Как идеи Оруэлла расцветают в Украине

Самый банальный пример – это когда либеральные демократы фактически запрещают инакомыслие. Можно быть только либералом, можно быть только толерантным, можно быть только демократом по убеждениям – это называется позитивной дискриминацией.

 

В патологических случаях это превращается в запрет всех идеологий, кроме «единственно правильной». Это часто ставят в претензию коммунистам и фашистам, но либералы действуют точно также. Что, вы недостаточно демократичны? Так мы вас разбомбим! А кто будет определять степень демократичности? Конечно же те, у кого самые большие бомбы.

Помните, у Оруэлла в «1984» было «преступление мысли»? Так вот, это уже реализовано, но не «кровавой гэбнёй», а самыми либеральными демократами.

Нельзя сомневаться в численности жертв Холокоста, нельзя сомневаться в численности жертв Голодомора, нельзя сомневаться в численности жертв сталинских репрессий. Скажете, это однобоко? Тогда продолжим. Нельзя протестовать против гей-парадов, нельзя выказывать неприятие сексуальных извращений, нельзя выступать за смертную казнь для педофилов и маньяков.

Мало? Снова однобоко? Так мы добавим! Нельзя сомневаться, что Лукашенко и Каддафи диктаторы, нельзя считать, что Грузия напала на Цхинвал и проводила этнические чистки, нельзя писать, что в США при разгонах OWS арестовано и избито свыше 6000 человек, нельзя рассказывать о жестоких разгонах демонстраций в Лондоне, Риме, Париже и других «демократических» столицах.

Более того, боязнь стать «преступниками мысли» заставляет огромное количество людей отрицать очевидные факты. Они даже в мыслях боятся признать, что «эффективные собственники» могут быть не особо эффективными, что рыночная экономика может приводить к краху, что «too big to fall» всё-таки могут падать и что либеральные идеологемы могут быть ложными. Милтон Фридман не может ошибаться!

Другой пример – это доведённая до абсурда борьба за равенство прав разнообразных меньшинств. В результате такой борьбы вместо равенства мы получаем явные преимущества по гендерному, религиозному, этническому, сексуальному признаку.

В результате инвалиды, слабоумные, сектанты, пенсионеры, представители сексуальных меньшинств и всяческие извращенцы получают преимущества над молодыми и здоровыми представителями социума. А это уже негативный отбор, который ставит под угрозу дальнейшее развитие общества.

То же самое происходит и в массовой культуре. Например, героиней одного из самых известных мультфильмов-аниме (популярных у подростков) является одноногая лесбиянка-сатанистка с суицидальными наклонностями. Пример какого поведения может подать такой персонаж? Быть молодым, здоровым, без вредных привычек «натуралом» – не модно!

Я уже молчу про эстраду. Позитивная дискриминация, заставляющая нас принимать непринимаемое, приводит к тому, что всё больше людей считает: чтобы стать знаменитым, нужно быть Андрэ Таном, Сергеем Зверевым или Борисом Апрелем. Ну, вы понимаете… Или в женском варианте – Наташей Могилевской или Ириной Билык. Из одежды – одни трусы, и то, непонятно зачем.

Моральная деградация, отрицание понятий служения, долга, верности, чести – и всё это происходит под вывеской либерализации (то есть «освобождения»)? Недавно на «Хвыле» была статья, которая людей с чёткими убеждениями записывала в «синий цвет», а жертв либерализма, преодолевших оковы убеждений – в «прогрессивный оранжевый» (ничего общего с украинскими сине-оранжевыми противостояниями эта классификация не имеет!). Тогда лучше я останусь «узником убеждений», чем быть таким «прогрессивным».

Ещё один вредоносный пример позитивной дискриминации – это уравнивание политических прав. Советскому Союзу ставили в укор «уравниловку» в зарплатах, но это ерунда по сравнению с уравниловкой в правах, особенно в праве голоса и праве занимать высокие государственные посты.

Почему голос учёного равен голосу алкоголика или наркомана? Ведь это явный маразм, что уголовные преступники (социопаты), отбывающие наказание, имеют право голосовать. Исправился, освободился, реабилитировался – тогда можно и подумать, а пока он сидит, с какой радости он должен принимать решения по судьбам страны? Тем более что все мы знаем, как голосуют в тюрьмах (честно и прозрачно, как же иначе!).

Более того, законодательство нашей страны не ограничивает психически неадекватных людей от занятия управляющих должностей. В законе не написано, что, например, кандидат в депутаты или мэры должен предоставить справку о дееспособности. Так, один из бывших мэров города Винницы, занимая должность одновременно имел справку о недееспособности, а значит – и о неподсудности. Что позволяло ему осуществлять любые махинации. Пример Лёни Космоса приводить не надо, он сам автоматически всплывает в голове.

Равенство прав не равно равенству возможностей. Право получить качественное образование – хорошо. Право недоумка быть избираемым – плохо. Если бы у нас кандидаты в Президенты проходили тест на IQ, то Янукович не прошёл бы даже в кандидаты! А сколько надоевших всем персонажей не попало бы в депутаты?!

Ещё, я считаю, было бы справедливым, чтобы право голоса получали бы только те, кто отслужил Родине определённый срок (не обязательно военный, можно и гражданский). Я пять лет проработал на госслужбе – имею право голосовать, кто всё это время ночные горшки убирал в Португалии – нет. Как писал Роберт Хайнлайн «Гражданство взамен на службу», что обеспечит хотя бы минимальную ответственность голосующих за свой выбор, который должен быть более осознанным.

Отдельно в списке добровольно ограничивающих своё сознание идут некоторые анархисты и либартарианцы, которые считают, что нам необходимо уничтожить государство, поскольку оно является механизмом угнетения. Да, является. Но вопрос не в том, что оно кого-то угнетает, а в том, кого, зачем и в чью пользу.

Если оно угнетает народ в пользу небольшой кучки самодовольных олигархов, купающихся в роскоши на фоне всеобщей нищеты – это плохо. Если оно угнетает уголовников и маньяков, не позволяя им грабить и убивать граждан – это хорошо.

До сих пор ни один либертарианец или анархист не объяснил мне, как они собираются бороться с организованными преступными группировками, и кто будет ловить убийц в мире без государственного аппарата.

Для них этот, и ряд других вопросов – это табу, они запрещают думать себе в этом направлении. Как и о том, что чтобы создать сложную технику типа компьютера, мобильного телефона или автомобиля, нужна сложная взаимосвязанная инфраструктура, которую никак не создать усилиями «автономных коллективов трудящихся собственников».

Ещё две формы «преступления мысли», накладываемые людьми самими на себя, прямо противоположны друг другу.

Первая форма – это уря-патриотизм. Когда укры – самые древние люди, светочи цивилизации, от которых произошли все остальные. Когда укры придумали межпланетные перелёты, порох и конституцию. Когда среди украинцев не бывает преступников, дураков, маньяков, алкоголиков, наркоманов и всяких вырожденцев. Когда в истории страны игнорируются всё тёмные страницы, а малейшие достижения (часто даже вымышленные) раздуваются до вселенских масштабов. И поставить под сомнение непогрешимость Родины – это нажить себе смертельного врага (по крайней мере, в этих ваших тырнетах).

Вторая форма – это демшиза. У них маразм с точностью до наоборот: здесь всегда было дикое поле, жили дикие люди, носили шкуры, грамоты не знали, пили водку из ночных горшков, признавали только грубую силу. Не то, что на «просвещённых западах», где «стоимость создаётся благодаря демократии», а всеобщее процветание даруется невидимой рукой рынка (никогда не устану прикалываться с этой наивной веры). Именно демшиза произносит «азиаты», как будто это оскорбление, мечтает уехать, но бессознательно осознаёт собственную никчёмность и ненужность, поэтому остаётся здесь и портит воздух своими сетованиями, «как вам всем далеко до высокой культуры Лондона и Парижа». Если на фразу, что в их Луврах гадили прямо на пол, когда у нас была развитая культура личной гигиены, поциент начинает биться в нервном припадке – это демшиза.

Попытаться понять, что почти любое явление/событие/движение в истории нельзя судить однозначно хорошо/плохо, выше скудных интеллектуальных возможностей как первых, так и вторых. Индустриализация для них – это голодомор; вторжение западных захватчиков – благодеяние; украинизацию, проводимую первым главой КПУ Скрыпником, они игнорируют, как нарушение своей картины мира; а Пётр Первый исказил труды Ломоносова (и не важно, что умер задолго до того, как тот их написал).

Мир несовершенен, и идеальное общество пока никто не создал. Начиная с Аристотеля (а скорее всего и раньше) люди думают о таком устройстве общества, но пока не могут его достичь. Американская, французская, российская, китайская революции были именно такими экспериментами, направленными на улучшение общественных отношений. Не все они были успешными, у каждой были свои преимущества и недостатки, но никто не достиг идеала.

Но это не значит, что не нужно стремиться к лучшему. И надежа на успех у нас не умирает. Ведь, с одной стороны, развитие технологий даёт нам возможности, которых не было раньше.

С другой стороны, опыты предыдущих революций и попыток переустройства общества обогащают наши знания, позволяя проектировать новое с учётом прошлых ошибок и достижений. Отбрасывая заведомо тупиковые варианты и используя успешные.

Единственный способ создать что-то новое – это осознать, что невозможного не существует, что новое всегда лежит в плоскости неизвестного, что развитие подразумевает выход за рамки, за собственные представления, за ограничения, за табу, за запреты, за грань.

Если вы не будете осознавать мир во всём его многообразии, то никогда не сможете создать работоспособную модель нового. Поэтому истинная свобода – это свобода сознания, свобода мысли. В том числе и от многочисленных «измов», шаблонов и мифов.

Трансгрессия – феномен перехода непроходимой границы между возможным и невозможным: «трансгрессия – это жест, который обращен на предел» (Фуко), «преодоление непреодолимого предела» (М.Бланшо). Мир наличного данного, очерчивая сферу известного человеку возможного, замыкает его в своих границах, пресекая для него какую бы то ни было перспективу новизны. Этот обжитой и привычный отрезок истории лишь длит и множит уже известное. Однако «универсальный человек, вечный, все время совершающий себя и все время совершенный» не может остановиться на этом рубеже. Собственно Бланшо и определяет трансгрессивный шаг именно как «решение», которое «выражает невозможность человека остановиться – …пронзает мир, завершая себя в потустороннем, где человек вверяет себя какому-нибудь абсолюту (Богу, Бытию, Благу, Вечности), – во всяком случае, изменяя себе», то есть привычным реалиям обыденного существования.