Как либерализм потерпел поражение

После десятилетий относительной стабильности западные элиты забыли, насколько ценна и ненадежна либеральная демократия.

Сегодня Запад, вероятно, переживает свой величайший кризис со времени окончания Второй мировой войны. Либеральная демократия в Восточной Европе пошатнулась, ей угрожают популисты в Западной Европе и Соединенных Штатах, и ей бросил вызов возрождающийся авторитаризм в России, Китае и других странах. Отражая эти тенденции, ученые и обозреватели погрузились в дебаты о «нелиберальной демократии», «глобальном авторитаризме» и демократической «деконсолидации». Резюмируя то, что стало широко распространенным мнением, Виктор Орбан, нынешний премьер-министр Венгрии, недавно заявил: «Эра либеральной демократии закончилась».

Огромное количество чернил уже пролито в попытках выяснить, что пошло не так, но из этой путаницы можно выделить два нарратива. Первый сфокусирован на экономических изменениях. За последние несколько десятилетий рост замедлился, неравенство возросло, а социальная мобильность снизилась, особенно в Соединенных Штатах. Это сделало жизнь более нестабильной для рабочего и среднего классов, предоставляя привилегии высокообразованным и городским жителям по сравнению с менее образованными и сельскими жителями, а также распространяя экономические риски, страх перед будущим и социальные разногласия в западных обществах. Второй нарратив сфокусирован на социальных изменениях. В течение этого же периода традиционные нормы и отношение к религии, сексуальности, семейной жизни и многому другому были подвергнуты сомнению с появлением феминизма, ЛГБТИ и других социальных движений. Между тем, массовая иммиграция и (особенно в Соединенных Штатах) мобилизация прежде угнетенных групп меньшинств, таких как афроамериканцы, нарушили существующее положение дел и политическую иерархию, в результате чего многие, в частности, белые граждане испытали неудобство, возмущение и злость.

Большая часть исследований останавливается на этом, рассматривая экономические или социальные перемены или некоторую комбинацию этих двух факторов как неизбежно ведущую к неудовлетворенности либеральной демократией и готовности принять популистские, нелиберальные или даже недемократические альтернативы. Проблема, конечно, заключается в том, что социальные, экономические и технологические изменения сами по себе не являются проблемой, они становятся такими, только если политики и правительства не помогают гражданам приспособиться к ним. Поэтому, если мы хотим понять текущие проблемы либеральной демократии, нам необходимо исследовать не только подобные изменения, но и то, как элиты и правительства отреагировали на них.

Стоит начать с «Захваченной экономики», в которой либертарианец Бринк Линдси и либерал Стивен М. Телес объясняют, почему мы покончили с версией капитализма, неблагоприятной для здоровой демократии, в частности, в Соединенных Штатах, где очевидны его негативные стороны. Стандартное объяснение сосредотачивается на том, как рост информационных технологий и глобализация «породили всеохватывающие рынки с огромными неожиданностями для экономических гигантов». Хотя Линдси и Телес не совсем отвергают этот нарратив, они утверждают, что правительство сыграло большую и недооцененную роль в создании или обострении этих проблем. Они описывают, как неправильное регулирование финансового сектора обогатило финансовую элиту и привнесло ненужные риски и перекосы в экономику; как расширение авторского права и патентной защиты создало «монополии», ограничило инновации и принесло «богатство немногим избранным»; как профессиональное лицензирование защищает действующие фирмы и привилегированные профессии и препятствует конкуренции, предпринимательству и интересам потребителей; и как правила землепользования и зонирование создают перекосы на рынках, препятствуют способности американцев перемещаться туда, где есть возможности, и вместо этого перераспределяют богатство «домовладельцам с более высокими доходами и банкирам, которые предоставляют им ипотечное финансирование».

Почему правительство действовало социально контрпродуктивно и экономически неэффективно? Потому что оно было «захвачено» плутократами, которые используют экономические ресурсы для влияния на политику правительства таким образом, чтобы еще больше подстроить игру. Линдси и Телес подчеркивают, что наша «захваченная» экономика имела не только вредные экономические, но и политические последствия: неспособность лидеров и институтов обеспечить процветание большинству людей подорвало доверие последних к демократии и способствовало росту нетерпимости: «Когда люди ощущают экономические риски, ‑ отмечают Линдси и Телес, ‑ они занимают более оборонительную позицию, становятся менее открытыми и великодушными и более подозрительными к «Другому». Когда жизнь кажется похожей на борьбу с нулевой суммой, доходы других групп воспринимаются как убытки собственной группы».

Левые не согласятся с частью этого исследования, в частности, с тем, как Линдси и Телес при оценке политики отдают приоритет экономической эффективности, а не справедливости или равенству, и их скептицизмом по поводу того, что вмешательство правительства может стать силой добра. Но «Захваченная экономика», тем не менее, неоценима в освещении бесчисленных способов, которыми правительство было «захвачено» тем влиятельными, что уродует нашу экономику, общество и демократию.

«Возвращайтесь туда, откуда вы пришли» Саши Полякова-Суранского исследует, как иммиграция потрясла западные демократии. Поляков-Суранский сосредотачивается на Европе, где негативная реакция на иммиграцию привела к широкому распространению ксенофобской политики и способствовала росту национализма и популизма. В Западной Европе антииммигрантские партии находятся у власти в Италии и Австрии и угрожают существующим правительствам и политической стабильности в Германии, Франции, Швеции и других странах. Ситуация еще хуже в Восточной Европе, где ксенофобы правят в Венгрии и Польше. Он утверждает, что в дебатах во многих европейских странах преобладающим стал страх перед исламским «цунами», терроризмом, преступностью и упадком западной цивилизации. Такие опасения на протяжении многих лет привели к готовности рассматривать политику, которая не так давно была бы отвергнута как слишком антилиберальная или реакционная, включая ограничение права на убежище и ограничение свободного передвижения людей через европейские границы.

Однако, пожалуй, самый тревожный раздел «Возвращайтесь туда, откуда вы пришли» посвящен не Европе, а Австралии, где даже без присутствия крайне ультраправой популистской партии иммиграционная политика привела к тому, что беженцы и лица, ищущие убежища, были выселены на остров в Папуа Новая Гвинея, где мрачные условия и широко распространены нарушения прав человека. Эта политика, тем не менее, широко поддерживается австралийскими политиками, поскольку она держит иммигрантов далеко от берегов страны и вне досягаемости верховенства закона. Именно по этим причинам она стала образцом для крайне правых Европы, а ЕС недавно рассмотрел ее версию так называемых «приемных» центров, которые будут созданы в Ливии и других частях Северной Африки с целью задержания потенциальных мигрантов.

Но «Возвращайтесь туда, откуда вы пришли» ясно дает понять, что проблемы вызваны не столько существованием социальных изменений или иммиграцией, сколько реакцией либерального истеблишмента ‑ или ее отсутствием – на них. (Поляков-Суранский также рассматривает негативную реакцию на иммиграцию в Южной Африке, где были беспорядки и даже насилие в отношении африканских иммигрантов ‑ не только со стороны белых, но и чернокожих южноафриканцев, с которыми эти иммигранты живут и экономически конкурируют.) За последние несколько десятилетий количество граждан иностранного происхождения в Европе выросло до исторически беспрецедентного уровня, однако ведущие политики и партии, похоже, мало уделяли внимания обеспечению политики и институциональных возможностей (например, огромному расширению образовательных услуг и программ переподготовки для взрослых), необходимых для управления такими изменениями на местах. Как будут защищены государства всеобщего благосостояния? Могут ли ходатайства о предоставлении убежища и иммиграции быть быстро и беспристрастно рассмотрены? Как будут работать рынок труда и другие формы интеграции? Как сохранить социальную сплоченность, необходимую для здоровой демократии? Конечно, в Европе ситуация даже ухудшилась с увеличением проблем с планированием на национальном уровне и недостаточным институциональным потенциалом на уровне ЕС. Недавние столкновения по поводу иммиграции между Ангелой Меркель и Хорстом Зеехофером, ее министром внутренних дел, а также между Германией и странами Южной Европы (которые обычно являются первыми пунктами въезда) иллюстрируют эти конфликты относительно ответственности перед иммигрантами и просителями убежища.

Поляков-Суранский утверждает, что «неспособность либералов противостоять реальной напряженности и неудачам интеграции, игнорирование проблем насильственного экстремизма и нападок на свободу слова, привела в бешенство многих избирателей, которые почувствовали себя брошенными ведущими партиями». Он также особенно критикует левых за отказ признать проблемы внутри иммигрантских сообществ, таких как преступность, безработица и радикализация, а также за то, что они считают, что национальные чувства должны быть «очищены» и заменены космополитизмом. Эти просчеты способствовали созданию политических возможностей для правых популистов, которые заняли, хотя и извращенными способами, позиции, которые изначально отстаивали левые, включая защиту государства всеобщего благоденствия, правительство активных мер и светские ценности, а также охватили рабочих и других отчужденных избирателей, которые в другие времена проголосовали бы за социал-демократические или коммунистические партии.

Еще более обличительное и прямое обвинение в виновности либерального истеблишмента в современных проблемах демократии дает «Контрреволюция: либеральная Европа отступает» Яна Зеленки. «Контрреволюция» написана как письмо к наставнику и предшественнику Зеленки в Оксфорде Ральфу Дарендорфу, который после падения Берлинской стены написал короткую книгу под названием «Размышления о революции в Европе» (также, по всей видимости, написанную как письмо), размышляя о том, где Европа была лидером после 1989 года. Многие, конечно, полагали, что после краха коммунизма в 1989 году победа либеральной демократии и европейское единство были обеспечены. Но Зеленка, как и Дарендорф, вырос в условиях тирании (коммунистической Польши и нацистской Германии соответственно) и очень хорошо осознает, насколько хрупкими могут быть и демократия, и мир. Зеленка считает, что в настоящее время мы находимся в центре ничего иного, как «согласованных усилий по уничтожению» либеральной демократии, открытого общества и экономики, культурной толерантности, религиозного нейтралитета, Европейского Союза ‑ всех элементов, на которых был основан успех Запада после 1945 года. Разочарование Зеленки, а иногда и гнев, на либерально-демократические элиты и интеллектуалов за то, что они не защитились от этого натиска, наполняет каждую страницу «Контрреволюции». «[Л]ибералы, ‑ утверждает он, ‑ показали себя лучше, указывая пальцем, а не саморефлексируя. Большую часть времени они объясняют рост популизма, чем падение либерализма. Они отказываются смотреть в зеркало и признавать свои собственные недостатки, которые привели к популистскому всплеску по всему континенту». Для Зеленки эти просчеты заключаются в содействии тенденциям, угрожающим в настоящее время либеральной демократии, включая растущее неравенство, протесты против глобализации и нативизм.

Зеленка критикует либералов за их неприятие общественных связей и идентичности. Большинство людей, отмечает он, «чувствуют себя «как дома» с единомышленниками и похожими на них людьми, они доверяют тем, кого знают». Желание избавиться от этой реальности бесполезно. Если либералы хотят защищать либеральные ценности, особенно плюрализм и терпимость, они должны выяснить, как «создать гармонию, солидарность и общий дух, которые необходимы для любых серьезных коллективных усилий». Эти аргументы не являются, утверждает Зеленка, популистской демагогией, прогрессивная коммунитарная критика либеральных идей осуществлялась такими мыслителями, как Майкл Уолцер, Майкл Сэндэл и Чарльз Тейлор. Либералы игнорировали проблемы, связанные с культурными и демографическими изменениями, и не смогли представить, как сделать их совместимыми с социальной стабильностью. Это дало возможность популистам и другим антилиберальным и антидемократическим деятелям настаивать на том, что однородность является единственным способом защиты национальной гармонии и традиций.

Зеленка в равной степени критикует принятие либеральными элитами (или, по меньшей мере, молчаливое согласие) нерегулируемых рынков, жесткой экономики и непропорционального накопления благосостояния богатыми. Цитируя Джорджа Сороса, он отмечает, что либералы должны были признать опасность той версии капитализма, которая «считает, что общему благу лучше всего служит несдерживаемое стремление к личной выгоде. Если умеренно не признать, что общие интересы должны присутствовать над личными интересами, наша нынешняя система может сломаться». Зеленка утверждает, что неолиберальный капитализм привел к глубоким экономическим и географическим разделениям. (Он отмечает, например, что хотя в его родной стране Польше в последние десятилетия темпы роста были высокими, доходы распределялись очень неравномерно, а нестабильная занятость без социальных пособий стала обычным явлением.) Неолиберальный капитализм поднимает вопрос, способны ли демократические элиты контролировать рынки и защищать общества. Если нет, то удивительно ли, что избиратели стали недовольны и разочарованы им?

Зеленка переходит к Европейскому Союзу, который должен был стать «транснациональной государственной властью, способной регулировать транснациональные рынки». Но, как и национальные правительства, ЕС оказался неспособным или не желающим играть эту роль. Зеленка утверждает, что поддержка ЕС экономической либерализации и жесткой экономии и неспособность смягчить их болезненные последствия или предоставить европейцам механизмы для выражения своего несогласия подорвали его легитимность.

Подрыв национальной власти со стороны ЕС изолировал демократических политиков и институты от «голоса народа», передавая принятие решений регулирующим органам, центральным банкам и технократам. Зеленка снова обвиняет либералов в росте технократии: поскольку «общественное давление [считается] признанным безответственным, если не опасным», «профессиональные политики… банкиры и привилегированные эксперты» сказали «большинству, что для них лучше», а электорат все больше «отделен… от высказываний о политике». Если защитники либеральной демократии не могут убедить граждан в том, что их голоса имеют значение, то они не должны удивляться победе популизма.

После многих десятилетий относительной стабильности западные элиты забыли, насколько ценна и ненадежна либеральная демократия. И, возможно, поскольку крах коммунизма еще больше ослепил многих в отношении напряженности и уязвимости, присущей капиталистической либеральной демократии, элиты, похоже, забыли, что стабильность должна основываться на справедливой экономике, которая поддерживает различные сообщества. Наша задача сегодня ‑ выяснить, как воссоздать такие условия.

Шери Берман ‑ профессор политологии в Барнард-колледже Колумбийского университета. Ожидается выход ее книги «Демократия и диктатура в Европе: от античного режима до наших дней» (Oxford University Press, 2019).

Источник: Dissent, осень 2018 // перевод «Хвилі»

О кризисе на Западе советуем посмотреть глубокую беседу Юрия Романенко с Сергеем Дацюком.

Подписывайтесь на канал «Хвилі» в Telegram, на канал «Хвилі» в Youtube, страницу «Хвилі» в Facebook