Украина и революция — 3: безысходность?

Не каждый залп начинает революцию.

Станислав Ежи Лец (1909-1966)

Американский социолог Джеймс Девис в исследовании «К теории революции» (1962) достаточно аргументированно доказывал внешне парадоксальный феномен «революционности». По его мнению, революции отнюдь необязательно происходят в периоды наиболее острых кризисов, а тем более – не в периоды устойчивых подъемов. Скорее наоборот – они гораздо чаще случаются, когда период подъема, внушивший людям надежды, сменяется резким упадком – именно резкий «перепад» (от надежды к безнадежности) приводит к революции. В частности, именно такой была ситуация в России перед 1917 г.

Случившиеся вскоре после выхода книги революционные события во Франции (май 1968 г.) стали ярким аргументом в пользу дискуссионной концепции политического социолога.

{advert}

В предложенную американским исследователем «формулу» достаточно четко также вписывается как череда «бархатных революций» в Центральной и Восточной Европе конца 1980-х гг., так и – по крайней мере частично – череда «цветных революций» начала 2000-х гг. (начиная с Югославии и заканчивая Грузией и Украиной).

Первопричиной нынешних революционных процессов на Ближнем Востоке также стали социально-экономические проблемы развития. Но социально-экономические требования основной массы совпали с политическими требованиями наиболее «продвинутой» (как политически, так и информационно-коммуникационно) части наций – и борьба за улучшение материального положения слилась с борьбой за демократизацию в единое революционное целое.

Вспомним, что основным внутренним стимулом (внешние факторы оставим за скобками), выведшим массы украинцев на Майдан, был резкий перепад между постепенным ростом экономики – и все большим «загниванием» политического режима, все сильнее тормозившим социальное развитие – начиная со свободы слова и заканчивая свободой предпринимательства. Для сравнения, начавшийся более трех лет назад финансово-экономический кризис, резко приведший целые слои населения к рубежу обнищания (начиная с мелких и средних вкладчиков банков – и заканчивая ипотечными кредиторами), – к «революционной ситуации» так и не привел. Не перерастали в явно «революционную ситуацию» и разнообразные «пост-Майданы» – на акции протеста выходили лишь отдельные страты «широких масс» – те, по чьим интересам крутые меры ударяли наиболее сильно и жестко.

В этом смысле затягивание властью системных реформ, усугубляя и без того небеспроблемную ситуацию в стране, косвенно играет на руку власти – одиночные выступления отдельных «проблемных» групп (прдпринимателей, пенсионеров и т.п.) успешно нивелируются сверху – по принципу «разделяй и властвуй», наиболее эффективно срабатывающему, когда «моя хата скраю». Это невольно навевает параллели с горькими словами немецкого священника Мартина Нимёллера (1892-1984) о трагических событиях 1930-х гг. в Германии: «Когда пришли за коммунистами, я не вступился, потому что не был коммунистом. Когда пришли за евреями, не вступился, потому что не был евреем. Когда пришли за католиками, я не вступился, потому что был протестантом. А когда пришли за мной – уже не осталось никого, кто мог бы вступиться за меня».

Однако недостаточная «революционность ситуации» в Украине объясняется не только традиционными настроениями конформизма и социальной апатитии, помноженные на традиционный латентный индивидуализм и невольное «привыкание» к кризисности социально-экономического бытия. Проблема лежит скорее в том, что накапливаемый изо дня в день и из года в год груз проблем никак не совершит «качественный скачок» – не изменит ситуацию, неторопливо развивающуюся в возвратно-поступательном режиме медленного маятника – или скорее кресла-качалки.

Кто наши враги и кто наши друзья?

Вот вопрос, который имеет в революции первостепенное значение.

Мао Цзэдун (1893-1976)

Для переведения «революционной ситуации» из статичной в динамичную необходимы прежде всего кумулятивные усилия трех ключевых элементов – лидеров, оргструктур и аккумулированых целостными антикризисными стратегиями сценариев выхода из проблемных ситуаций.

С одной стороны – в Украине все три элемента налицо: лидеров – даже в избытке, организаций – полно, кризиса – хоть отбавляй, а рецептов – и того больше! Однако полноценного, качественного «кумулятивного эффекта», увы, ожидать пока не приходится.

Политики, претендующие на статус национальных лидеров и потенциальных революционных вождей, – озабочены прежде всего личной политической карьерой и посему ориентированы скорее на верхушки проходных частей списков, чем на верхушки баррикад. (Мао Цзэдун: «Революционная партия – это руководитель масс, и не бывало такого случая, чтобы революция, которую революционная партия повела по неправильному пути, не потерпела поражения».)

Более того, явный избыток «лидеров» не просто мешает консолидации политических сил – он делает ее буквально невозможной. И даже понимание того, что «синица в руках лучше журавля в небе» (ибо «Боливар не вынесет двоих»), никак не позволит преодолеть принцип «где два украинца – там три гетьмана». Внешне забавно, а внутренне симптоматично – даже День соборности Украины потенциальные «консолидаторы нации» проводят каждый на своей индивидуальной «политтусовке» – отдельно друг от друга.

Многие общественные организации, причем даже претендующие на общенациональную политическую значимость, исподволь разлагаются «грантоедством» – ориентацией прежде всего на финансово-экономический заказ, а не на социально-политическую потребность. В силу этого, например, честные и объективные (а в силу этого – отнюдь не многочисленные) социологические структуры совершенно теряются в толпе социологических «симулякров», готовых за соответствующую финансовую «цифру» выдать нагора требуюмую «цифру» социологическую. (Увы, такие принципиальные социологи как И. Кучерив, отказавшийся в 2004 г. «обменять» даже вписывающиеся в статистическую погрешность 1,5% голосов экзит-пола за миллион долларов – скорее исключение, чем правило.)

В свою очередь, предлагаемые «знатоками» проектные сценарии выхода из затяжного кризиса даже с большой натяжкой невозможно хотя бы приблизительно сравнить, скажем, с «Новым курсом» Ф.Д. Рузвельта (помогшим США выйти из Великой депресии 1930-х гг.). Предлагаемые украинскими «революционными реформаторами» программы и проекты сводятся либо к заполнению уже приевшимися абстрактыми конструктами («достойная зарплата», «профессиональная армия» и т.п.), либо к головоломным манипуляциям цифрами и подсчетами разнообразных «коэффициентов снижения темпов повышения уровня ухудшения ситуации» (вспомним, что что «существует три вида лжи: первая — неправда, вторая — прямая ложь, и, наконец, самое страшное — это статистика»).

Кроме того, основной массе «простых украинцев» по-прежнему трудно доказать, что только настоящая политическая «демократия участия» (а не ее внешние подобия), начинающаяся именно «снизу», – может гарантировать экономическое развитие и социальный прогресс. В свое время эта масса, хоть и разочарованная Майданом, может стать экономическим союзником, политическим партнером и социальной опорой «новых демократов» – если окончательно убедится, что все более мутирующая в сторону автократии власть довлодит ситуацию до предела, и что именно мимикрирующие под демократические псевдо-элиты несут свою часть ответственности за усугубляемые проблемы. Однако и «новые демократы» должны вместо приевшихся лозунгов и заклинаний предложить не столько внешне эффектный, сколько внутренне эффективный «новый курс» – идеи, действительно востребованные обществом, реальные к практическому осуществлению и поддающиеся проверке на их выполняемость.

Однако пока что приходится утверждать, что нынешняя проблемная ситуация в Украине, порождающая настроения безысходности, достаточно далека от действительно революционной. Несмотря на наличие достаточных предпосылок, переспективы «кумуляционного эффекта» от их воздействия туманны.