От «безгосударственной территории» к «государству де-факто»

Как следствие, «альтернативные» политические карты выглядят более дробными и пестрят множественными политико-территориальными новообразованиями. На них всегда можно найти стандартную «большую семерку» (Косово, Абхазию, Южную Осетию, Приднестровье, Нагорный Карабах, Северный Кипр и Тайвань), часто – Сомалиленд, Западную Сахару, Тамил-Илам, Вазиристан. Порой на ней различимо присутствуют Пунтленд, Южный Судан, Кашмир, отдельные территории в Колумбии, Мьянме, Афганистане, Таджикистане, Камбодже, Сьерра-Леоне.

Корректность таких карт может вызвать сомнение. Тем не менее недооценивать масштабы фактического дробления политического пространства мира под действием внутренних сил нельзя. Оправданным представляется использовать в отношении этих процессов термин «фактическая сецессия» по аналогии с сецессией юридической.

Актуальность обозначенных явлений подчеркивается проникновением в научный и бытовой лексикон группы терминов, характеризующих территории, выводимые местными силами из-под фактической юрисдикции государства. Это непризнанные государства, самопровозглашенные республики, серые зоны, государства де-факто. Аналогичным образом дело обстоит в английском языке. За каждым из терминов скрывается некоторое понятие, однако их совокупность не формирует целостного терминологического аппарата. Кроме того, многие термины превратились в журналистские штампы, лишенные строгого содержания.

Основная часть используемых понятий выстраивается в своеобразный ряд – по степени государствоподобия обозначаемых ими политико-территориальных образований. На одном конце располагаются те из них, что выделяются по принципу отторжения государственности – территории, выпавшие из политического пространства материнского государства вследствие разных причин и с разными последствиями. Обычно это относится к абстрактно-географическим понятиям: «неконтролируемые территории», «безгосударственные зоны». К другому полюсу тяготеют понятия, обозначающие некие подобия государства, управляемые нелегитимными органами власти. Такие термины носят выраженный политико-географический характер: «повстанческие государства», «государства де-факто». Понятия, сконцентрированные у первого полюса, в среднем шире, чем их антиподы, однако прямой зависимости нет: каждое понятие обладает собственной семантической спецификой, обусловливающей ее место внутри формируемого аппарата. В настоящей статье ставится задача проанализировать и привести в систему данный массив терминов.

{advert=1}

Среди понятий наиболее общего характера, используемых в англоязычной литературе для обозначения неподконтрольных государству территорий, важное место занимает терминологический ряд «ungoverned area/space/territory»1.Общепринятых русскоязычных эквивалентов у этих понятий нет. В научной и публицистической литературе встречаются такие варианты перевода, как «неконтролируемая правительством территория»2 и «неуправляемая территория»3, но в качестве полноценных понятий они малопригодны из-за тяжеловесности и многозначности слова «неуправляемый». Более удачен термин «неконтролируемая территория», употребляемый в сходном значении политгеографом В.А. Колосовым, который трактует такие территории как «официально находящиеся под юрисдикцией какой-либо страны, но на самом деле полностью управляемые собственными властями или же лидерами партизанских армий, полевыми командирами, наркобаронами и местными вождями»4.

Однако наиболее удачным представляется использование терминов «безгосударственная территория» (ungoverned territory), «безгосударственная зона» (ungoverned area) и «безгосударственное пространство» (ungoverned space), этимология которых прямо указывает на нарушение поля государственной власти в пределах данных регионов.

Американский политолог Роберт Лэм различает узкое и широкое значение термина5. В узком смысле под безгосударственной зоной понимается территория, в пределах которой государство вообще не способно осуществлять контроль и позволяет неправительственным группам вести любую незаконную деятельность вплоть до подготовки террористических операций. В более широком смысле термин охватывает также «зоны слабой государственности» (under-governed areas), в которых государство осуществляет лишь часть функций; «зоны дефектной государственности» (ill-governed/misgoverned areas), где не официально действующие правила дают некоторый простор незаконной деятельности, «зоны конфликта» (contested areas), в которых неправительственные группы соперничают друг с другом за власть; и нефизические «зоны эксплуатации» (exploitable areas), используемые для осуществления незаконной деятельности. В качестве примеров «безгосударственных зон» Лэм приводит Сомали, Афганистан, Андский регион.

В том же ключе использует понятие заместитель помощника министра обороны США по делам Африки Тереза Уэлан, определяя «безгосударственное пространство» как «физическую или нефизическую область, в пределах которой государство не может или не желает осуществлять контроль»6. Уэлан включает сюда «безгосударственные территории», требующие более выраженного контроля со стороны правительства (Сахарский регион, часть Сомали), «регионы конкурирующей государственности» (competing governance), в которых государство передает часть функций неправительственным группам (дельта Нигера, Огаден), «зоны сомнительной деятельности» (opaque areas of activity), лежащие вне контроля центральных властей (например, финансовая сфера).

Сходной терминологии придерживается и ведущий американский стратегический центр РЭНД (RAND), опубликовавший в 2007 г. монографию «Безгосударственные территории: осмысление и снижение террористических рисков»7. Объектом исследования аналитиков РЭНД Анхеля Рабасы и Джона Питерса стали «безгосударственная территория», определяемая как «район, в пределах которого государство испытывает существенные трудности в установлении контроля». Среди них выделяются «регионы оспариваемой государственности» (contested governance), то есть территории, внутри которых неправительственные группы активно противостоят центральным властям и создают самостоятельные псевдогосударственные образования (Чечня-Ичкерия, Минданао, вся территория Колумбии); «регионы неполной государственности» (incomplete governance), где государство выполняет только часть своих функций (район афгано-пакистанской границы, центральный Сулавеси); и «регионы переданной государственности» (abdicated governance), где государство оставляет часть своих обязательств местным группам (приграничные районы Саудовской Аравии).

Американский политолог Кеннет Менкхаус трактует «безгосударственное пространство» как регион с ослабленной или отсутствующей государственной властью, добавляя сюда Южный Судан, юг и центр Сомали, север Кении8.

Данные концепции обладают сходными чертами. В трех из четырех упомянутых работ в состав безгосударственных зон включены внетерриториальные области («зоны эксплуатации» у Лэма, нефизические «безгосударственные пространства» у Уэлан и Менкхауса), формирование которых не имеет прямого отношения к фактической сецессии. Характерно и то, что большинство авторов отмечают возможность частичного выполнения государством своих функций в пределах одной территории («зоны слабой государственности» у Лэма, «регионы неполной государственности» у Рабасы и Питерса). Факт неполноты государственной власти можно трактовать как в функциональном, так и во временном (сезонные/суточные переходы власти от центра к повстанцам и наоборот) смысле. Особую категорию составляют безгосударственные области, развивающиеся при формальном согласии властей материнского государства («зоны дефектной государственности» у Лэма, «регионы конкурирующей государственности» у Уэлан, «регионы переданной государственности» у Рабасы/Питерса), где разделение функций де-факто санкционировано центром.

{advert=2}

Другое распространенное понятие, используемое для обозначения территорий, тяготеющих к фактической сецессии, – «серая зона» (gray area в английском и zone grise во французском языках). Появление данного термина в международном политологическом словаре связывают с именем французского журналиста Жана-Кристофа Рюфэна9. Его соотечественник, криминолог Ксавье Рофер, определяет серые зоны как «обширные регионы или городские районы, в которых контроль перешел из рук официальных легитимных органов власти в руки новых политико-криминальных групп»10. В другой статье Рофер характеризует их еще шире – как зоны, где «государство исчезло как таковое и реальная власть находится в руках коалиций партизан/боевиков и наркоторговцев»11. Помимо собственно территориальных образований, автор относит к «серым зонам» и определенные секторальные лакуны, занятые различными формами криминальной деятельности (наркобизнес, контрабандный бизнес, современные формы работорговли).

Сходным образом трактует понятие политолог Скотт Макдональд. Согласно Макдональду, «серые зоны» образуются там, где официальные власти государства не в состоянии поддерживать контроль над каким-то регионом или видом деятельности12. Такие зоны (обычно – периферийные) становятся ареной незаконной активности антиправительственных групп (в Мьянме, Либерии, Ливане). В крайней форме это проявляется в странах, где центральное правительство де-факто отсутствует (Афганистан, Сомали). Но во внетерриториальной форме «серые зоны», где нельзя отправить смс бесплатно, могут существовать и внутри «сильных» государств, где центр распространяет власть на все или почти все регионы, но не способен эффективно бороться с некоторыми секторами теневой экономики, такими, как наркобизнес или незаконная торговля оружием (Нигерия, Турция)13.

Таким образом, «серая зона» в трактовке Рофера и Макдональда занимает ту же семантическую нишу, что и безгосударственная территория Лэма, Уэлан, Менкхауса и аналитиков РЭНД, хотя и обладает некоторым своеобразием. Если «безгосударственные» зоны могут формироваться в ходе деятельности движений, направленных на осуществление юридической сецессии, то с генезисом «серых» зон ситуация иная: термин чаще относят к регионам, контролируемым наркоторговцами, террористами и «партизанами-ксенофобами»14, то есть субъектами, преследующими другие цели, нежели смена суверенитета в пределах территории. Иными словами, образование «серых зон» является побочным продуктом деятельности повстанцев. В таких ситуациях можно говорить о побочной фактической сецессии.

В русской политологической литературе термин «серая зона» использует в основном историк А.И. Фурсов, взявший за основу концепцию Рюфэна15. Под «серыми зонами» он понимает области, которые «находятся по сути вне реального контроля легальной власти и о ситуации в которых мало что известно»16. Как и упомянутые выше авторы, Фурсов отмечает, что такого рода зоны могут проявляться и в нефизической форме, но если те включают в состав понятия неподконтрольные центру сферы деятельности, то Фурсов говорит о социальных стратах, лежащих вне правового регулирования. В отношении пространственной формы «серых зон» Фурсов солидарен с Рофером и Макдональдом, относя к их числу, прежде всего, территории, контролируемые племенными и клановыми группами, криминальными, террористическими, повстанческими организациями («Золотой треугольник» на границе Мьянмы, Лаоса и Таиланда, участки территорий Колумбии, Афганистана, Таджикистана). Примеров регионов, выпавших из политического пространства государства вследствие фактической сецессии, инициированной движениями, ставившими цель юридического отделения территории, среди них нет.

В контексте понятия серой зоны стоит упомянуть дихотомию «Север – Юг», разработку которой Ж.-К. Рюфэн вел параллельно. Геополитический тезис о разделении мира на два полярных стратегических макрорегиона, обозначаемых условно как «Север» и «Юг» (по аналогии с прежней дихотомией «Запад – Восток»), встречается в работах очень разных современных авторов от американского политолога Чарльза Капхена, бывшего начальника управления по делам Европы в Совете национальной безопасности США, до российского философа-«неоевразийца» А.Г. Дугина17.

В центре этой дихотомии – образ «Юга» как воплощения деструктивных сил, бросающих в современном мире главный вызов безопасности развитых государств «Севера» (а следовательно, и всему миропорядку). «Юг» – это страны Третьего мира с их нестабильной политической обстановкой, авторитарными политическими режимами, экономическим хаосом, массовой преступностью, распространением голода и болезней. Локализация большинства развитых стран в северной части земного шара (США, страны ЕС, Япония) позволяет рассуждать в привычных категориях биполярного мира, хотя второй полюс и оказывается отчетливо децентрализованным и дезорганизованным.

Атрибутами «Юга» считаются этнический и религиозный экстремизм и терроризм, которые, вкупе со слабостью местных правительств, ведут к фактическому коллапсу государств и выпадению из их политического пространства отдельных регионов. Рюфэн и ссылающийся на него Макдональд увязывают формирование «Юга» с образованием на карте мира множественных «серых зон». Концепцию «Юга» можно рассматривать как продукт пространственно-географического обобщения и развития концепции «серых зон».

Феномен фактической сецессии увязывает с образованием дестабилизирующего «южного» пояса планеты и российский философ А.И. Неклесса. В его геополитической картине мира присутствуют «Новый Север», «Новый Восток», а также «Глубокий Юг», представляющий собой своего рода территориально выраженную квинтэссенцию теневой стороны Третьего мира. Неклесса определяет «Глубокий Юг» как «архипелаг территорий, пораженных вирусом социального хаоса», «как бы перевернутый транснациональный мир, чье бытие определено процессами радикальной демодернизации и теневой глобализацией асоциальных и прямо криминальных тенденций различной этиологии»18.

В пространственном отношении «Глубокий Юг» включает в себя периферийные с экономической и политической точки зрения территории Тропической Африки, Южной Азии и других «южных» регионов (в качестве примеров приводятся Руанда, Либерия, Сомали, Афганистан). Но в его пределах, полностью или частично, находится место и таким государствам, как Босния, Таджикистан, Грузия, Азербайджан, Молдавия и даже Россия (Чечня) с Украиной (Крым). Автор пишет о цепи территорий, протянувшихся «от Северной Евразии до африканских «Великих озер», от Балкан до Памира»19. Иными словами, «Глубокий Юг» Неклессы – понятие, скорее, функциональное, нежели географическое.

Если элементами прежних геополитических макрополюсов («Запад» и «Восток») были в основном суверенные государства, то состав «Глубокого Юга» более разнороден. Помимо «нормальных государств» (термин Неклессы), «Глубокий Юг» представлен множеством псевдогосударственных образований разного генеза, существующих в фактическом, а не юридическом пространстве. Неклесса называет их «островами транзитной государственности», подчеркивая «промежуточный» характер их суверенитета, и включает в их число как образования, возникшие вследствие побочной фактической сецессии (контролируемые производителями наркосырья районы Колумбии, Мьянмы, государств Центральной и Южной Азии), так и регионы, вычленение которых из пространства материнских государств обусловлено стремлением к юридическому отделению (Чечня, Абхазия, Карабах, Приднестровье).
Другое понятие, используемое Неклессой, – «пиратская республика». В качестве примеров таких «республик» он приводит племенные образования на периферии Мьянмы (в том числе в штате Шан), «зону племен» в Пакистане, часть территории Колумбии и даже «Республику Ичкерия». Несмотря на присутствие в списке Чечни, контекст употребления термина указывает на то, что в первую очередь подразумеваются территории, контролируемые различными криминально-террористическими группами, эксплуатирующими местные ресурсы, как природные, так и территориальные. Такого рода образования имеют побочный сецессионистский генезис, хотя и могут сопровождаться заявлениями об отделении, как это происходило, к примеру, в некоторых штатах Мьянмы.
Концепции «Юга» выделяются на общем фоне тем, что строятся не на определении понятия выпадающей территории, а на обобщении территориально выраженных объектов (государств или псевдогосударственных образований), становление которых связано с процессами дробления политического пространства.

{advert=3}

Следующей фазой на пути перехода от преимущественно функциональных понятий («безгосударственные пространства», «серые зоны», «острова транзитной государственности») к объектам политгеографического характера можно считать понятие «повстанческое государство» (insurgent state), разработкой которого занимался американский политгеограф Роберт Маккол. Он обозначал им «территориально определенные антигосударства-в-государстве», возникающие в процессе развития масштабного движения за свержение центральной власти в стране (народной революции)20. По Макколу, одной из ключевых черт национальной революции является наличие проекции на политическое пространство государства, причем каждой стадии движения соответствует свой тип проекции. Наиболее развитой формой такой проекции и является «повстанческое государство».
Маккол подчеркивает сходство «повстанческого» государства с легитимным: «Механизм [развития народной революции – Ф.П.] состоит в создании серии территориальных единиц, обладающих всеми атрибутами суверенного государства, такими, как контроль над территорией и населением, наличие сети собственных опорных баз и административных единиц, а также силовой поддержки в лице партизанской армии»21. Однако область приложения этого понятия он ограничивает случаями побочной фактической сецессии.
Соотечественники и коллеги Маккола Мартин Айра Гласснер и Харм де Блай в монографии «Систематическая политическая география» также рассматривают «повстанческое государство» как территориальную составляющую развитого военно-политического движения: «Образование повстанческого государства возможно в том случае, если группа мятежников в действительности в состоянии установить и удерживать контроль над определенной территорией, внутри которой локализована их деятельность. На данной территории повстанцы формируют государство в государстве, в котором именно они, а не легитимные органы власти, осуществляют государственные функции»22.

Хотя термин «state-within-a-State» внешне противоположен используемому Макколом термину «anti-state within the State», оба они, по существу, обозначают одно и то же: абсолютную автономность и неподконтрольность «повстанческого государства» властям вмещающего его законного государства. Вместе с тем Гласснер и де Блай не связывают «повстанческие государства» со случаями лишь побочной сецессии: среди мотивов их создания называется и юридическая сецессия (например, в виде стремления колоний к отделению от метрополий). Примерно в том же ключе говорит о «повстанческих государствах» и отечественный политгеограф Р.Ф. Туровский, характеризуя их как территории, контролируемые вооруженными противниками правящего режима23.
В свою очередь, В.А. Колосов в рассуждениях о формах неконтролируемых территорий обозначает результаты побочной фактической сецессии как «мозаику районов с неустойчивыми границами, находящихся под контролем местных князьков – крупных земельных собственников, полевых командиров и криминальных лидеров»24. В качестве примеров он приводит Северный Афганистан, штат Шан в Мьянме, район Гарма в Таджикистане, части территории Камбоджи, Сьерра-Леоне и Колумбии и ряд других регионов (похожие списки приводят Неклесса, Фурсов, Рабаса/Питерс и др.). При этом и Колосов, и Туровский считают важным противопоставить «повстанческое государство» «квазигосударству».

По Туровскому, квазигосударства де-факто контролируют «свою» территорию и обладают органами управления, но де-юре признаны ограниченным числом стран или вообще не имеют признания. Колосов вовсе определяет квазигосударства как образования, «обладающие всеми атрибутами нормального государства, власти которых полностью контролируют свою территорию»25. В отличие от «повстанческих» республик, «квазигосударства» стремятся к международному признанию и вступлению в ООН. К их числу Колосов относит Приднестровье, Северный Кипр, Абхазию, Нагорный Карабах. Туровский добавляет Тайвань, Западную Сахару, Косово, Республику Сербскую, Сербскую Краину, Южную Осетию, Гагаузию. Нацеленность «квазигосударства» на достижение суверенитета является главным отличием от «повстанческого государства» по Макколу, притом что оба они формируются в ходе фактической сецессии. Но если у «повстанческих государств» фактическая сецессия носит сугубо побочный характер, то у «квазигосударств» она сопряжена со стремлением к осуществлению сецессии юридической.

Почти идентичную трактовку понятия предлагает норвежский исследователь Пол Колстё, выделяющий три ключевых атрибута «квазигосударства» (quasi-state): безуспешное стремление к достижению юридического суверенитета, удержание контроля над большей частью оспариваемой территории и пребывание в подобном состоянии в течение, как минимум, двух лет26. В приводимом Колстё реестре «квазигосударств» – все знакомые регионы: Приднестровье, Нагорный Карабах, Абхазия, Южная Осетия, Северный Кипр, Сомалиленд, Тамил-Илам, Эритрея (до признания независимости), Биафра и Катанга (обе – в 1960-х годах), Республика Сербская и Сербская Краина (обе – в 1990-х годах), а также, с оговорками, Западная Сахара, Косово, Иракский Курдистан, Тайвань.
Колстё обращает внимание на то, что в зарубежной литературе термин «квазигосударство» нередко используется в значении, предложенном американским политологом Робертом Джексоном27. Последний называет квазигосударствами формально суверенные государства Третьего мира (прежде всего Африки), массовое появление которых на карте планеты в середине XX в. было обусловлено не столько эндогенными государствообразующими процессами, сколько слепой реализацией принципа национального самоопределения, воспринимавшегося применительно к колониальным владениям в качестве основного механизма достижения политической справедливости28. Такие государства обладают «негативным суверенитетом», то есть номинальным признанием другими государствами, но не имеют «позитивного суверенитета», прежде всего способности удерживать монополию на насилие и контролировать государственную территорию. В сущности они сохраняют свой международно-правовой статус лишь благодаря всеобщему соблюдению своего рода «международного этикета». Такая трактовка термина противоположна трактовкам Туровского, Колосова и Колстё: «квазигосударство» мыслится Джексоном не как «не-государство, похожее на государство», а как «государство, похожее на не-государство». В подобной интерпретации термин встречается и у других авторов29 – в частности, у уже упоминавшегося Кеннета Менкхауса и у норвежского политолога Стейна Эриксена30.
Колстё отмечает, что между понятиями, скрывающимися под двумя данными трактовками термина, существует выраженная функциональная связь: «квазигосударства» по Колстё формируются в основном внутри «квазигосударств» по Джексону и в случае успешного достижения ими суверенного статуса сами с большой долей вероятности мутируют рано или поздно в аналогичные джексоновские «квазигосударства».
Во всех приведенных интерпретациях «квазигосударства» присутствует критерий отсутствия в нем каких-то существенных признаков: «квазигосударствам» по Туровскому, Колосову и Колстё не хватает официального признания, а «квазигосударствам» по Джексону – позитивного суверенитета. Обобщая их взгляды, можно заключить, что «квазигосударство» есть результат дезинтеграционных стремлений, нередко (но не всегда) нацеленных на юридическую сецессию, но приведших лишь к сецессии фактической.
Другим распространенным термином, используемым для обозначения «почти государств», государствоподобных образований, позиционируемых как полноценные государства и обладающих теми или иными их атрибутами, но не международным признанием, является «псевдогосударство» (pseudo-state). Принципиальных различий между «псевдогосударством» и «квазигосударством» нет. В.А. Колосов в статье, написанной в соавторстве с американским географом Джоном О’Локлином, характеризует «псевдогосударство» как образование, провозгласившее независимость, имеющее все атрибуты «нормального» государства и полностью контролирующее заявленную территорию, но при этом имеющее небольшие шансы на признание со стороны международного сообщества или хотя бы большей части суверенных государств31. Как синонимичные воспринимает понятия «квазигосударства» и «псевдогосударства» и Роберт Джексон.

Для обозначения наиболее развитой формы «квазигосударств» – таких, у которых есть все, что нужно для государства, кроме международного признания, – в западной литературе используется понятие «государство де-факто» (de facto state)32. По определению американского автора Скотта Пегга, государство де-факто – это образование, с одной стороны возникшее в результате фактической сецессии и «способное предоставлять полный спектр государственных услуг населению определенной территории, действительный контроль над которой сохраняется в течение длительного периода», а с другой – стремящееся к международному признанию в качестве суверенного государства, но не могущее этого добиться и остающееся нелегитимным в глазах мирового сообщества33. Среди упоминаемых Пеггом примеров – Эритрея (до выхода из состава Эфиопии), Сомалиленд, Тамил-Илам, Северный Кипр, Тайвань, Биафра (в 1960-х годах), Сербская Краина, Республика Сербская, Чечня (все три – в 1990-х годах), штаты Карен и Шан в Мьянме.

Идея жесткой увязки государства де-факто с направленностью на юридическую сецессию получила развитие в трудах Дова Линча, научного сотрудника Института исследования проблем безопасности при Комиссии ЕС34. Линч возвел стремление к независимости в ранг главного атрибута, определяющего свойства и будущее развитие государства де-факто. Такого же взгляда придерживается и британский политолог Джон Макгарри: «Государства де-факто представляют собой результат деятельности мощных сецессионистских движений, с одной стороны, и нежелания мирового сообщества потворствовать сецессионизму – с другой»35.

В русских работах данное понятие пользуется малой популярностью. Упоминания о «государствах де-факто» можно встретить в трудах историка М.А. Колерова, политолога М.В. Ильина, некоторых других авторов36. Между тем едва ли не единственным отечественным исследователем, активно пропагандирующим внедрение термина в научный и бытовой лексикон, является С.М. Маркедонов. Он видит в государстве де-факто наиболее стабильную форму государствоподобного образования, сохраняющего устойчивость в течение длительного времени, являющегося полноправным игроком на региональной или мировой политической сцене, но не признанного в качестве такового мировым сообществом37. К числу «государств де-факто» Маркедоновым отнесены Приднестровье, Абхазия, Южная Осетия, Нагорный Карабах, Северный Кипр.

{advert=4}

Очерченную выше семантическую нишу в российской научной литературе занимают понятия «непризнанное государство» и «самопровозглашенное государство»38, часто воспринимаемые как полные синонимы39. В отечественной публицистике они используются для обобщенного обозначения конкретного набора псевдогосударственных образований (Абхазия, Южная Осетия, Приднестровье, Нагорный Карабах, Косово, Северный Кипр, Тайвань, реже Сомалиленд и Тамил-Илам)40. Вместе с тем этимология терминов говорит о том, что их логически определенные значения заметно различаются.

Понятие «непризнанное государство» имеет право на существование в качестве обозначения любых «недогосударственных» образований, которые, добившись фактической сецессии, претендуют на международное признание, но не получают его. Отсюда «непризнанность» как смыслообразующий признак. Предполагается, что «непризнанное государство» (как и «государство де-факто»), обладает всеми атрибутами легитимного государства, кроме членства в ООН. Наиболее корректная как с научной, так и с юридической точки зрения формулировка предложена социологом А.Г. Большаковым: «непризнанным может быть названо государственное образование, лишенное международной правосубъектности, но обладающее всеми другими признаками государственности»41.
Полному отождествлению понятий «непризнанное государство» и «государство де-факто» мешает условность категории непризнанности. Акт признания нового государства входит в компетенцию правительств существующих государств, каждое из которых вольно признавать или не признавать независимость того или иного (квази)государства исходя из собственных интересов. Процедура «централизованного» признания отсутствует. На современном этапе развития международного права эту функцию де-факто выполняет членство в ООН. 
Тем не менее называть непризнанным государством Республику Косово, суверенитет которого признан 75 государствами, либо Турецкую Республику Северного Кипра или Азад Кашмир, независимость которых признается только Турцией и Пакистаном соответственно, некорректно. В отношении такого рода образований используется термин «частично признанное государство». Эта категория охватывает не только псевдогосударственные образования, но и вполне легитимные государства, являющиеся членами ООН, но признанные не всеми правительствами мира (Израиль, не признаваемый большинством мусульманских и арабских государств, Армения, не признаваемая Пакистаном, не признающие друг друга КНДР и Республика Корея).

В то же время следует с осторожностью относиться к использованию термина «самопровозглашенное государство», поскольку этим словом может обозначаться как реально существующее «государство де-факто», так и «самопровозглашенная» фикция, не имеющая никаких признаков и основ существования (Республика Корсика во Франции, Республика Лакота в США, Королевство Рапа Нуи на острове Пасхи). Акцент на элементе «само» имеет, как правило, негативно-оценочный смысл указания на «самовольный» и, следовательно, незаконный (не санкционированный международным правом) характер провозглашения независимости. Поэтому вожди таких государств и сторонники их независимости избегают данный термин, считая его дискредитирующим. Впрочем, упоминавшиеся выше М.А. Колеров и С.М. Маркедонов считают, что причин для такой оценки термина нет, поскольку все государства мира являются – в буквальном смысле – «самопровозглашенными». Примеры правового государствообразования (такие, как конституционная сецессия Черногории в 2006 г. или трансформация Союзной Республики Югославия в Государственный Союз Сербии и Черногории в 2003 г.), немногочисленны. Львиная доля революций и переворотов сопровождалась самопровозглашением нового государства в прежних границах: так образовывались Китайская Народная Республика (1949), Ливийская Арабская Республика (1969), сменявшие друг друга Кхмерская республика (1970), Демократическая Кампучия (1975) и Народная республика Кампучия (1979). Последующее международное признание не делало их «менее самопровозглашенными».

* * *

Разнообразие процессов, ведущих к фактическому дроблению политического пространства мира, влечет за собой множественность форм создаваемых в их результате политико-территориальных образований – безгосударственных или неконтролируемых территорий. Выпадение того или иного региона из ткани материнского государства часто связывается со стремлением отдельных антиправительственных групп сформировать собственную вотчину, свободную от действующих в государстве правовых норм и используемую в качестве плацдарма для подготовки вооруженных операций, а также для организации незаконной торговли оружием, создания тренировочных лагерей и укрепленных баз террористов, укрытия международных преступников. Другим важным побудительным мотивом создания «серых зон» (а также гарантом их относительной стабильности) является установление контроля над эксплуатацией локальных ресурсов (особенно наркосырья), как это происходит в Колумбии, Мьянме, Афганистане.

С укреплением местной нелегитимной власти такие политико-территориальные образования могут приобрести некоторые черты суверенных государств, что отражается в используемых для их обозначения терминах – «острова транзитной государственности», «пиратские республики». В одних случаях фактическая сецессия является побочным результатом борьбы за власть во всем государстве – и тогда можно говорить о формировании «повстанческих государств». В других же – целью оппозиционеров является достижение юридической сецессии. Тогда возникают «квазигосударства» («псевдогосударства»), рассматриваемые как прообразы будущих международно признанных держав.

Наибольший интерес представляют те государствоподобные образования, которые в максимальной степени интегрированы в политическую жизнь планеты. Обычно это касается квазигосударств. Но порой не менее влиятельными становятся и повстанческие государства (например, Тайвань). О первых часто говорят в контексте необходимости или целесообразности легитимизировать их фактический суверенитет либо через массовое признание их независимости (регламентированный подход), либо де-факто стирая грань между двумя данными категориями, расценивая подобные образования как полноценные члены мирового политического сообщества (новаторский подход). Этимология обозначающих их понятий подчеркивает их предельную схожесть с суверенными государствами – «государства де-факто», «непризнанные государства».
Изучение феномена фактического дробления политического пространства мира под воздействием внутренних импульсов предполагает внимание к формам политико-территориальных образований, возникающих в результате подобных процессов. Представленный обзор и систематизация основных терминологических подходов к их исследованию позволяет решить важные методологические проблемы при анализе современной политической картины мира.

Источник: Международные процессы

 

Примечания

1 См. Lamb R.D. Ungoverned Areas and Threats from Safe Havens. Final Report of the Ungoverned Areas Project, prepared for the Office of the Under Secretary of Defense for Policy, 2008. // Center for International and Security Studies at Maryland. http://www.cissm.umd.edu/papers/files/ugash_report_final.pdf; Whelan T. Africa’s Ungoverned Space. // Nac,a~o e Defesa: Instituto de Defesa Nacional. – Vera~o 2006. – № 114, 3a Serie. – P.61-73; Rabasa A. et al. Ungoverned Territories: Understanding and Reducing Terrorism Risks. – Santa Monica, CA: RAND Corporation, 2007. – 364 p; Menkhaus K.J. Constraints and Opportunities in Ungoverned Spaces: The Horn of Africa. // Denial of Sanctuary: Understanding Terrorist Safe Havens. / Ed. by M.A. Innes. – Westport, CT: Praeger Security International. – 2007. – P.67-82.
2 Минаев М. Проблематика «слабых государств» в американской аналитике. // Международные процессы. — 2007. — Т.5, № 2 (14). — С.86-94 [Minaev M. Problematika «slabyh gosudarstv» v amerikanskoj analitike. // Mezhdunarodnye processy. — 2007. — V.5, № 2 (14). — P.86-94]
3 Данный термин использован и при переводе романа американского писателя-фантаста Вернора Винджа «The Ungoverned», где описаны территории, лежащие вне юрисдикции официальных правительств.
4 Колосов В.А., Мироненко Н.С. Геополитика и политическая география: Учебник для вузов. – М.: Аспект Пресс, 2001. – 479 с. [Kolossov V.A., Mironenko N.S.Geopolitika i politicheskaja geografija. — M.: Aspekt Press, 2001. — 479 p.].
5 Lamb R.D. Op. cit.
6 Whelan T. Op. cit.
7 Rabasa A. et al. Op. cit.
8 Menkhaus K.J. Op. cit.
9 Термин взят из аэронавтики, где он обозначает участки местности, недоступные контролю радаров.
10 Цит. по Corr E.G. Introduction. // Gray Area Phenomena: Confronting the New World Disorder. / Ed. by M.G. Manwaring. – Boulder: Westview Press, 1993. – P.xiii-xx.
11 Raufer X. New World Disorder, New Terrorisms: New Threats for Europe and the Western World. // The Future of Terrorism. / Ed. by M. Taylor & J. Horgan. – London: Frank Cass Publishers, 2000. – P.30-51.
12 MacDonald S.B. The New «Bad Guys»: Exploring the Parameters of the Violent New World Order. // Gray Area Phenomena: Confronting the New World Disorder. / Ed. by M.G. Manwaring. – Boulder: Westview Press, 1993. – P.33-60.
13 В англоязычной политологической литературе имеет хождение и понятие «феномен серой зоны» («gray area phenomenon»), обозначающее совокупность процессов, приводящих к появлению в поле государственной власти вакуума – «серых зон», не имеющих территориальной привязки; см. Manwaring M.G. Beyond the Cold War: Toward a Theory of Engagement to Confront the Gray Area Phenomenon. // Gray Area Phenomena: Confronting the New World Disorder. / Ed. by M.G. Manwaring. – Boulder: Westview Press, 1993. – P.63-76; Chalk P. Non-Military Security and Global Order: The Impact of Extremism, Violence, and Chaos on National and International Security. – London: Macmillan Press, 2000. – 222 p.
14 Выражение принадлежит Ксавье Рауферу (цит. по MacDonald S.B. Op. cit.).
15 В 2010 г. в издательстве Научно-образовательного форума по международным отношениям был выпущен доклад профессора Нижегородского государственного университета Д.Г. Балуева в соавторстве c к.полит.н. А.А. Новоселовым «Серые зоны» мировой политики. – Прим. ред.
16 Фурсов А.И. Терроризм или всемирная война? // Русский исторический журнал. – 1999. – Т. II, № 2. – С.193-231. [Fursov A.I. Terrorizm ili vsemirnaja vojna? // Russkij istoricheskij zhurnal. — 1999. — V. II, № 2. — P.193-231].
17 См. Капхен Ч. Закат Америки: уже скоро. – М.: АСТ-Люкс, 2004. – 637 с.; Дугин А.Г. Основы геополитики. – М.: Арктогея, 2000. – 925 с. [Kaphen Ch. Zakat Ameriki: uzhe skoro. — M.: AST-Ljuks, 2004. — 637 p.; Dugin A.G. Osnovy geopolitiki. — M.: Arktogeja, 2000. — 925 p.].
18 Неклесса А.И. Конец эпохи Большого Модерна. // Знамя. – 2000. – № 1. – С.175-187. [Neklessa A.I. Konec jepohi Bol’shogo Moderna // Znamja. — 2000. — № 1. — P.175-187].
19 Неклесса А.И. Постсовременный мир в новой системе координат. // Восток. – 1997. – № 2. – С.35-50. [Neklessa A.I. Postsovremennyj mir v novoj sisteme koordinat. // Vostok. — 1997. — № 2. — S.35-50].
20 McColl R.W. The Insurgent State: Territorial Bases of Revolution. // Annals of the American Association of. Geographers. – 1969. – Vol. 59, № 4. – P.613-631.
21 McColl R.W. Op. cit.
22 Glassner M.I., de Blij H.J. Systematic Political Geography, 4th ed. – New York: John Wiley and Sons, 1989. – 617 p.
23 Туровский Р.Ф. Политическая география: Учебное пособие. – М.-Смоленск: Издательство СГУ, 1999. – 381 с. [Turovskij R.F. Politicheskaja geografija: Uchebnoe posobie. — M.-Smolensk: Izdatel’stvo SGU, 1999. — 381 p.].
24 Колосов В.А., Мироненко Н.С. Указ. соч. [Kolossov V.A., Mironenko N.S. Op. cit.]
25 Колосов В.А., Мироненко Н.С. Указ. соч. [Kolossov V.A., Mironenko N.S. Op. cit.]
26 Kolsto/ P. The Sustainability and Future of Unrecognized Quasi-States. // Journal of Peace Research. – 2006. – Vol. 43, № 6. – P.723-740.
27 Отдельно отметим трактовку М. Гласснера и Х. де Блая, называющих «квазигосударствами» особые территории с переходным статусом, в т.ч. Ватикан, Андорру, Тайвань, южноафриканские бантустаны; см. Glassner M.I., de Blij H.J. Op. cit.
28 Jackson R.H. Quasi-States, Dual Regimes, and Neoclassical Theory: International Jurisprudence and the Third World. // International Law and International Relations. / Ed. by B.A. Simmons & R.H. Steinberg. – Cambridge; New York: Cambridge University Press, 2007. – P.205-232.
29 В этом же значении термин «квазигосударство» применял профессор М.А. Хрусталев. Cм. Хрусталев М.А. Анализ международных ситуаций и политическая экспертиза. М.: НОФМО, 2008 [Khrustalev M.A. Analiz mezhdunarodnyh situacij i politicheskaja jekspertiza. M.: AEFIR, 2008].
30 См. Menkhaus K.J. Quasi-States, Nation-Building, and Terrorist Safe Havens. // The Journal of Conflict Studies. – 2003. – Vol. 23, № 2. – P.7-23; Eriksen S.S. The Theory of Failure and the Failure of Theory: States and Failed States in Theory and Practice. Paper for Research Seminar State Failure and Regional Insecurity, 2008. // The International Peace Research Institute, Oslo (PRIO). http://www.prio. no/files/file48992_stein_sundstol_eriksen_sip_wg_nov30_des1.pdf
31 Kolossov V., O’Loughlin J. Pseudo-States as Harbingers of a New Geopolitics: The Example of the Trans-Dniester Moldovan Republic (TMR). // Boundaries, Territory and Postmodernity. / Ed. by D. Newman. – London: Franc Cass, 1999 – P.151-176.
32 Некоторые авторы (в т.ч. упоминавшийся Пол Колстё) не делают принципиальных различий между понятиями «квазигосударство» и «государство де-факто»; см. Kolsto/ P. Op. cit.
33 Pegg S. De Facto States in the International System. Working Paper № 21. – Institute of International Relations, University of British Columbia, 1998. – 26 p.
34 Lynch D. Engaging Eurasia’s Separatist States: Unresolved Conflicts and De Facto States. – Washington, DC: United States Institute of Peace Press, 2004. – 170 p.
35 McGarry J. Foreword: De facto states and the international order. // De Facto States: The Quest For Sovereignty. / Ed. by T. Bahcheli, B. Bartmann & H. Srebrnik. – London and New York: Routledge, 2004. – ix-xi p.
36 См. Колеров М.А. Непризнанная жизнь. // Апология. Новый гуманитарный журнал. – 2005. – № 5. – С.48; Ильин М.В. Альтернативные формы суверенной государственности. Доклад на конференции «Двадцать лет карабахскому движению: реалии и перспективы», Степанакерт, 22-23.05.2008. // Международный институт гуманитарно-политических исследований. http://www.igpi.ru/bibl/other_articl/1253005 141.html; Ильин М.В., Мелешкина Е.Ю., Мельвиль А.Ю. Формирование новых государств: внешние и внутренние факторы консолидации. // Полис. – 2010. – № 3. – С.26-39. [Kolerov M.A. Nepriznannaja zhizn’ // Apologija. Novyj gumanitarnyj zhurnal. — 2005. — № 5. — P.48; Il’in M.V. Al’ternativnye formy suverennoj gosudarstvennosti. Doklad na konferencii «Dvadcat’ let karabahskomu dvizheniju: realii i perspektivy», Stepanakert, 22-23.05.2008 // Mezhdunarodnyj institut gumanitarno-politicheskih issledovanij /http://www.igpi.ru/bibl/other_articl/12530 05141.html/; Il’in M.V., Meleshkina E.Ju., Mel’vil’ A.Ju. Formirovanie novyh gosudarstv: vneshnie i vnutrennie faktory konso-lidacii. // Polis. — 2010. — № 3. — P.26-39.]
37 Маркедонов С.М. Государства de facto. // АПН — Агентство Политических Новостей [Markedonov S.M. Gosudarstva de facto // APN — Agentstvo Politicheskih Novostej] (http://www.apn.ru/publications/article10896.htm).
38 Такие их вариации, как «самопровозглашенная республика» и «непризнанная республика», не несут дополнительной смысловой нагрузки, являясь скорее терминами-заменителями, обладающими ограниченной областью значения (вряд ли корректно называть «самопровозглашенной республикой», к примеру, Исламский Эмират Вазиристан).
39 См., к примеру, Ильин М.В. Указ. соч.; Ильин М.В., Мелешкина Е.Ю., Мельвиль А.Ю. Указ. соч.; Тишков В.А. Нация – это метафора. // Дружба народов. – 2000. – № 7. – С.170-182. [Il’in M.V. Op. cit.; Il’in M.V., Meleshkina E.Ju., Mel’vil’ A.Ju. Op. cit.; Tishkov V.A. Nacija — jeto metafora // Druzhba narodov. — 2000. — № 7. — P. 170-182].
40 Отметим, что англоязычные аналоги данных терминов – «unrecognized state» и «self-proclaimed state» – занимают значительно более слабые позиции в политологическом лексиконе; это же касается и других близких по значению понятий, в т.ч. «would-be state» («гипотетическое государство»).
41 Большаков А.Г. Непризнанные государства европейской периферии и пограничья. // Международные процессы. – 2007. – Т. 5, № 3 (15). – С.83-88. [Bol’shakov A.G. Nepriznannye gosudarstva evropejskoj periferii i pogranich’ja. // Mezhdunarodnye pro-cessy. — 2007. — T. 5, № 3 (15). — S.83-88].

n>h�,Mn ��W�. Quasi-States, Nation-Building, and Terrorist Safe Havens. // The Journal of Conflict Studies. – 2003. – Vol. 23, № 2. – P.7-23; Eriksen S.S. The Theory of Failure and the Failure of Theory: States and Failed States in Theory and Practice. Paper for Research Seminar State Failure and Regional Insecurity, 2008. // The International Peace Research Institute, Oslo (PRIO). http://www.prio. no/files/file48992_stein_sundstol_eriksen_sip_wg_nov30_des1.pdf
³¹ Kolossov V., O’Loughlin J. Pseudo-States as Harbingers of a New Geopolitics: The Example of the Trans-Dniester Moldovan Republic (TMR). // Boundaries, Territory and Postmodernity. / Ed. by D. Newman. – London: Franc Cass, 1999 – P.151-176.
³² Некоторые авторы (в т.ч. упоминавшийся Пол Колстё) не делают принципиальных различий между понятиями «квазигосударство» и «государство де-факто»; см. Kolsto/ P. Op. cit.
³³ Pegg S. De Facto States in the International System. Working Paper № 21. – Institute of International Relations, University of British Columbia, 1998. – 26 p.
³⁴ Lynch D. Engaging Eurasia’s Separatist States: Unresolved Conflicts and De Facto States. – Washington, DC: United States Institute of Peace Press, 2004. – 170 p.
³⁵ McGarry J. Foreword: De facto states and the international order. // De Facto States: The Quest For Sovereignty. / Ed. by T. Bahcheli, B. Bartmann & H. Srebrnik. – London and New York: Routledge, 2004. – ix-xi p.
³⁶ См. Колеров М.А. Непризнанная жизнь. // Апология. Новый гуманитарный журнал. – 2005. – № 5. – С.48; Ильин М.В. Альтернативные формы суверенной государственности. Доклад на конференции «Двадцать лет карабахскому движению: реалии и перспективы», Степанакерт, 22-23.05.2008. // Международный институт гуманитарно-политических исследований. http://www.igpi.ru/bibl/other_articl/1253005 141.html; Ильин М.В., Мелешкина Е.Ю., Мельвиль А.Ю. Формирование новых государств: внешние и внутренние факторы консолидации. // Полис. – 2010. – № 3. – С.26-39. [Kolerov M.A. Nepriznannaja zhizn’ // Apologija. Novyj gumanitarnyj zhurnal. — 2005. — № 5. — P.48; Il’in M.V. Al’ternativnye formy suverennoj gosudarstvennosti. Doklad na konferencii «Dvadcat’ let karabahskomu dvizheniju: realii i perspektivy», Stepanakert, 22-23.05.2008 // Mezhdunarodnyj institut gumanitarno-politicheskih issledovanij /http://www.igpi.ru/bibl/other_articl/12530 05141.html/; Il’in M.V., Meleshkina E.Ju., Mel’vil’ A.Ju. Formirovanie novyh gosudarstv: vneshnie i vnutrennie faktory konso-lidacii. // Polis. — 2010. — № 3. — P.26-39.]
³⁷ Маркедонов С.М. Государства de facto. // АПН — Агентство Политических Новостей [Markedonov S.M. Gosudarstva de facto // APN — Agentstvo Politicheskih Novostej] (http://www.apn.ru/publications/article10896.htm).
³⁸ Такие их вариации, как «самопровозглашенная республика» и «непризнанная республика», не несут дополнительной смысловой нагрузки, являясь скорее терминами-заменителями, обладающими ограниченной областью значения (вряд ли корректно называть «самопровозглашенной республикой», к примеру, Исламский Эмират Вазиристан).
³⁹ См., к примеру, Ильин М.В. Указ. соч.; Ильин М.В., Мелешкина Е.Ю., Мельвиль А.Ю. Указ. соч.; Тишков В.А. Нация – это метафора. // Дружба народов. – 2000. – № 7. – С.170-182. [Il’in M.V. Op. cit.; Il’in M.V., Meleshkina E.Ju., Mel’vil’ A.Ju. Op. cit.; Tishkov V.A. Nacija — jeto metafora // Druzhba narodov. — 2000. — № 7. — P. 170-182].
⁴⁰ Отметим, что англоязычные аналоги данных терминов – «unrecognized state» и «self-proclaimed state» – занимают значительно более слабые позиции в политологическом лексиконе; это же касается и других близких по значению понятий, в т.ч. «would-be state» («гипотетическое государство»).
⁴¹ Большаков А.Г. Непризнанные государства европейской периферии и пограничья. // Международные процессы. – 2007. – Т. 5, № 3 (15). – С.83-88. [Bol’shakov A.G. Nepriznannye gosudarstva evropejskoj periferii i pogranich’ja. // Mezhdunarodnye pro-cessy. — 2007. — T. 5, № 3 (15). — S.83-88].