе, его причинах, целях и организаторах. Поэтому, вместо отдельной статьи, я дам вам простые статистические данные, из которых вы сами, по возможности избегая впадения в привычный нарратив, сможете сделать выводы.
«Згідно з дослідженнями Месле та Валліна за участі співробітників Інституту демографії та соціальних досліджень Національної академії наук України, демографічні втрати від Голодомору 1932–1933 років в Україні становлять 3,2 мільйони осіб. За цими даними в роки Голодомору в містах загинуло 940 тисяч працездатного населення (віком від 15 до 60 років), 262 тисячі людей похилого віку і 800 тисяч дітей. Серед сільського населення загинуло 660 тисяч людей працездатного віку, 242 тисячі осіб похилого віку і 594 тисячі дітей.»
Итого, погибло, если статистика верна, 2002000 в городах и 1496000 в сельской местности. На то время население Украины было примерно 31-32 миллиона. Следовательно, голод унес примерно 10-12 процентов населения за пару лет. Это колоссальная цифра. Такие события не проходят бесследно для общества. Черная чума в 14 веке убила примерно треть населения Европы, полностью изменив ход истории.
Но мы говорим о нарративе и фактах. Такой факт: в то время городское население составляло примерно 20-25 процентов всех жителей Украины. Пусть даже треть. Получается, что из 10 миллионов горожан погибло 20%. Если принять за исходную цифру 7-8 миллионов горожан, то в городах число смертей начинает приближаться к уровню Черной чумы. 1,5 миллиона погибших в сельской местности на 20-25 миллионов дает относительно меньший процент смертей. Огромное количество людей, умерших страшной смертью. Но мы говорим о цифрах. Получается, что пропорционально, город пострадал на порядок сильнее, чем село.
В 1923 году была проведена городская перепись населения. Согласно переписи, городское население Украины насчитывало:
2 196 247 украинцев
1 354 286 русских
1 300 690 евреев
91 247 поляков
26 449 немцев
19 520 белорусов
За последующие 10 лет демография городского населения изменилась, но незначительно, учитывая, что этнические чистки начались со средины 30-х, а потом 2-я мировая размела этносы окончательно. Но в начале 1930-х соотношение оставалось примерно, как и в 20-х. Киев вообще был на четверть еврейским городом.
Вы сами можете делать свои выводы. От себя я лишь скажу, что кроме нескольких мемуаров и воспоминаний людей, я встречал лично, Голодомор в украинских городах, похоже, сопоставимый с европейской чумой, неизвестен. Не только историки, но даже нарративы молчат. 2 миллиона людей, 20-25% населения городов — никому не интересно? Или статистика врет? Или это неудобный факт, не вписывающийся ни в один устоявшийся нарратив, привычный стереотип?
Более того. С началом коллективизации конца 1920-х совпало свертывание Нэпа. И то, и другое происходило насильственным путем. Что стало с десятками, а, может , и тысячами частных предпринимателей, спасших страну от голода и разрухи, спасших ее от самой себя? Я не знаю. Вы не знаете. Никто не знает. Думаю, что и Институт якобы национальной памяти не знает. Значит, их не было?
Поэтому я призываю вас не следовать нарративам, не сравнивать похожие одна на другую картинки, а упрямо искать истину. Потому что, зная реальное положение дел, мы сможем строить свое будущее в реальности, а не фантазийном мире приятных нам нарративов.
Как сказал Козьма Прутков — зри в корень!
