Язык государства и язык свободы

Однажды, то есть давным-давно, я проводил время в подпитой компании. И подошёл ко мне такой весь из себя утомлённый алкоголем молодой человек и заявил «А мне твои очки не нравятся!» и попытался это дело исправить с одного удара.

Мне всегда вспоминается эта история, когда речь заходит о мерах по укреплению уважения, защиты чувств и запрета на искажение чего-то. Да, скорее всего, что чувак лишь искал повода подраться. Хотя, собственно, для этого ведь и повода не нужно. А может, действительно, моя совиная мордуленция оскорбляла его чувства и веру с истиной, и его негодование было искренним и даже оправданным. Ведь эти вещи рулеткой не измеришь, секундомером не проверишь, это личное внутреннее ощущение.

Разговор пойдёт, как вы догадались, о государстве. Есть, условно, два типа государства. Западное занимается только измеряемыми, просчитываемыми и подсчитываемыми вещами. Именно поэтому там принято отделять церковь от государства. Духовность, мораль и всякое такое, конечно, прекрасно, но государство не состоянии обеспечить минимальный уровень духовности или субсидировать моральность. Как в своё время сказал канадский премьер Трюдо (старший), государству нет никакого дела до того, что происходит в спальнях нации.

А вот государство восточного типа, вот оно занимается всем. В том числе и моралью, искусством и филологией. В этом плане оно тоталитарно, и неудивительно, что именно Сталин преуспевал в языкознании и вообще был официальным корифеем всех наук и другом физкультурников. Ему до всего было дело.

С одной стороны — четко определённые функции,  с другой стороны — попытка контроля над тем, что по определению субъективно и непросчитываемое. Другими словами, когда вы передаёте государству право на субъективное восприятие, то вы незамедлительно получаете коррупцию.

Недавно в канадской Альберте, кажется, суд разбирал интересное такое дело. Полицейский оштрафовал водителя за превышение скорости. Тот подал в суд. «Как ты решил, что скорость была превышена? — спросили патрульного. — Ты замерял её радаром или ориентировался по спидометру, ты знаешь какой был лимит скорости и на сколько он был превышен?» Оказалось, что преступлением водителя была неслыханная дерзость обогнать полицейскую машину! Ну, полицейский как-то уже привык, что народ при виде автомобиля с мигалками сбрасывает на всякий случай скорость. А этот гад не стал! И в голове стража порядка произошло небольшое замыкание, и его личное ощущение прибрело значимость закона. Власть развращает, а абсолютная так и вовсе абсолютно. Коррупция и значит развращение, кстати.

С конкретными цифрами можно спорить. С лимитами скорости, допустимым уровнем алкоголя в крови, длиной тормозного пути. С ощущениями или верой спорить бессмысленно. Если твои слова, твоё поведение, даже твоя рожа с очками кого-то оскорбляют, то так оно и есть, будь это сосед алкоголик и президент страны. Тебя оценивают не по объективным показателям, которые можно подсчитать и проанализировать, а по своим личным меркам.

Поэтому меня очень обеспокоила реакция на недавний закон о языке, который совсем не о языке. Люди, которые постоянно постят цитаты великих о свободе и её цене, не задумываясь готовы передать субъективные оценочные функции государству. Они не понимают, что свобода из их цитат — это западная личная свобода, прежде всего от власти того самого государства. Свобода, которая включает в себя по определению также и право НЕ уважать, НЕ чтить, НЕ поклоняться. Когда государство начинает определять кто и что заслуживает уважения и чести, оно выстраивает тоталитарную систему контроля. И насилия,  так как без него уважать заставить трудно сразу всех. Но многие, несмотря на их декларированное стремление в Европе, совсем не против избирательно насилия ради субъективных чувств, считая, что некие высокие идеалы стоят дискриминации.

Мой первый вопрос по поводу закона, похоже, все поразил. Сколько это будет стоить? Кто и из каких фондов будет финансировать его проведение в жизнь? Вполне обычный вопрос, поскольку любой закон как-то финансируется, бюджетные комиссии подсчитывают его последствия и тому подобная парламентская рутина управления страной.

Оказалось, что не что никто этого не знал, никто просто об этом не думал. Все считали, что всё как-то само собой разруливается. Людям, рассуждающим о трендах, биржах и брендах, даже в голову не пришло, что любая политика проводимая в жизнь стоит денег. Не говоря уже о социальных последствиях. Что тоже деньги, в конечном итоге.

Когда-то в 80-х я услышал такое интересное предложение — а что если на первомайской демонстрации пронести плакат «Слава КПСС», но с вопросительным знаком? Это неуважение к языку, оскорбление чувств верующих или просто власти? Мы ведь прекрасно знаем, что всё выражается через намёки и нюансы, и любую фразу можно произнести десятками различными способами системы Станиславского, от информационного до восторженного до сексуального до оскорбительного. Можно заставить делать дубликаты тиража в переводе,  но возникает вопрос — а обязан ли этот перевод быть качественным, а не через Гугл-переводчик? Потому что если нет, то не оскорбление ли это языка? По этой логике плохой перевод является преступлением. Какое государство, какой Сталин в состоянии это определить? И по каким критериям? Кстати, слово «критерия» это множественное число. А мы его используем в единственном вместо правильного критериона. Под какой закон подпадает это действие?

Мне сказали, что, мол, зачем ты утрируешь? Никто не будет никого гонять. То есть мы согласны делегировать государству оценочные функции, полагая, что оно будет действовать субъективно и рационально, а не тупо следуя законам, как положено? Тогда зачем эти законы нужны?

Видимо потому, что люди продолжают отождествлять себя с государством, тем самым придавая государству человеческие черты. А значит его можно оскорбить, унизить, относится к нему непочтительно. А те, кто не разделяют вашего слияния с государством кажутся врагами. Нет, не вашими личными, а государства, вашего личного. Этому немало способствует концепция унитарного государства — кто у власти, у того неограниченная власть. Внутреннего баланса власти нет,  всё держится балансе сил вне политического процесса. И это будет продолжаться, пока люди будут оставаться готовыми передавать государству всю полноту власти и решений, включая правильность произношения суффиксов и префиксов. Абсолютную власть, которая…..

Одно дело, когда мы вручаем полномочия государству боронить нас от врагов. Другое — когда мы не просто доверяем ему определять кто враг, а ещё и добавляем — на твоё личное усмотрение. А на кого падёт его глаз в следующий раз — не знает и само государство. Оно хорошо работает в чётко заданных параметрах регулируемого процесса, и очень плохо оценивает абстрактные картины и трэш-метал, не говоря уже о филологии.

Когда-то я прочёл интервью одного очень консервативного журналиста, в котором он рассказал, почему изменил своё отношение к смертной казни. Потому, что до него дошло, что если он не доверяет государству в экономике, морали, искусстве, религии, то почему он должен доверять тому же государству в решении вопроса жизни и смерти? Я не желаю, чтобы государство диктовало мне что носить и что смотреть, и, отказав ему в таких сравнительно простых вещах, я вдруг стану ему доверять в определении смертной казни?

Когда общественные отношения пытаются устанавливать не последовательной, продуманной, профинансированной долгосрочной политикой,  а одноразовыми законами, всегда стоит смотреть, не расширяют ли они государственный охват общественной сферы за счет сворачивания личных свобод. И уж совсем плохо, когда мы добровольно согласны на такое самоограничение. Это такая форма само-саботажа.

И тогда мы начинаем походить на мужика из анекдота,  которому явился Бог и пообещал исполнить любое желание. Но при условии, что сосед мужика получит в два раза больше — если миллион долларов, то тому два, если жену красавицу, тому — две (Бог всё может), и так далее. Мужик задумался,  а затем произнёс:

— Боже, выколи мне один глаз!

Подписывайтесь на страницу автора в Facebook, канал «Хвилі» в Telegram, на канал «Хвилі» вYoutube, страницу «Хвилі» в Facebook