Георгий Почепцов: Страна как текст, или виртуальные коммуникации в действии

Страны выстраиваются по правилам, а правила чаще всего формулируются с помощью текстов. Некоторые страны вообще вышли из одного, но главного текста. Так можно сказать о мусульманских странах или об Израиле, который вообще является наиболее недавним образованием, для чего даже пришлось восстановить мертвый язык. Такого возврата к жизни языка еще не было в истории человечества, поскольку даже конгрессы «живой латыни» затрагивают только специалистов.

В случае этих стран религиозный текст по сегодня во многом формирует их жизнь. В случае христианства это уже не так, после Лютера христианство лишь косвенно, а не прямо влияет на повседневность. А Иран, например, активно борется с любыми проявлениями западного влияния в массовой культуре: от кукол Барби до мультфильма Симпсоны.

В дореволюционной России во времена Петра Первого уже был религиозный конфликт, в результате которого инакомыслящие староверы были вытеснены за пределы нормы. Они посчитали свой текст более важным, чем тот, который пришел на смену, и ушли за пределы чужого внимания. В этом случае текст был более всеобъемлющим, не только книжным, но и поведенческим.

При смене власти в 1917 г. по крайней мере два класса людей, которые не имели нужного уровня свободы, «рванули» в революцию. Это еврейское население и староверы. А. Пыжиков, например, к последним в советской номенклатуре относит следующих лиц [1 — 3]: Калинин, Ворошилов, Ногин, Шверник (настоящая фамилия — Шверников), Москвин, Ежов, Косарев, Постышев, Евдокимов, Зверев, Маленков (лидер староверческого крыла партии в эпоху зрелого сталинизма), Булганин, Д.Устинов, Суслов, Первухин, Громыко, Патоличев и многие другие. Последним еврейские корни из Одессы проявились у лауреата Нобелевской премии по литературе 2016 г. Боба Дилана.

СССР является ярким примером страны-текста. Б. Гройс говорит о логоцентрической ориентации СССР [4]. Он также акцентирует характеристики коммунизма как художественного проекта: «Советская индустриализация 30-х годов, которая и создала Свердловск с его «Уралмашем», была попыткой превратить индустриальный труд в творческий процесс по созданию нового общества, новой страны. Люди работали не традиционно — чтобы получить зарплату и потом пропить или в лучшем случае прокормить семью, — а для того, чтобы построить новое общество. Они понимали себя как часть коллективного художественного проекта. Коммунизм ведь был в принципе художественным проектом» [5].

Какие характеристики текстовости в принципе можно увидеть в стране? Текст — это высокий уровень связности всего со всем. Поскольку в СССР все было государственным, то естественно, что уровень связности здесь был выше, чем у любой другой страны. Существовали реально работающие социальные лифты, позволявшие подниматься наверх.

Текст — это также сюжет. СССР четко выстраивал свою историю, блокируя чужие и чуждые сюжеты, даже ради этого на несколько лет пришлось в довоенное время закрыть все исторические факультеты, поскольку надо было выработать этот единый тип сюжета для всех.

Текст — это героика. Советские герои были для всех возрастов и профессий, среди которых лидировали, конечно, герои-военные. Даже Ленин на октябрятской звездочке был «совсем молодым» и кудрявым, как и дети, у которых звездочка висела на груди. Лишь с перестройкой на наших экранах возникает большое число негативных героев, до этого как образцов для подражания их не было. Враги народа никак не могли служить такими образцами, поскольку жизнь их завершалась плохо.

Перестройка рождает не только фильм «Покаяние» [6], но и фильм «Интердевочка» [7]. Последний стал лидером советского проката в 1989 г. Много говорят о роли «Покаяния»в разрушении СССР, но, вероятно, не меньшей была и роль «Интердевочки»

Из-за текстовой ориентации в СССР все было очень четко формально организованным и заорганизованным. В любой точке страны были пионеры, комсомольцы, коммунисты. Пионеры собирали макулатуру и металлолом, хорошо учились, потому что пионер всем ребятам пример. Эта виртуальная жизнь принципиально доминировала над физической реальностью, задавая все значимые ее параметры.

У Аркадия Гайдара, а у него был самый искренний тип советского текста, который даже не воспринимался как художественный, в почти в каждом произведении был герой-пионер, потому что тогда это было в новинку. Пионеры выступали против злых Квакиных в «Тимуре и его команде», а в «Судьбе барабанщика», написанной в 1938 г., пионер вообще борется с врагами народа. То есть все приметы времени присутствовали в детском тексте, и реальная жизнь получает правильную виртуальную интерпретацию.

Д. Быков назвал одну из своих лекций очень интересно и необычно: «СССР — страна, которую придумал Гайдар». И это именно текстовый аналог того, что было в действительности, а точнее сказать, действительность должна была подчиняться этому виртуальному тексту, который был скорее в головах, чем в правилах соцреализма.

Физическое пространство, а также информационное и виртуальное, практически нарушили свои типы зависимости, поскольку не физическое пространство определяло, что есть правда, а что нет, это делалось, отталкиваясь от информационного и виртуального пространств. Фильм «Кубанские казаки» описывал правильное состояние мира, а если ему не соответствовала действительность, то она, а не виртуальность была исключением из правил.

Г. Хазагеров сравнил «Судьбу барабанщика» с «Мастером и Маргаритой», делая это, опираясь на фигуру черта, под которого он подвел и врагов народа. Он написал [8]: «Само по себе сходство литературного шпиона и вредителя с чертом не является специфической чертой книги Аркадия Гайдара. Более того, уже беглый анализ советской литературы и карикатуры показывает, что мы имеем дело даже не со сходством, а с другим (атеистическим) вариантом одного и того же явления. Во-первых, у вредителя («врага») как бы нет собственной жизни, он, как всякий черт, живет исключительно нашими интересами: одна у него забота — пакостить нам. Во-вторых, он связан с некими потусторонними враждебными силами (является «оттуда», из кромешного мира, где все наизнанку). В-третьих, он наделен необычными технологиями (которые ему все равно не помогают, разбиваясь о чистые души простых людей). Будучи ординарной идеологемой тридцатых годов, схожий с чертом Шпион мог появляться на страницах каких угодно книг, детских и взрослых, талантливых и бездарных, — повсюду он нес свои родовые черты. Но в «Судьбе барабанщика» эти черты сгущаются, и появляется новое, неведомое простому советскому Шпиону качество, и именно оно-то и углубляет сходство с бесами и делает любопытными параллели с «Мастером и Маргаритой»».

Враг народа важен тем, что он был обязательным заполнением мира советского человека. Когда есть герои, должны быть и враги, иначе герои остаются без работы. Но советские герои значимы еще и тем, что они в большинстве своем были живыми, поскольку они становились героями при жизни, а не после смерти. Челюскинцы, летчики, их спасавшие, — всех их можно было увидеть в хронике и на страницах газет. То есть советский человек жил в окружении героев, причем живых.

Литература — это метафоры и гиперболы, усиливающие восприятие. Именно такой была сталинская архитектура, где высотки уходили ввысь, а метро — глубоко вниз. Кстати, и Гитлеру строили кабинет в тысячу квадратных метров. Страна как текст должна была походить не на рассказ, а на многотомник.

Идеалом для какого-нибудь императора Павла была армия, поскольку это самая сильная организационная модель. Пруссия также имела идеалом армию, но она создала, кроме того, и университет в нашем понимании, и лабораторию как среду с контролируемыми параметрами.

СССР вообще был занят конструированием нового человека путем выработки новых автоматических реакций на старые символы. А. Макаренко не теоретически, а совершенно практически решал эту задачу, превращая малолетних преступников в строителей нового мира.

СССР конструировал не только свою историю, но также и… математику. Как говорит Н. Введенская : «Сталин почти не истреблял математику, не знаю уж почему сначала, а потом она должна была послужить атомному проекту. У математиков оставались связи с западными коллегами, поэтому сама наука была живой, свободной от идеологии. Вся идеология сначала сводилась к тому, что математическим проблемам давали второе имя какого-то отечественного математика, который тоже работал в этой области, например неравенство Коши стало неравенством Буняковского —Коши» [9]. Сталин боролся с «низкопоклонством перед Западом», поэтому изобретателей всего находил у себя самого, тем самым картина мира вокруг становилась более русской, чем иностранной.

Сильное государство имеет сильное прошлое и сильное будущее. Причем оно слабо зависит от других стран. К сожалению, сильное государство строится на монологе, оно не очень любит диалог, заглушая чужие голоса. Оно сильно наличием такого сформулированного или даже невысказанного до конца текста.

Свою историю конструируют все страны, но СССР был интересен тем, что конструировал не только прошлое, но и настоящее и будущее, а это более редкий вариант системной работы. Биография каждого могла быть доведена и увидена до конца. Будущее было столь же реальным как прошлое или настоящее.

Исходным подспорьем для этого были пропагандистски четкие формулировки, формирующие модель мира советского человека. Здесь не могло быть разночтений. Как отмечают исследователи: «Постепенно образы «рабочий» и «крестьянин», «буржуй» и «интеллигент», «украинец» и «русский», даже «белые» и «красные» перешли из идеологически и социально сконструированных идентичностей в могущественное и антагони­стическое состояние духа. Конечно, большевики брали и удерживали власть ско­рее силой принуждения. Но саму эту силу они обрели и сохраняли не просто потому, что организованы лучше других партий, но и поскольку их идеология, так ловко переформулированная Лениным и другими после возвращения вождя в апреле 1917 г., становилась в своей простоте все убедительнее в объяснении причин социальных бедствий» [10].

Правда, не забудем, что большевики создавали и поведенческий текст в виде террора, который начался со времен гражданской войны и заложивший тип послушного поведения на десятилетия вперед (см. о терроре в России [11 — 12]). Известно, что психологическая травма переходит и к следующим поколениям, которые сами ничего подобного не ощущали. Однако они ведут себя так, как будто репрессии 37 являются их личным опытом.

Возможно не только строительство страны, опирающееся на свои тексты, но и вариант опоры на чужие тексты. Роль Маркса в истории России является именно таким примером со множеством как негативных, так и позитивных последствий.

К числу негативных последствий текстовой ориентации государства можно отнести его цитатный характер, пронизывающий все его слои. Цитаты классиков марксизма-ленинизма переполняли книги и диссертации, цитаты несколько другого плана переполняли города, где всегда была и улица Ленина, и памятник Ленину. К примеру, Украина только через 25 лет после своей независимости убрала эти памятники с улиц.

Текстовое наполнение физической реальности началось еще до советской власти. Ведь по сути именно это задача школы и университета — увидеть в физическом мире то, что записано в мире информационном и виртуальном.

Д. Быков подчеркивает роль Гоголя для Украины: «Любой, кто жил на Украине, знает, что она придумана Гоголем. У всякой нации есть гений, закладывающий основы ее мифологии, отбирающий из бесчисленных и неоформленных народных преданий то, что войдет в канон, и доводящий эти предания – часто хаотичные и фрагментарные – до великой литературы. Гоголь взял украинский фольклор, добавил немецкого, которым увлекался,- и, тоскуя в Петербурге по Полтавщине, за каких-то два года написал весь корпус национальных преданий, в которых собраны главные украинские архетипы. Тут тебе и заколдованное место, и русалки, и жуткие карпатские сказки о неумолимых мстителях, чье проклятие действует вплоть до девятого колена, и чернобровые скандальные красавицы, ставящие перед хлопцами невыполнимые задачи. «Вечера на хуторе близ Диканьки», хоть и написаны по-русски, хранят мелодику украинской речи. По большому счету это главная книга украинской литературы» [13].

Когда мы так рассуждаем, мы все время забываем, что анализируется не физическое и даже не информационное пространство, а пространство виртуальное. Оно имеет гораздо больше возможностей для выстраивания альтернативной модели мира, которая иногда может получать ту или иную реализацию. При этом виртуальная модель никогда не уходит в никуда, она всегда присутствует, время от времени оказываясь востребованной.

Сегодня Быков говорит о трансформациях произошедших с гоголевским миром Украины. Одна из них такова: «Этот новый мир — уже взрослый, тогда как гоголевский мир — в значительной степени детский, фольклорный, сказочный. Можно сколько угодно писать об отвратительном гоголевском характере, гоголевской злости, даже и гоголевском безумии — к этой теме мы еще вернемся, чтобы развенчать миф, — но судить о художнике надо прежде всего по его творениям, а творения Гоголя выдают именно тот характер, который он создал и описал: легкий» [14].

Украинский проект имел свои пики влияния на российский, среди которых самыми главными можно признать такие:

— сама точка отсчета, условно именуемая Киевской Русью, которую можно бесконечно переименовывать, но изменить нельзя, тем более, что Малороссия на самом деле значит центральная часть, а Великороссия — периферийная,

— время интеллектуального доминирования (Киево-Могилянская академия, Ф. Прокопович и др.),

— время украинского проекта Потемкина времен Екатерины,

— время либерального проекта времен Николая,

— советское время Хрущева и Брежнева

Можно по разному относиться к этим точкам, однако пример Гоголя как русско-украинского писателя четко демонстрирует значимость такого текстового воздействия на умы империи. Гоголь оказался на пересечении текстовых потоков, поэтому обе стороны по праву могут считать его своим.

Как пишет А. Воронкова о времени императора Николая: «За полтора десятка лет в самой Украине «украинофильство» выработалось в своеобразное общественное явление — единственную в николаевские времена «либеральную» идеологию в Империи. Киев и Харьков становятся не менее значимыми культурными центрами, чем Петербург и Москва Украинских кафедр ищут лучшие умы России, в Малороссии наступает «время журналов», десятки авторов пишут по-украински. Появление Шевченко в Киеве вызывает фурор» [15].

По сути перед нами столкновение двух разнонаправленных текстов, двух разных сюжетов. При этом понятно, что в жесткой атмосфере николаевского времени либеральный проект был особо привлекателен.

Российский историк А. Пыжиков за последнее время построил новую версию украинского влияния в советское время, трактуя его как негативное по своим последствиям. Он пишет: «Не устаю повторять: украинский вопрос – для нас ключевой, только вкладываю сюда совсем иной смысл. Часто повторяют мысль Бжезинского, что, мол, Россия станет сильнее, если окажется вместе с Украиной, а значит, надо этому помешать. На самом деле всё обстоит с точностью до наоборот: придётся сказать довольно парадоксальную для читателей вещь. Россия станет самой собою, сильнее, если наконец-то вышвырнет этого «троянского коня», если снимет с себя булыжник, повешенный на шею. Со второй половины ХVII столетия нас убеждают, что Россия без Украины – неполноценное образование. Ведь оттуда всё – государственность, исторические истоки, церковь. Всё это нам было навязано, чтобы обосновать право властвовать в огромной стране. Наши многочисленные народности со времён Романовых оказались на положении украинской колонии, даже в духовном смысле. У нас украли церковь, испоганили народную память. Кстати, ни о какой Российской империи говорить не приходится: была империя, растущая из украинской матки, которую нам навязали кровью. В 1917 году наши деды уже раз сорвали это могильное грузило, сбросив поработителей, но беда снова пришла оттуда уже в виде «брежневской братвы». Именно эта украинская компания вынула душу из советского проекта, убила у людей веру в возможность справедливой жизни» [16]

Это по поводу Брежнева, и та же аргументация у Пыжикова по поводу Хрущева: «Хрущёв и Украина — это центральная тема «хрущёвской оттепели». Не диссидентский вопрос, не десталинизация. Именно Украина. Почему? Дело в том, что Хрущёв боролся за власть, начав с плохих стартовых позиций. Он нуждался в точке опоры. И такой точкой для него стала украинская партийная номенклатура» [17] (см. также [18 — 19]).

Яркий пример текстостроительства страны демонстрировал Сталин, именовавший писателей «инженерами человеческих душ». Он сам следил, каким изобразит Ивана Грозного Эйзенштейн, что напишет Тарле или почему Довженко не снимает фильм об украинском Чапаеве. Визуально зафиксированная в фильме героика легко отметала любые другие варианты истории.

Сегодня эту функцию выполняют телесериалы, отсекающие альтернативные версии истории и делающие «единый учебник истории». Российские сериалы о Жукове или Фурцевой, например, несмотря на возражения родных, тоже становятся текстами истории, поскольку именно так теперь будет видеть эти фигуры массовое сознание.

Когда-то советскую монотекстовость разрушали тексты Стругацких, которых, например, С. Кургинян обвиняет в том, что они воспитали поколение «прогрессоров» во главе с Чубайсом, легко разрушивших советское время [20 — 22]. И в этом наблюдается интересный феномен. По поводу СССР сильнее достается тем, кто якобы (что не является доказанным), разрушал СССР и не достается тем, кто по должности должен был его защищать. Например, функция ЦК или КГБ как раз состояла в том, чтобы не допустить этого развала, а Ф. Бобков или Л. Кравченко об этой своей невыполненной функции умалчивают или недоговаривают [23 — 24]. Все огрехи руководители КГБ сбрасывают на Горбачева и Яковлева [25 — 26].

Можно признавать Яковлева и Горбачева агентами влияния. Но нельзя не видеть и того, что они легко сделали то, в чем их обвиняют, потому что к этому времени уже вся страна стала «страной влияния».

Текстовая страна, какой был СССР, оказалась разрушенной тоже текстами. Но страна не может быть закрыта мощнейшей цензурой, в ней должны быть и свои собственные тексты, создающие подобную цензуре защиту в головах ее граждан. Условная цензура в головах, сама откидывающая тексты как неправдивые или неинтересные, намного сильнее цензуры внешней.

Роль писателей в создании такой виртуальной матрицы чрезвычайно велика. Сегодня к ее создателям добавились режиссеры и актеры, которые создают и тиражируют такую стратегическую матрицу. Их воздействие очень сильно, поскольку виртуальный герой или враг обладает зрелищностью и убедительностью, одновременно опирается на те характеристики, которые записаны в разуме каждого. Он приходит не из реальности, а из нашей головы.

У Быкова есть общее наблюдение о писательской роли в конкретных странах, которую придется привести полностью: «Нация не кроится политиками, а выдумывается писателями, олицетворяется артистами, оформляется художниками; Украину создали не Ленин и Сталин, не Бандера и Мазепа, а Николай Васильевич Гоголь. Национальная литература — это то, что страна и ее народ хочет знать о себе, то, что ему приятно (не обязательно лестно). Для примера: Германию сформировали Шиллер и Гете (впоследствии этот образ наиболее заметно корректировали Вагнер и Ницше, и он мог вообще погибнуть после фашизма и его разгрома, но, на счастье Германии, у нее был Томас Манн, который в «Фаустусе» все силы бросил на то, чтобы отделить фашистское от немецкого, вернулся к роковой фаустовской развилке и показал, что можно пойти в другую сторону; все это тема для долгого отдельного разговора). Англию написали — в начале модернистской эпохи, когда и формировались современные европейские нации, — Диккенс и плеяда его блестящих учеников: Киплинг, Стивенсон, Честертон, Уайльд (Уайльд тоже, хотя уж насколько он француз в Англии!), Шоу и Голсуорси. Россию пытался выдумать тот же Гоголь — и надломился под этим бременем; впоследствии его дело продолжили Толстой и Салтыков-Щедрин. Достоевский был все же занят другим — он выдумывал образ русской души, не столько экспортный, сколько лестный для внутреннего употребления, образ души истеричной, преступной, самоупоенной, одержимой маниями, необразованной, неблагородной — и притом страшно себя уважающей, потому что такая душа якобы ближе к Богу» [14].

Сложность мира ставит человека в условия по поиску подсказок, определенных режимов упрощения мира. Религия и идеология, хоть являются сами по себе сложными механизмами, все же мир упрощают, делают наши действия в нем более осмысленными.

Медиа делают из физического социальное. Физического много вокруг нас, но наше внимание направлено в первую очередь на то, что видит медиа. На плакате 50-х «Болтун — находка для шпиона» виден этот глупый персонаж в шляпе, разговаривающий по городскому автомату. А за ним виднеется и шпион — в черных очках и тонкой сигарой во рту. На этих плакатах и была надпись «Не болтай у телефона! Болтун — находка для шпиона!» [27]. На исходных плакатах, которые появились 29 июня 1941 г. было написано «Болтун — находка для шпионов». И такой вариант предупреждения существовал во многих странах мира (см. некоторые плакаты [28]).

Виртуальное, определяя характеристики реальности, задают наше поведение, по сути автоматизируя наши реакции на знакомое. Меняются только доминирующие носители виртуальности: когда книга уходит, вместо нее появляется сериал. Последний пример такого рода: 95 квартал оттолкнулся от сериала «Игра престолов», а не от книги Дж. Мартина, создавая свой вариант пародии на нашу действительность. Но она понятна только тем, кто смотрит телесериал «Игра престолов».

Литература

1. Пыжиков А. Корни сталинского большевизма. — М., 2015

2. Пыжиков А. Староверы и комиссары // izborskiy-club.livejournal.com/501408.htm

3. Пыжиков А. Староверы и большевизм. Интервью // echo.msk.ru/programs/cenapobedy/1615370-echo/

4. Гройс Б. Коммунистический постскриптум. — М., 2007

5. Гройс Б. Раньше люди кормились с заводов, теперь — с биеннале. Интервью // ria.ru/interview/20100913/275136166.html

6. Покаяние (фильм) // ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9F%D0%BE%D0%BA%D0%B0%D1%8F%D0%BD%D0%B8%D0%B5_%28%D1%84%D0%B8%D0%BB%D1%8C%D0%BC%29

7. Интердевочка (фильм) // ru.wikipedia.org/wiki/%D0%98%D0%BD%D1%82%D0%B5%D1%80%D0%B4%D0%B5%D0%B2%D0%BE%D1%87%D0%BA%D0%B0_%28%D1%84%D0%B8%D0%BB%D1%8C%D0%BC%29

8. Хазагеров Г. Бесы в судьбе барабанщика // www.relga.ru/Environ/WebObjects/tgu-www.woa/wa/Main?textid=1522&level1=main&level2=articles

9. Введенская Н. Золотой век был недолгим. Интервью // www.kommersant.ru/doc/3106109?utm_source=kommersant&utm_medium=tech&utm_campaign=four

10. Розенберг У. Г. Имперская Россия и революционный опыт // Критический словарь русской революции: 1914 — 1921. — СПб., 2014

11. Мельгунов С.П. Красный террор в России. 1918 — 1923 // coollib.net/b/220358/read#t29

12. Русский фашизм появился в конце 1920-х годов. Кто виноват в миллионах смертей в ходе Гражданской войны в России // lenta.ru/articles/2016/10/16/civilwar/

13. Быков Д. Третий том // www.litmir.info/br/?b=129553

14. Быков Д. Украина без Гоголя // www.facebook.com/BykovDmitriyLvovich/posts/863214363722724

15. Воронкова А. Государство, созданное литераторами // Сообщение. — 2004. — № 6

16. Пыжиков А. Нужно вернуть себе державу // www.lgz.ru/article/34-6564-31-08-2016/aleksandr-pyzhikov-nuzhno-vernut-sebe-derzhavu/

17. Фефелов А. Украинский фактор в истории России // zavtra.ru/blogs/ukrainskij-faktor-v-istorii-rossii

18. Пыжиков А. Главная заслуга Ельцина? Он выдавил украинский клан из власти // riafan.ru/499621-pyzhikov-glavnaya-zasluga-elcina-on-vydavil-ukrainskij-klan-iz-vlasti

19. Украинская «братва» Хрущева // lenta.ru/articles/2016/05/11/bratva/

20. Кургинян С. Исав и Иаков. Судьбы развития в России и мире. — Т. 2. «Пост» и «сверх». — М., 2009

21. Кургинян С. Наш путь (продолжение — 9) // gazeta.eot.su/article/nash-put-prodolzhenie-9

22. Винников В. Стругацкие лебеди. Беседа с С. Кургиняном // zavtra.ru/blogs/strugatskie-igra-v-istoriyu

23. Бобков Ф. Как готовили предателей. Начальник политической контрразведки свидетельствует… — М., 2011

24. Кравченко Л. Лебединая песня ГКЧП. — М., 2010

25. Легостаев В. Как Горбачев «прорвался во власть». — М., 2011

26. Леонов Н. С. Лихолетье. — М., 1995

27. Болтун — находка для шпиона // www.bibliotekar.ru/encSlov/2/84.htm

28. Болтун — находка для шпиона // diletant.media/articles/30116842/