1918. Столетие хаоса

Есть такой интересный украинский фетиш — державность. Как все фетиши бесполезный, но весьма увлекательный. Как долго в прошлое можно эту самую державность отсчитать. УНР? Гетьманат? Киевская (а как же!) Русь? Что она такое, эта державность, и с чем ее едят, и вообще зачем она нужна, этими вопросами можно даже и не задаваться. Ну, нравится людям, ну и бог с ними, нехай развлекаются. Один женские трусики носит, другой Мамоне поклонятся, третий боится прививок, а кто-то о державной преемственности печется — чтоб они все были здоровы!

До 24 февраля 1918 года в Эстонии вообще никогда никакой державности не было — и ничего, живут, и, по слухам, неплохо. А в Иране две с половиной тысячи лет непрерывной государственности. И что, им от этого легче?

Ладно, мало ли чем люди занимаются. Правда, некоторые счастливчики сумели превратить хобби в хорошо оплачиваемую работу. Как, например, директор Украинского института национальной памяти пан Вятрович, который считает советский период украинской истории оккупацией. Ну, считает, так считает, флаг ему в руки.

Нет, погодите, чем он руководит, поведай нам всезнающая Википедии? Украинский институт национальной памяти (УИНП) (укр. Український інститут національної пам’яті) — научно-исследовательский институт Украины, центральный орган исполнительной власти, имевший до 23 июля 2008 года специальный статус. Создан по инициативе В. А. Ющенко с основными задачами «воссоздание справедливой истории украинской нации» и «формирование и реализация государственной политики в этом направлении». Еще раз. Центральный. Орган. Исполнительной. Власти. Реализация Государственной Политики? Ось вам такої! Товарищ говорит от имени правительства, и что он говорит, вроде, как бы уже формирование и реализация политики. Ух, ты! Это в России поэт больше, чем поэт, а в Украине это, получается, официальный историк. Да, Украина не Россия. Хотя их обеих умом не понять. Во всяком случае, мне.

Что вы от меня хотите? 27 первых лет моей жизни я прожил в совке, и хотя революцию помню смутно, зато детские годы — отчетливо. Оккупация была, и довольно странная. Причем Вологодскую область оккупировали точно также как и Херсонскую. Или Удмуртию. Майонез был, если, конечно, он еще был, везде один и тот же, в одинаковых баночках, которые так удачно потом можно было использовать для доставки мочи на анализы. Было, несомненно, и одно отличие. В Вологодской области не заставляли учить украинский язык и литературу. А у нас они были обязательными. Хіба ревуть воли, як ясла повні? Поскольку в 1970-х в Советском Союзе завершалась урбанизация, а, значит, образ жизни унифицировался, я подозреваю, что без этой насильственной украинизации сегодня бы украинский язык звучал бы исключительно во Львове.

А в 1982 я поступал в Киевский театральный институт имени Карпенка-Карого. Удивительно было не то, что институт был назван именем украинского драматурга, а то, что он не был назван именем человека, никак к культуре не относящемуся. В Николаеве театр назвали именем летчика Чкалова. А кондитерская фабрика имени известного кондитера Карла Маркса так вкусно пахла. И поступил бы я этот институт на все 100%, так как меня взял под свое крыло преподаватель, набиравший курс. Сразил я его своим сценарием. Но зря он меня под крыло брал, ой, зря. На экзамене по актерскому мастерству (зачем режиссеру телевидения актерское мастерство?), который я закончил декламацией басни «Вовк та ягня», члены комиссии довольно переглядывались, и лучи мировой славы уже призывно меня манили, когда девушка за столом подняла мои бумаги, похоже, впервые в них взглянула и удивленно спросила:

— А тут почему-то не отмечено, что вы комсомолец?

— Все правильно, — радостно подтвердил я, — не комсомолец я.

Комиссия, как писал Довлатов, вздрогнула и переглянулась. Никому и в голову не пришло, что какой-то юнец, добровольно и миролюбиво покинувший Коммунистический Союз Молодежи, наберется достаточно наглости поступать не на мелиоратора, а в самый, что ни на есть, храм идеологии.

— Вы что, в тюрьме сидели? — недовольно спросил очень живописный председатель комиссии, дедуля в отвислых усах и вышиванке.

— Еще нет, — ответствовал я, осознавая, что мой концерт тут окончен.

Комиссия еще раз вздрогнула и переглянулась. Дед Панас вынес приговор:

— Не знає рідної мови!

И через пару дней я вернулся к сборке электрических моторов в две смены.

Так мы выживали в оккупации. Но то я, меня ведь с моей фамилией и самого можно в оккупанты определить, и поделом. Настоящие диссиденты, как Вячеслав Черновол, прошли через настоящие ссылки и тюрьмы. Конечно, оккупация оказалось нелегкой и для пани Фарион. В 80-е годы она возглавляла кружок общего языкознания и марксистско-ленинской эстетики, была членом факультетского «Клуба интернациональной дружбы». Неоднократно проводила беседы с иностранными гражданами с целью лучшего изучения ими русского языка, и все, чтобы сбросить ненавистное иго. Почему бы ей не поставить памятник?

Историю, друзья мои, можно, и даже нужно изучать. А можно сводить ее к узкому нарративу (надеюсь, что мои читатели уже знакомы с этим термином), а то и простому лозунгу.

Читая то, что сейчас пишут об украинских событиях столетней давности, поражаешься, насколько плохо пишущие представляют себе контекст и детали того времени. Нет у людей воображения, не говоря уже о знаниях. Но, как мы выяснили, чтобы рассуждать об истории, это вовсе не обязательно.

Так вот, главный контекст 1917-1918 годов — хаос. Возникший с того момента, когда Царь-Батюшка так опрометчиво отрекся от престола. Не то, чтобы все разом хрюкнулось, но отлаженная машина несправедливого, сословного, но какого-никакого государственного строя начала потихоньку расшатываться. Хаос был незаметным, а если его и замечали, то списывали на революционный энтузиазм. Как, скажем, приехал лысый большевик и чуть ли не из вагона предложил: «А давайте все это разваляем?» И, на удивление, этот призыв отозвался в миллионах сердец. Рабочих, крестьян и интеллигенции. Трудовой интеллигенции, конечно.

Хаоса стало побольше. Настолько, что анархист-коммунист Махно каким-то образом оказывается товарищем (заместителем) председателя Гуляйпольского Общественного Комитета, местного органа власти того самого Временного правительства. Товарищ Махно не забывал также участвовать в работах крестьянских союзов, Советов депутатов и в обществе «Просвіта». А моментально возникшая после свержения царизма Украинская Центральная Рада с каждым днем успешно продвигалась ближе то ли к автономии, то ли к независимости. И все это, в сочетании с большевиками, открыто варившими кашу, хаоса не уменьшало.

Почему это важно? Потому, что люди стерпят любой режим при условии, что канализация будет работать, а поезда двигаться по расписанию. И чтобы забирали не у них, а у других, и, если возможно, с ними делились отобранным. А коммунизм это, капитализм или национальная держава — дело третье, если не пятое. Если экономика разваливается, а по городу шатаются то ли бандиты, то ли революционеры, а, может, и то и другое в одном лице, любые идеологии смешны. Посему, когда в июле 1917 Центральная Рада выбила у Временного правительства концессии на фактическую автономию, что вызвало очередной правительственный кризис в Петрограде, который едва не закончился очередным большевистским переворотом, особого восторга у населения это не вызвало. Хаоса только стало больше, и все эти компромиссы и политические победы значили все меньше, так как они подрывали позиции все сторон, кроме разрушителей системы. Тем хаос как раз вполне подходил. Весь мир насилья мы разрушим до основанья. А затем?

Украинскую державность можно праздновать и летом. Формально так оно и есть. Но ни Рада, ни Временное правительство реальной возможности чем-то управлять и на что-то влиять уже особо не имели. Ими управлял хаос. А хаос раздували ленины, троцкие и махно. Централизованное государство кончилось. Да что там, централизованный город кончился. В одном дворце заседало правительство, в другом открыто готовился переворот, и никого это не удивляло. Все ждали Учредительного собрания, которое подтвердит Украинскую автономию, а то и независимость. Поэтому, когда умники начинают рассуждать, что если бы да кабы, они забывают, что на момент Октябрьского переворота ни у кого особых сил, кроме как на декларации, не было. Власть захватил один Петроградский Совет. Точнее его Военно-революционный комитет. В Петрограде. Оттуда шли в основном декреты и воззвания. А на местах творился бардак. Как описывается в книге «Дума про волю»:

«Гуляйпольские делегаты Махно и Миронов вошли в вестибюль Екатеринославского театра, где должен был происходить губернский съезд Советов. К их удивлению, он оказался почти пустым. Лишь несколько мелких, разбросанных по залу группок, состоящих из нервных мужчин, горячо спорили, и эхо их голосов отражалось от высокого потолка.

— Что здесь происходит? — в растерянности прошептал Миронов.

— Пойдем, разузнаем.

Они подошли к регистрационному столу.

— Простите, — спросил Нестор скучающего секретаря, — a что, съезд закончился, что ли?

Молодой человек у стола регистрации взглянул на них удивлённо.

— А вы что, с луны свалились?

— Мы тут представляем Совет Гуляйпольского района, Махно и Миронов. Вот наши документы, — сказал Нестор, протягивая свои бумаги. — У нас по пути сломался паровоз, так что мы на день и опоздали. А что тут происходит?

— Ха! — воскликнул секретарь, читая их документы. — Так вы не знаете, тогда?

— Нет, мы не знаем.

— Так, я полагаю, что вы хотите знать?

Парень за столом был рад с кем-то пообщаться.

— Так вы говорите, Гуляйполе?

— Так оно ж прямо там, в бумагах, — заметил Нестор, слегка раздражаясь.

— А позвольте мне вас спросить, — регистратор явно не спешил, и продолжал бессмысленно, — сколько властей у вас имеется в вашем Гуляйполе?

— Что за чёрт?! — воскликнул Махно. — Конечно, Совет рабочих и крестьянских депутатов.

— Тогда я рад за вас, — отреагировал молодой человек. — А вот у нас тут, по крайней мере, аж четыре.

— Как это?

— И то! Я сам удивляюсь. Смотрите. Наш Совет, это — раз, старая Керенская городская дума — два, украинская Рада, они — уже три. Потом, тут ещё другой объединённый комитет, политически нейтральный, как они сами говорят. Потом, тут ещё отряд балтийских матросов с Петрограда, то ли большевики, то ли анархисты, кто их там разберёт. Они двигались на Дон против генерала Каледина, и тут задержались. Потом, у нас тут войска, тоже с Петрограда. Они объявили себя украинскими и признали Центральную Раду. И, должен сказать, все уцепились в горло один другому. Так что вы ничего такого не пропустили. Съезд ещё даже и не начинался, если вообще будет.

Нестор сухо заметил:

— Кажись, тут всё только начинается.

— Боже упаси! — воскликнул секретарь. — Если тут как начнётся, то оно ж никогда не остановиться.

— Поглядим ещё, — пообещал Махно. — Если нет заседания, где нам можно найти товарища Гринбаума?

Он объяснил Миронову:

— Это тут председатель Совета, наш человек, синдикалист. Очень уважаемый товарищ, видишь, даже большевики согласились избрать его в председатели.

— Товарищ Гринбаум, — снова воскликнул регистратор. — Он, небось, сейчас об этом сильно жалеет. Кто знает, увидим ли мы его опять

— Да что здесь происходит?! — Нестор, наконец, повысил голос на назойливого человека за столом. — Не могли бы вы говорить побыстрее и по сути?

— Он пошёл переговариваться с украинскими войсками. Видите ли, солдаты отказались иметь дело с большевиками, и пригрозили разогнать Совет и поставить Раду. А матросы, конечно, на Советской стороне. Сам по себе город расколотый. Так что товарищ Гринбаум пошёл говорить с солдатами. А мы тут сидим и гадаем, кто повернётся: товарищ Гринбаум или украинские войска?

— Так что, товарищ Махно, — сказал Миронов едко, — полагаю, что такое нам с тобой везение. Поехали на дебаты, а попали на кулачки.»

В ноябре 1917 года было объявлено о создании Украинской Народной Республики в федеративной связи с Российской республикой. Вот это дело на местах приняли с энтузиазмом. Даже Гуляйполе послало приветственное послание новой власти за подписью вездесущего товарища Махно. Провозглашались национализация земли, введение 8-часового рабочего дня, установление государственного контроля над производством, банками, и всем на свете. При этом, несмотря на полный государственный контроль и отмену собственности, обещались всем демократичные права и свободы. И расширение Украины за счет мест в других странах, где жили этнические украинцы. Благодаря такой почти большевистской программе, интерес к Центральной Раде стал увядать, так как ничего принципиального нового она не предлагала, а сил заставить себя полюбить у нее не было. Искренние попытки создать украинскую национальную армию из бывшей имперской приводило к развалу внешних фронтов (ведь продолжалась Первая мировая война), что только добавляло хаоса. Большевики с союзниками тоже не сидели без дела, и строили свою систему власти, попутно разваливая внешний фронт. Как тот же товарищ Махно, которого назвать засланным казачком никак нельзя. В Украине повторялась ситуация с двоевластием весны и лета в Петрограде, быстро переходя в вооруженное противостояние.

Некоторые наивно надеялись, что соберется Учредительное собрание и, наконец, покончит с хаосом. До 19 (6) января 1918, когда Собрание большевики закрыли, и стало понятно, что теперь каждый сам за себя.

Хаос поглотил страну. Некоторые пытаются представить большевиков, как гениев политической игры, мол, как они все здорово рассчитали. Даже уважаемый мною историк Андрей Зубов уверен, что все это был хитрый расчет при помощи немцев. Но если взглянуть дальше Петрограда и Москвы, по уездам, деревням и селам, то есть там, где проживало большинство населения, никаких большевиков и в помине не было, зато были люди вроде Махно. Сами же большевики в течении первого года были вынуждены опираться на своего рода преторианскую гвардию из иностранцев — латышей и германских и австро-венгерских пленных, ставших в один момент «интернационалистами», в сочетание с моряками Балтфлота, чьи вожди носили типичные мокшанские фамилии Дыбенко и Железняк. Сама же бывшая Императорская армия по большей части, естественно, воевать ни за кого не хотела. Поэтому Совет народных комиссаров был вынужден 28 января 1918 г. принять Декрет о создании рабоче-крестьянской Красной армии (РККА). Так что то, что шло в январе того года на Киев был всего лишь сборной солянкой из левых отрядов, а не регулярной армией. При первой же встрече с настоящей армией, немецкой под Нарвой, Красная гвардия просто очень быстро побежала назад. Так что ничегошеньки большевики не рассчитали, просто хаос, достигнув абсолютного предела, начинает самоорганизовываться.

Поскольку Российская, потенциально федеративная, республика приказала долго жить вместе с Учредительным собранием, Центральной Раде не оставалось другого выбора, как провозгласить независимость Украинской Народной Республики, уже в третий раз. При наличии двух примерно равных претендентов на власть, преимущество за тем, кто ее столбит первым, особенно в условиях, где вся политическая активность ограничивается крупными городами. И деятели Рады в этом в течении полугода преуспевали, постоянно отодвигая большевиков в сторонку. Тем не менее баланс сил не менялся. Идея советов, понятая как советы на местах, передел помещичьей земли и рабочий контроль над производством, были более привлекательны для эгоистичных масс, напрочь лишенных романтики, чем национальная державность.

Проблема Украинской Народной Республики состояла в том, что республикой она не была, из-за отсутствия необходимого консенсуса в обществе, да и народной, то есть демократической, тоже не была из-за отсутствия институтов демократии. Представительство в ней поделили между партиями по этно-религиозным линиям, что изначально закладывало кучу потенциальных конфликтов, которые не преминули случится. Единственное, что в названии соответствовало действительности, — УНР была украинской. Что было бы прекрасно в годы процветания, но в ситуации полного хаоса только усугубляло положение дел.

Экономика встала. Она тормозила еще со времен проклятого царизма, а при полном коллапсе инфраструктуры, о которой социалисты и анархисты всех мастей не особо задумывались, встала. Товарно-денежный обмен между городом и селом забуксовал. К радости коммунистов с анархистами, которые и так всегда ратовали за прямой бартер. Но большинство населения ни бартер, ни идеи национального возрождения не вдохновляли, ему в селе требовался ситец, а в городе хлеб. Но ни СНК в Москве, ни Секретариат в Киеве, похоже, на тот момент организовать этого не могли и не умели. Поэтому воевать ни за тех, ни за других никто особо не стремился.

Тут стоит заметить, что когда приводят цифры времен Гражданской войны, их следует воспринимать почти как цифры времен античности — делить на два, а то и на десять. Ни одна из сторон не являлась по сути регулярной армией аж до, наверное, Красной Армии в конце 1920, и то с натяжкой, а названия частей вряд ли соответствовали их штатному расписанию. Когда вы читаете, что на момент попытки большевистского переворота в январе-феврале 1918, известного как восстание на заводе «Арсенал», что у Рады было столько-то полков, то, скорее всего, в каждом там было бойцов на одну роту, и те не особо горели желанием воевать. Для подавления восстания пришлось снимать с фронта боеспособные части, которые довольно жестоко его и подавили. Но сам факт восстания показывает, что даже в столице правительство не особо контролировало ситуацию в условиях примерного баланса сил. Пришедшие по пути на юг из России малочисленные отряды Красной гвардии этот баланс только изменили. Но без поддержки на местах эти десять тысяч ополчения ничего бы сделать не смогли . Товарищ Махно тоже явился на помощь Екатеринославскому ревкому с парой сотней гуляйпольских хлопцев и был назначен разбирать дела пленных и арестованных. Не заезжая из Мордора ЧК, а свой, пока еще не Батько, местный активист, и даже не большевик.

В своих воспоминаниях Махно, понятно, подает себя вдумчивым и сострадательным, хотя сколько они там народу на самом деле порешили, можно только гадать:

«Красная гвардия с ревкомом набили народом все эти вагоны и обрекли всех без всякой мысли. Я признаю, что там было множество действительных контрреволюционеров, но было достаточно и тех, которым там просто не место. На каждого полковника, что кричит: «Да здравствует государь император!», найдётся какой-то совсем дряхлый генерал, который плачет как дитя, или эта украинская солдатня, дураки гайдамаки, чья вина лишь в том, что они — обычное дубьё. Мы сказали , что обрекать таких на смерть мы не станем. В чём их вина? Что они старые или тупые?»

Но даже если так оно и было, то ведь все равно же шлепали бывших офицеров, которые там вроде бы и совсем не причем были. Жуть любой гражданской войны в том, что все стороны рано или поздно включаются в кровавый хаос, когда организованная жизнь, позволяющая идентифицировать человека как личность и гражданина с правами и обязанностями, исчезает, и начинается хаотический период групповой идентификации с групповой ответственностью. Людей начинают преследовать и уничтожать не за их действия, а простую принадлежность к группе. Так проще в непостоянном хаосе. А повод всегда найдется.

Борьба с хаосом признак любой цивилизации, основа наших мифов и религий. Государство является одним из инструментов борьбы с хаосом. И да, в этом аспекте, державность необходима и важна. Как инструмент, а не самоцель. Потому что, если из державности сделать самодостаточную цель, она легко переходит из инструмента сдерживания хаоса во внешнюю атрибутику, а сбалансированную экономику и социальный порядок, продуманные законы и внешнюю политику подменяют символы и краски. Хаос же остается хаосом под любым флагом.

Три попытки провозглашения независимой УНР были обречены на провал. Из-за изначальной несовместимости идей, на которых предполагалось строить державность. Тотальный, если не тоталитарный контроль государства над экономикой при отмене частной собственности, и при этом широкие демократические права и свободы. При таком раскладе не будет ни того, ни другого, это и есть рецепт хаоса. Хотя ни при УНР, ни при большевиках особой демократии не наблюдалось, но стоит помнить, что на местах, куда рука ни Киева, ни Москвы доставать в то время просто не могла, люди еще собирались, обсуждали и сами решали в какую сторону им двигаться.

Весной 1918 года, после заключения Брест-Литовского мира, регулярные армии Германской и Австро-Венгерской империй вошли в Украину и легко смели все красногвардейские части, как российские, так и местные, включая бойцов товарища Махно. Существует множество причин, по которым следующим шагом стал разгон правительства УНР, но, по большому счету, новые союзники, или оккупанты, называйте их, как хотите, не могли оперировать в условиях неопределенности, в том хаосе, в котором оперировала УНР. Поэтому создание монархии гетмана Скоропадского возвращало страну в условия порядка, пусть старорежимного, с вернувшимися помещиками и капиталистами, но с полицией, таможней и рыночной экономикой, к тому, что раньше работало, и неплохо.

Но народ уже был другой. Он попробовал свободу, пусть и от хаоса, и возвращать землю и инвентарь, которые он уже считал своими, ему не хотелось. Режим Скоропадского, как до этого царский, оказался достаточно эффективным, преуспевшим в украинизации и при том абсолютно несправедливым. Он отбирал, а не раздавал, восстанавливал прошлую частную собственность вместо закрепления новой. По понятной причине — зависящий от внешней поддержки Скоропадский был лишен возможности эксперимента. В результате, если украинские города вели вполне нормальную, а по меркам хаотической и голодной большевистской России так и вовсе роскошную жизнь, то к концу лета 1918, к сбору урожая, украинское село бурлило вовсю, его такой порядок не устраивал. А вождей там тогда хватало, и старых, вроде Махно, и новых, вроде Григорьева и Зеленого.

И когда в ноябре 1918 Первая мировая война завершилась, с уходом немцев пустоту заполнил хаос. А с ним вернулись и большевики, которые теперь уже назывались коммунисты, и хаос их привлекал, как акулу кровь.

Державность, это, если хотите, инструмент сдерживания внутреннего хаоса и поддержания общего порядка, который позволяет человеку легко и без мыла открыть свой бизнес, получить доступное для него финансирование в частном банке и спать спокойно в уверенности, что этот самый бизнес у него завтра не отожмут рейдеры или товарищи.

Все остальное фетиш и оккупация.

Подписывайтесь на канал «Хвилі» в Telegram, страницу «Хвилі» в Facebook