Чему Черчилль может научить нас на заре эры лазеров, киборгов и дронов-убийц

Почему Пентагон должен думать больше и смотреть в прошлое, чтобы подготовиться к хаотическим техно-войнам в будущем.

Есть знаменитая (хотя, как это часто случается с выдающимися цитатами, возможно, недостоверная) фраза Марка Твена, часто служащая помощником для мировых лидеров “История не повторяется, а рифмуется”.

Держа этот афоризм в уме, за последний год я провел неформальный опрос Объединенного комитета начальников штабов, спрашивая каждого из них, какой период истории по их мнению наиболее похож на наше время. Интересно, что все они ответили одно и то же: начало 1990-х, когда США резко свернули военные расходы и снизили численность личного состава вследствие распада Советского Союза. Это был болезненный опыт для военных того времени (заметим, большая часть нынешних начальников были тогда в середине своей карьеры) и они же были настигнуты компаниями в Ираке и Афганистане десятилетие спустя, когда силы были вновь расширены, а атрофированные навыки и технологии восстановлены.

С таким же беспокойством принудительные сокращения и и лишенное стратегического расчета обрезания бюджета являются схожей чертой, и это беспокойство разделяют в военном истеблишменте. Но я боюсь, это может быть той самой ошибкой, которая часто повторяется в истории. Ведь часто, при поиске рифмы мы вспоминаем песенку, которую лучше всего знаем, а не ту, что подходит больше всего.

История простирается дальше нашего личного прошлого и порой важнейшие уроки мы можем извлечь за пределами нашего личного опыта. Тяжелые для бюджета времена приведут к военным сокращениям, как это случилось в 90-х, но США находятся в фундаментальной иной ситуации, и политически и технологически. Если проводить исторические параллели, то мы находимся не в стадии конца холодной войны, а период около первой мировой. Но здесь я говорю не вильсоновской Америке, нет, здесь роль США находит параллели с тогдашней Британией, великой державе, время которой подходит к концу.

Как Британия тогда, современные США имеют глобальную ответственность и также глобальное бремя. Для тех, кто заявляет что США сегодня это зеркало прошлого, обладание Филиппинами и обладание армией равной трети Болгарии — это не то же самое, что иметь около 800 баз в 156 странах и половину мировых военных трат.

И, подобно Британии и ее колониальным войнам того периода, войска США таким же образом были вовлечены в серию конфликтов на территории земного шара, Бурские войны и война в Афганистане в ретроспективе могут называться “маленькими войнам”: трудными, болезненными и изнурительными, но не смертельными угрозами. Это дает передышку для переоценки стратегии.

Мы должны признать, что с геополитической точки зрения, США являются силой, защищающей статус-кво. Это входит в противоречие с с популярной самооценкой Соединенных Штатов как проводника позитивных изменений в мире, но в реальности американцы являются формой и сутью текущего геополитического порядка, служащего для США относительно благоприятно. В конце концов, США находится на вершине системы, имея решающий голов в ее проектировании: прежде всего после второй мировой войны, а затем — после окончания холодной войны.

Как и Британии на протяжении прошлого века, стратегический вызов для США в том, что бы попытаться сохранить позицию в быстро меняющемся мире. Схожесть проявляется в вызове, который возникает от растущей силы как Китай (не является совпадением то, что изучение имперской Германии вызывает глубокий интерес в китайских правящих кругах), потере конкурентных преимуществ и инновациях, угрозы потери доллара как мировой резервной валюты.

 

Но хотя это часто не может быть включено в актуальные планируемые документы, стратеги должны не только брать во внимание основы власти, но и волю для ее удержания. Как и тогда, растет изоляционизм среди общественности, на который бы стоило обратить внимание. Как изоляционизм не был только вызван ростом зарождающейся коммунистической парии в Британии, сегодняшние аргументы против “приключений за рубежом” это не только феномен “Tea Party”. И это не недоразумение. То что мы наблюдали во время голосования по Сирии, где коалиция за применение силы была съедена изнутри, потеряв ключевые позиции в обоих партиях, будет только усугубляться.

Несколько лет назад, я провел исследования среди более чем 1100 лидеров тысячелетия и обнаружил более чем в два раза большее неприятие вовлечения во внешние дела среди американских лидеров нового поколения (с наивысшим уровнем этого показателя среди молодых демократов), как и среди нынешнего поколения поколения бэби-бумеров — что не отличается от британской молодежи, ставящей под сомнение неоспоримую империю в 1920-х. Молодые изоляционисты знаменитых оксфордских дебатов“Короля и Отечества” 1933 года выражали глубокое отвращение выбранным путем, которым, по их мнению войны за Короля и Отечество были сделаны и каким, как они подозревали, в будущем они будут проведены, как об этом писал Manchester Guardian. Но также как и тогда их сопротивление к внешней интервенции за рубеж позволило ранам загноится , возможно и сегодня изоляционизм не гарантирует более безопасный мир.

Для планирующих военных и стратегов, что наиболее важно, что превосходит геополитические сдвиги и изменения отношений, так это технологические сдвиги, являющиеся причиной всех этих изменений и фактором их обострения.

Для лидеров стало модным утверждать, что уроки прошлого десятилетия войны в том, что “технологии не важны в человеко-центричной войне, в которой мы воюем”, как один четырехзвездный генерал заявил мне не так давно. Но это подразумевает, что “технологии ” это нечто экзотическое и неработающее. Перефразируя замечания музыканта Брайна Эно, который цитировал изобретателя Дэнни Хиллза, технология это это название чего-то, чего мы не используем ежедневно. Когда мы используем это каждый день, мы не называем это технологией. Так что камень это или дрон, это технология, инструмент, которым ме решаем задачу.

Эти инструменты меняются, и вместе с тем появляются вопросы, которые не стояли перед стратегами, пытавшимися держатся на вершине мирового порядка столетие назад. Так же как подлодки, танки и самолеты подрывали устои на поле боя и вне его в десятилетия до и после первой мировой войны, новая порция “научно-фантастических” технологий стала реальностью совсем недавно и, как и тогда, в самом разгаре чтобы кардинально изменить природу ведения войны.

В прошлом году помог создать и возглавил проект Пентагона «NeXTech.». Запущенный международной консалтинговой фирмой Noetic и включающей партнеров начиная от Армейского Военного Колледжа до Академии Военно-Морского флота США, его целью было попытаться выявить похожие на тогдашние решающие новые технологии (как тогда безумные летательные аппараты или подводные лодки). Это включало все, начиная интервью с учеными и инвесторами, которые создают инструменты будущего и платят за них, военные игры с солдатами и экспертами из разных стран, организации и поколения. Проект даже включал “этику военной игры”, не оксюморон, а уникальное собрание философов, юристов, защитников прав человека и политиков, чтобы обсудить сложные юридические и этические проблемы — плоды новых революционных технологий.

Результаты поразительны в своем спектре. Автономная робототехника — от больших дронов, которые могут выполнят наиболее сложные задачи человека-пилота (X-47 который недавно произвел успешное приземление на авианосец) до миниатюрных, размером с насекомых. Это не только переносит человека дальше от места действия географически, но и отодвигает хронологически. Ключевые решения закладываются в программное обеспечение разработанное за месяцы или годы заранее.

Добавим к этому все более растущую зависимость от Больших Данных (Big Data) и так называемого “интернета вещей”. В мире несколько миллиардов девайсов, где за каждым из них находится человек, и однажды 75 миллиардов связанных между собой (данные Cisco, прогноз на 2020 год, — прим. Хвыли), наши компьютеры и различная инфраструктура, все они будут собирать данные, коммуницировать и, что наиболее важно, принимать решения — все без инструкций человека. Представьте картину, что эскалатор приходит в действие как только выступаете на него, или авто коммуницирует с вашим домом, чтобы позволить умному термостату связаться с умной энергосистемой, чтобы изменить температуру, когда вы будете за 10 минут до дома. Теперь представьте весь театр боевых действий оперирующий подобным образом, буквально реактивный, постоянно изменяющийся, но сотканный из разного рода уязвимостей.

Новое вооружение также меняет поле боя. Направленные системы энергии (они же лазеры) развернуты сейчас на корабля ВМС и в системе ракетной обороны, являя собой нечто впервые взятое на вооружение “не кинетической силы”.

Тем временем, 3D печать позволяет не много не мало компьютерный дизайн, воплощаемый в материальную форму, в вещь (часть машины, ствола, или даже дрона). Это способность не просто прототипировать быстрее, но и производить на месте и по необходимости, что представляет собой огромное изменение в военной экономике, ведь скорость сборки — это одна из сторон военного противостояния.

В конце концов, технологии модификации человеческой работоспособности используя аппаратные и химические технологии чтобы изменить наши умственные и физические способности.

Мы уже используем то, что мы когда-то считали“научно-фантастическими” технологиями, чтобы заменить потерянное. Как у Люка Скайвокера была рука робота, сегодня мы имеем бионические протезы, позволяющие жертвам самодельных взрывных устройств вернуться на поле боя даже после потери руки или ноги.

10% населения США сейчас имеют кардиостимулятор, системы доставки лекарств или другие медицинские устройства встроенные в их тела. Все чаще мы будем использовать технологии не только для замены, но для усиления. Человечество развилось от использования кулаков и камней до огнестрельного оружия и бомб, а вскоре и лазеры с кибер-оружием выйдут на арену противостояния. Но хрупкое человеческое тело остается тем же самым. Модификация изменяет этот факт, охватывая все, от технологических имплантатов до химических стимуляторов, которые улучшают выносливость, внимание и даже способность к обучению.

Подобно “наземным броненосцам” Г. Уэллса (который Черчилль переименовал в танк) или атомной бомбе, которые казались лидерам Британии сто лет назад не просто научной фантастикой, сколько магией, эти технологии часто высмеивают. В самом деле, когда Артур Конан Дойл опубликовал рассказ под названием “Опасность!” до начала первой мировой войны предупреждающем о подводных угрозах, адмиралтейство публично издевалась над его концепцией, что новые технологии подлодок могут быть использованы для проведения блокады островного государства.

 

Многие, как и тогда, сдвиги являются реальными и они являются частью радикальных изменений, влияющих на где, когда и даже кто воюет.

Все еще, особенно беря во внимания упадок распространенных в 1990-е идей сете-центрических войн (утверждающих, что технологии решат все наши проблемы каким-то образом), нужно отметить, что ни одна из этих технологий не меняет причины войны — наши человеческие недостатки и ошибки, независимо от того, камнем эта война ведется или дроном.

Это также не значит, что мы можем игнорировать исторические уроки войны. Война никогда не будет идеальной. В самом деле, когда военные самолеты получили широкое распространение в 1920-х, новая поросль мыслителей (или лжепророки, в зависимости от вашей военной службы), как генералы Билли Митчелл и Джулио Дуэ утверждали, что в сухопутных армиях больше смысла нет. Тем не менее, эта потребность пережила весь 20-век, так же как будет и в 21-м.

Подобные предостережения не говорят о том, что новые технологии, как танк или самолет не являлись фундаментальным сдвигом в 20-м столетии или что новые технологические прорывы должны быть нами проигнорированы. Если США хотят держатся на вершине просто тратя больше, то это не сработает. Также как военные и гражданские элиты Британии должны были переосмыслить определенные подходы относительно войны, наши устаревшие подходы должны быть пересмотрены сегодня.

Эти аргументы, конечно, неудобны. И ожидаемо, что необходимые изменения встретят сопротивление неизбежно, иногда по разумным причинам, иногда по тем, что не имеют с военной стороной дела ничего общего. К примеру, англичане не только изобрели танк, но и провели серию инновационных тестов в период между мировыми войнами, которые показали, насколько решающим фактором будут танки в следующем конфликте.

Тем не менее, британцы ушли от концепции блицкрига, которую они, вероятно и вдохновили, в основном из-за того, какие последствия эта трансформация вызвала бы для традиционной полковой системы, стоящей в центре британской военной культуры. Это было не только лишь британское явление, как заявил в конце 1939 года глава американской кавалерии Джон Ноулз “ни одну лошадь не променяю на танк”.

Все могут увидеть тревожные параллели с сегодняшним днем. Споры вокруг ударного истребителя F-35, который был спроектирован еще в 90-х и огромный бюджет которого угрожает задушить в зародыше новое поколение беспилотных систем (в том числе оформившееся решение целенаправленно уменьшить их возможности во время триумфа при тестировании), все это показательно, как ни что другое.

 

Кроме того, это не просто вопросы тактики или операций, но и фундаментальных организационных вопросов, которые находятся в шаге от сферы кибервойны. Подобно тому, как наши предки выяснили между собой превосходство в воздухе, операции в кибер-пространстве в начале будут возложены на технические подразделения традиционных служб, и сегодня многие утверждают, что кибер-война должна проводится своим независимым родом войск.

Сегодня технологические решающие факторы (game changer) провоцируют фундаментальные вопросы о стратегии и ее пересечении с этикой. Тогда для Британии использование новых технологий началось на задворках империи, и уже только позднее ударило близко к дому. Например, британцы увидели в атакующем воздушном судне дешевую возможность наведения порядка в пору сокращения расходов и необходимости снижения потерь. Пилоты королевских ВВС, сбрасывающие бомбы в Сомалиленде, Месопотамии или Северо-Западе Индии узнали бы сейчас не только ту самую местность, но и философию лежащую в основе тех самых ударов дронов сегодня. Конечно, использование самолетов для карательных ударов становилось все комплексное через несколько лет, когда технология распространялась все больше.

Правда, ни одна историческая параллель не точно — отсюда отсылка к Марку Твену о рифме. В отличии от предыдущих межвоенных лет, сегодня среда отвечающих за безопасность населена людьми более широкого круга и имеет более низкий порог входа (существует 87 стран, обладающих дронами и более 100 с кибер-военными навыками). Это если только считать страны. Так называемая сирийская электронная армия, терзавшая всех, начиная от газеты New York Times до корпуса морской пехоты США на самом деле не армия, а группа про-ассадовских хакеров с 19-летним главарем. Организации вроде «Хезболлы» не могут построить и даже обслуживать вооружение вроде линкора или авианосца, но могут — и уже используют беспилотники.

Также в отличие от прошлого межвоенного периода, гражданская сторона обгоняет военную. И не только скоростью разработки, но и путем более инновационных применений. Военные на протяжении последних поколений играли решающую роль в развитии новых технологий, позже выходящих в гражданский сектор, будто реактивные двигатели, атомная энергия или компьютеры. Задача их потомков в том, как как использовать гражданские технологии, будь то системы IT или роботы.

Используя плоды DARPA Google и Volkswagen сейчас работают над самоуправляемыми авто в соответствии с открытием гражданского воздушного пространства для дронов в 2015 году. Если мы не уследим, через несколько лет молодые военнослужащие постараются и узнают, что, как это уже случилось с компьютерами и телефонами, есть беспилотники лучше и дешевле, ка домашняя утварь.

Все это означает, что постоянно внимание военных кругов уделенное традиционным подходам к обороне и ресурсного планирования не достаточно. Это время для стратегического и технологического сдвига. Мы не должны думать мелко, подбирая бюджетную статью, которой можно пожертвовать, смягчить секвестр или сколько сотен персонала сократить, обрезав расходы на служащих. Если мы игнорируем большие изменения и ставим вытекающие из этого вопросы мы обрекаем себя на провал в геополитике и будущих сражениях.

Как и тогда обо всем в межвоенный период, так и про сегодняшнее время, Черчилль сказал лучше всего:

“Желание предвидения, неготовность действовать, когда действие было бы легким и эффективным, отсутствие ясного мышления, беспорядочные совещания, до тех пор пока критическая ситуация не настанет, пока само-сохранение не ударит в свой звонкий гонг — все это признаки бесконечно повторяющейся истории”.

Автор — директор Центра Изучения безопасности и разведки 21 века в Институте Брукингса.

Источник: Foreign Policy, перевод «Хвилі»