Когда закончится кризис: Кейнс и рецессия из Зазеркалья

Собственность домашних хозяйств США стоимостью $13 млрд просто испарилась, будто ее и не было. Исчезло более шести миллионов рабочих мест, и уровень безработицы достиг высочайшей отметки с 1940 года.

Так какие меры по выводу из кризиса может нам предложить современная экономическая теория? И можно ли ей вообще доверять?

ФРС — ОПГ без патронов

В период между 1985 и 2007 гг. в макроэкономике воцарилось мнимое перемирие. То время стало временем Великой Умеренности — длительного периода, когда инфляция была низкой, и рецессии протекали довольно мягко. «Приморские» экономисты считали, что у Федерального резерва все под контролем. «Пресноводные» экономисты не думали, что действия Федерального резерва вообще могут привести к чему-то хорошему, но не слишком противились имеющемуся порядку.

Кризис положил конец этому подобию мира. Внезапно оказалось, что узкой, технократической политики, которая устраивала обе стороны, недостаточно. Нужда в более широком регулировании привела к тому, что старый конфликт ожил с невиданной прежде остротой.

Почему же этой узкой, технократической политики управления было недостаточно? Если одним словом, то ответ — «ноль».

В период обычной рецессии Федеральный резерв регулирует ее, скупая у банков векселя казначейства — краткосрочные государственные долговые бумаги. Это приводит к тому, что процентные ставки по государственным долговым бумагам падают, инвесторы, желающие получать более высокие процентные ставки, ищут другие возможности, другие активы, поэтому процентные ставки по другим видам активов также падают. В результате эти более низкие ставки — в обычном случае — возвращают экономику на прежние позиции.

Именно так Федеральный резерв справлялся с рецессией, начавшейся в 1990 году, снизив краткосрочные процентные ставки с 9% до 3%. Во время рецессии 2001 года ставки упали с 6,5% до 1%. И с текущей рецессией они попытались поступить аналогично — снизив ставки с 5,25% до нуля.

Но тут выяснилось, что нулевая процентная ставка недостаточно низка, чтобы справиться с рецессией. А Федеральный резерв не может опустить ее ниже нуля, так как уже при ставке около нуля инвесторы начинают запасать денежные средства и перестают выдавать их в кредит. Поэтому к концу 2008 года, со ставкой в районе «нуля как нижней границы» (как говорят макроэкономисты) и при все более углубляющейся рецессии стандартные средства монетарной политики утратили силу и смысл.

И что теперь? Это — второй раз, когда Америка оказалась со ставкой на уровне «ноль как нижняя граница», и первый раз был во время Великой депрессии. А ведь именно наблюдение, что у процентных ставок есть нижняя граница, привело Кейнса к отстаиванию идеи об увеличении правительственных расходов: когда монетарная политика неэффективна и невозможно убедить частный сектор увеличить расходы, то свою роль в поддержке экономики должен сыграть государственный сектор. Фискальное стимулирование — это кейнсианский ответ на депрессивную ситуацию в экономике, подобную той, в которой мы сейчас.

Именно такой кейнсианский способ мышления лежит в основе экономической политики администрации Обамы, и потому «пресноводные» экономисты в ярости. Двадцать пять лет они терпели попытки Федерального резерва управлять экономикой, но полноценный кейнсианский пакет мер — это принципиально другое дело.

Ранее, в 1980 году, Лукас из университета Чикаго написал, что кейнсианская экономическая теория была такой смехотворной, что «на исследовательских семинарах больше никто не принимает кейнсианские теории всерьез, слушатели сразу начинают перешептываться и хихикать». Теперь признать, что, по большому счету, Кейнс оказался прав, будет слишком большим унижением.

Поэтому Кокрейн из Университета Чикаго был в бешенстве от идеи, что правительственные расходы могут смягчить течение нынешней рецессии. Он заявил: «Это противоречит всему, чему учат студентов экономики в университетах, начиная с 1960-х годов. [Кейнсианские идеи] — это сказки, которые доказанным образом не имеют под собой оснований. Очень успокаивает в минуту стресса вспомнить сказки, которые нам читали в детстве, но это не делает их более правдивыми».

(Можно заметить, насколько велик разрыв между «приморскими» и «пресноводными» экономистами: Кокрейн даже не верит, что кто-либо может учить студентов идеям, которые, вообще-то, преподаются в университетах вроде Принстона, MIT и Гарварда.)

Экономика из Зазеркалья

В то же время, «приморские» экономисты, все это время успокаивавшие себя тем, что великий раскол в экономике сократился, были шокированы осознанием того, что «пресноводные» экономисты, оказалось, вообще их не слушали. «Пресноводные», яростно ругающие идею стимулирования, не были похожи на ученых, которые внимательно взвесили аргументы Кейнса и нашли их недостаточными. Скорее, они были похожи на людей, которые вообще не понимали Кейнса, а просто воскрешали ошибочные идеи начала 1920-х годов и воображали, что говорят что-то революционное и глубокомысленное.

И забытыми оказались не только идеи Кейнса. Брэд Делонг из университета Калифорния, Беркли, указал в своей горестной статье об «интеллектуальном крахе» Чикагской школы, что текущее состояние этой школы связано с полнейшим отрицанием идей Милтона Фридмана.

Фридман считал, что для стабилизации экономики нужно использовать политику Федерального резерва, а не правительственные расходы, но он никогда не утверждал, что увеличение правительственных расходов не может положительно влиять на уровень занятости. На самом деле, если перечитать работу Фридмана 1970 года, суммирующую его идеи, — «Теоретические основы монетарного анализа» — поражаешься тому, насколько «кейнсианской» она кажется.

Безусловно, Фридман никогда не соглашался с идеей, что массовая безработица отражает добровольный отказ от работы, или что рецессии, на самом деле, благоприятны для экономики. А именно это заявляет текущее поколение «пресноводных» экономистов.

К примеру, Кейси Маллиган из университета Чикаго предполагает, что уровень безработицы так велик, потому что многие просто выбирают не работать: «Сотрудники получают денежные вознаграждения, которые провоцируют их не работать… растущая безработица объясняется в большей степени сокращением предложения труда (то есть, желанием людей иметь работу), и в меньшей степени спросом на труд (то есть, количеством рабочих мест)».

Маллиган предположил, что люди выбирают остаться безработными, потому что это увеличивает их шансы получения государственной помощи по ипотеке. И Кокрейн также заявляет, что высокая безработица — это хорошо: «Рецессия очень полезна. Пусть те люди, которые всю жизнь заколачивали гвозди в Неваде, займутся чем-нибудь другим».

Лично я считаю, что это — какой-то бред. Зачем нужно устраивать массовую безработицу в целой стране, если вы хотите, чтобы плотники из Невады куда-нибудь переехали? Как можно всерьез заявлять, что 6,7 миллионов рабочих мест пропали, потому что всё меньше американцев хотят работать?

То, что «пресноводные» экономисты загонят себя в этот тупик, неизбежно: если начинать с предположения, что люди совершенно рациональны, а рынки совершенно эффективны, то в итоге вы неизбежно придете к выводу, что безработица добровольна, а рецессии желательны.

Кризис заставил «пресноводных» экономистов мыслить абсурдно, но и «приморских» экономистов он поверг в переоценку ценностей. Их теоретическая основа, в отличие от Чикагской школы, допускает как вынужденную безработицу, так и считает ее нежелательной. Но и неокейнсианские модели, которые лидировали в преподавании и исследовательских подходах, допускали, что люди совершенно рациональны, а рынки совершенно эффективны.

Чтобы уместить масштаб наблюдаемого спада в свои модели, неокейнсианцам необходимо ввести какую-то поправку, которая по неустановленным причинам временно уменьшает расходы частного сектора (я в некоторых моих работах сделал ровно то же самое). И если анализ текущей ситуации опирается на эту странную поправку, то насколько мы можем доверять предсказаниям имеющихся моделей о том, что нас ожидает?

В общем, макроэкономика находится не в лучшем состоянии. Можем ли мы выяснить что-то кроме этого, обратившись к нашей экономической науке?

Индивиды и их поведение

Как у научной дисциплины, у экономики большие проблемы, потому что экономисты вообразили идеальную, гладкую рыночную систему. Если мы хотим вернуть былую репутацию, то экономике придется переориентироваться на куда менее заманчивый образ. Образ рыночной экономики, у которой есть ряд преимуществ, но которой приходится прорываться сквозь ряд проблем и шероховатостей.

Хорошая новость: нам не придется начинать с нуля. Даже в лучшие времена экономики «идеального рынка» было проделано очень много исследований о том, как именно реальная экономика отличается от теоретического идеала. Вероятно, сейчас должно произойти (и уже происходит) перемещение экономики «проблем и шероховатостей» с периферии экономической науки в ее центр.

Одна из хорошо развитых школ, вполне отражающая тот образ мысли, о котором я говорю, — поведенческая теория финансов.

Практики этого подхода делают акцент на двух вещах. Во-первых, многие реальные инвесторы не слишком похожи на бездушные ЭВМ теории эффективных рынков: они подвержены стадному поведению, припадкам иррационального расточительства и неоправданной паники.

Во-вторых, даже те из них, которые пытаются основывать свои решения на холодном расчете, зачастую обнаруживают, что у них это не получается: проблемы доверия и нехватки возможностей, чтобы предоставить залог, заставляют их двигаться вместе с «толпой».

По первому пункту: даже в лучшие времена гипотезы эффективного рынка было очевидно, что многие живые инвесторы совсем не действуют так рационально, как это предполагают теоретические модели.

Ларри Саммерс однажды начал статью по финансам с фразы: «ИДИОТЫ ЕСТЬ. Посмотрите вокруг».

Но о каких именно идиотах мы сейчас говорим? (Впрочем, в академической литературе предпочитают термин «noise traders», то есть игроки, не смотрящие на фундаментальные факторы, а руководствующиеся только стадным чувством и теханализом).

Поведенческая теория финансов, основанная на более широкой теории поведенческой экономики, пытается ответить на этот вопрос, сопоставляя очевидную иррациональность поведения инвесторов и хорошо известные погрешности работы человеческого сознания.

К таковым относится, например, тенденция больше обращать внимание на небольшие убытки, чем на небольшие прибыли, или же готовность экстраполировать локальное явление на общую картину (к примеру, из того факта, что цены на недвижимость в последние несколько лет росли, делать вывод, что они продолжат расти и дальше).

До кризиса защитники теории «эффективного рынка», такие, как Юджин Фама, отвергали доводы поведенческой теории как набор «забавных фактов», не имеющих прикладного значения. Этого подхода все труднее придерживаться теперь, когда лопнул — и взрыв этот сотряс всю мировую экономику — огромный пузырь, который экономисты поведенческой школы своевременно выявили.

К примеру, Роберт Шиллер из Йельского университета ставил его в ряд имевших и ранее место явлений «иррационального расточительства».

Давайте предположим, что идиоты, и правда, существуют. Насколько значимо для экономики их наличие? Милтон Фридман в очень известной работе 1953 года заявлял, что не слишком: умные инвесторы зарабатывают деньги, покупая, когда идиоты продают, и продавая, когда идиоты покупают. Таким образом рынки стабилизируются.

Но поведенческая теория финансов утверждает, что Фридман ошибался, что финансовые рынки зачастую оказываются глубоко нестабильными, и прямо сейчас этот взгляд довольно сложно опровергнуть.

Может быть, самой важной работой по этому поводу была статья Андрея Шлейфера из Гарварда и Роберта Вишни из Чикаго, напечатанная в 1997 году, которая пыталась формализовать старый афоризм «рынок может остаться иррациональным дольше, чем вы сможете оставаться платежеспособным».

Как они указали, арбитражерам — людям, которые должны покупать дешево и продавать дорого, — нужен для этого капитал. А сильное падение цен на активы, которое, возможно, никак не скажется на глобальных показателях, может просто разорить их. Как результат, «умные инвесторы» вытеснены с рынка, и цены уходят в штопор.

Нынешний финансовой кризис кажется лучшим наглядным пособием по опасностям финансовой нестабильности. И ключевые идеи, лежащие в основе моделей по финансовой нестабильности, доказали свою актуальность для экономической политики. Концентрация на остаточном капитале финансовых учреждений помогла принять меры после краха Lehman. И есть ощущение (скрестите пальцы!), что эти действия успешно предотвратили новый, еще более страшный финансовый кризис.

Тем временем посмотрим, что же у нас с макроэкономикой? Недавние события достаточно однозначно опровергли идею, что рецессии — оптимальный ответ на колебания темпа технического прогресса. Даже стандартные неокейнсианские модели не предполагают возможности кризиса, похожего на текущий, потому что все эти модели в большей или меньшей степени основывались на предпосылке «эффективного рынка» при суждении о финансовом секторе. Хотя были и исключения.

Одна линия экономической теории, которую основал не кто иной, как Бен Бернанке, работая совместно с Марком Гертлером из Нью-Йоркского университета, делала упор на то, что отсутствие достаточного обеспечения может негативно влиять на способность компаний мобилизовать средства и находить инвестиции.

Связанное с этим направление теории, над которой, в основном, работает мой коллега из Принстонского университета Нобухиро Киётаки, а также Джон Мур из Лондонской школы экономики, утверждает, что цены на такие активы, как недвижимость, могут испытывать самоподдерживающиеся спады, которые, в свою очередь, подставляют под удар всю экономику в целом. Но до сих пор влияние неправильно функционирующей финансовой системы не было в центре внимания даже кейнсианской экономической теории. Очевидно, теперь все изменится.

В любом случае, похоже, кейнсианские воззрения остались единственными достойными внимания.

Вспоминая Кейнса

Вот что, я думаю, нужно делать экономистам. Во-первых, им следует признать тот неприятный факт, что финансовые рынки очень далеки от совершенства, что они подвержены исключительного масштаба заблуждениям и безумству толпы.

Во-вторых, им требуется признать — и это будет очень сложно тем, кто хихикал над теориями Кейнса, — что кейнсианство остаётся лучшей из имеющихся теорий о природе рецессий и депрессий.

В-третьих, им придется приложить все возможные усилия, чтобы включить финансовый сектор в макроэкономическую картину.

Многим экономистам эти изменения покажутся очень неприятными. Пройдет много времени, пока новые, более реалистичные подходы к финансам и макроэкономике смогут предложить ту ясность, полноту понимания и интеллектуальную красоту, которой отличается неоклассическая теория. Некоторым экономистам будет сложно отвергнуть неоклассицизм, несмотря на его полный провал в объяснении крупнейшего экономического кризиса за три четверти века.

Нынешний период заставляет вспомнить высказывание Генри Л. Менкена: «Для любой человеческой проблемы всегда можно найти легкое решение — изящное, правдоподобное и ошибочное».

Если говорить о «слишком человеческой» проблеме рецессий и депрессий, экономистам придется проститься с изящным, но ошибочным ее решением, предполагающим, что люди всегда рациональны, и рынки работают идеально.

Взгляд на проблему, который сейчас рождается, по мере того, как наша наука переосмысливает свои основы, может быть, не слишком сфокусирован; картина точно будет не слишком изящной; но нам остается надежда, что, может быть, в этот раз оно будет хотя бы немножечко верным.

Источник: Глобалист