Дом, который построил… Сталин

Что бы советское или постсоветское пространство ни строило, там все равно получается дом, который построил Сталин. Что такое заложил в эту конструкцию Сталин, то ли как архитектор, то ли как строитель, то ли как охранник, оно все равно пробивается и становится главным компонентом.

Одной из составляющих подобного вида строительства можно признать то, что можно обозначить как травматический характер власти. После довоенных репрессий травма такого рода всегда присутствует в голове советского и постсоветского человека при общении с человеком в погонах. Именно это объясняет достаточно покорное поведение людей и сегодня, когда экономика рушится, а голос власти парадоксальным образом полон победных ноток.

Сталин удерживается в голове людей и власти по формуле «репрессии были, но… «. После чего начинаются перечисляться реальные или мнимые достижения. Сегодня их пытаются сбить тем, что индустриализацию делали западные инженеры и техника, что войну выигрывали за счет западной помощи, что атомную бомбу делали, кроме разведки, еще и немецкие ученые, вывезенные в СССР, чуть ли не числом в 700 человек. А сама бомба ни на миллиметр не отступала от американского образца, чертежи которого получил Курчатов.

При этом никогда особо не акцентируется, что сталинское время практически свело на нет два важнейших научных направления, которые сегодня стоят на первом месте в мировой науке. Это генетика и кибернетика, объявленные глубоко буржуазными, а потому — вредными. Единственно, что сделал Сталин — это отодвинул в сторону учение Марра (см. анализ разрушения марровской теории языка у Сандомирской [1]).

Сегодня, когда разрушенными оказались многие достижения страны, построенной Сталиным, причем последней каплей стала новая цифра погибших в войну — 42 миллиона, он все равно по непонятным причинам остается в виде невидимого, но все равно громадного памятника.

Д. Дондурей подчеркивал, что это современное поднятие Сталина процесс вполне понятный и коммуникативно обеспеченный сегодняшней властью ([2], о том, как Сталин сам пропагандистски выстраивал страну см. наши работы [3 — 5]).

Валерий Соловей видит разницу советской и постсоветской пропаганды в следующем виде:«Советская пропаганда выстраивалась в обществе, основанном на рациональности и на культе знаний. А нынешняя пропаганда выстраивается в обществе, где рациональность, знания и логика не просто не избыточны: они враждебны самим основам этого общества. Здесь надо бить в эмоции. И чем проще эмоции – тем сильнее эффект. Чем занималось наше телевидение с середины нулевых годов, а особенно интенсивно – в последние три года? Оно последовательно отключало у людей способность к критическому мышлению, способность к рефлексии» [6].

Жизнь — это коммуникация, но одной иерархической коммуникации, идущей сверху, недостаточно для полноценной жизни. Люди хотят жить с высоко поднятой головой.

Коммуникация — это всегда с кем-то, коммуникация с самим собой — это обедненный процесс. Сталин лишил страну этого второго, этого собеседника, поэтому у нас не вырастает адекватное сознание, так как в прошлом даже родители боялись говорить с детьми, чтоб им не навредить. Сын поэта Н. Заболоцкого, например, вспоминает «Когда он отбыл свое заключение, он не любил говорить вообще о годах заключения, об особенно самых тяжелых периодах. Хотя с мамой он говорил об этом, рассказывал что-то, но с нами, с детьми, он об этом почти не говорил, просто оберегая нас, чтобы мы не болтали лишнего» [7].

Лагерь, общежитие, казарма, коммунальная квартира — все это места под наблюдением, где не может быть свободной коммуникации. Не только на работе, но и дома человека окружают контролируемые информационные потоки. Он слышит только то, что должен слышать, без права на отклонение.

Г. Гусейнов говорит о сегодняшнем дне, который по сути является результатом дня вчерашнего: «Десятки миллионов людей абсолютно нечувствительны ко лжи, фундаментальной политической, социальной, моральной лжи, которая льется по всем каналам средств массовой информации. Ложь как сознательный отказ от истины, сознательная демонстрация того, что истины не существует, что есть только то, что мы сейчас здесь решили наворотить, заведомо зная, что это ложь. И то, что огромное общество россиян, понимая, что это ложь, ее глотает, воспроизводит из каких-то соображений – желудочно-кишечно-газовых – и с этим мирится, – это и есть катастрофа. Катастрофа – это разговоры об Украине, что там какие-то фашисты, бандеровцы пришли к власти, что это был «государственный переворот». Какие-то там «народные республики», «Новороссия», «единое государство», «один народ» – вся эта омерзительная ложь принимается людьми, и это только один пример, на самом деле их гораздо больше» [8].

Но это главная характеристика, перекочевавшая из сталинского времени в наше, когда человеку запрещено ставить под сомнение мудрость слов и действий власти. Никакой негатив невозможен по отношению к власти, даже самого нижестоящего уровня. Все это большие и малые боги, временно снизошедшие с небес.

Приказ — это главная форма общения власти с гражданином. Это коммуникация с некоммуницирующим объектом. Сталинская модель предполагала работающий орган над НКВД и судами. Когда его нет, сегодняшние «органы» превратились в еще одну модель зарабатывания денег и параллельного защиты власти, поскольку для них это и защита себя самого.

Сильная страна — СССР не сделала сильными своих граждан. Она их оставила в немецкой оккупации, а Сталин даже вел переговоры с немцами, чтобы они, забрав Украину и Беларусь, подписали мирный договор, который был бы наподобие Брестского мира.

Д. Дондурей видел такую культурную модель, стоящую за всем этим: «Мы говорим о культуре после распада СССР, но масса процессов, масса кодов развивается в последние 300 или 600 лет. Они связаны, например, с безмерным обожанием государства. Только наивные макроэкономисты говорят: на кризис надо ответить институциональными реформами. Но для огромного количества людей, миллионов для 120, государство — это не системные институты. Государство — это культура, язык, родина, дети, родители, победа в войне, отчизна. Если ты борешься с коррупцией — ты что, хочешь предать детей и отчизну? Как может суд быть независимым? Государство имеет право влезть в любой элемент твоей жизни, от твоего офиса и компьютера до твоей кровати, это же отчизна. Ты хочешь сказать, что процесс мобилизации неправильный? Что ты не должен готовиться принести жертвы? Мир благодарен нам за наши жертвы и нашу победу, и победа нас еще многократно ждет» [9] .

Советская пропаганда задавала четкие модели реагирования. Мы знаем это со времен фразы Маяковского, фраза которого остается навсегда — «что такое хорошо и что такое плохо». В голове у каждого был аналог словаря, где с одной стороны было перечислено, «что такое хорошо», а с другой — что такое плохо.

Этот то же вариант, что и религиозный. Вроде бы модель мира изменилась, но «периодическая система» поведения осталась той же. Она может называться «христианскими заповедями, а может — «моральным кодексом строителя коммунизма». Но главное в ней — автоматическое подчинение.

И. Сандомирская раскрывает этот автоматизм, начиная с букваря: «С чего начинается Родина? // С картинки в твоем букваре […]. Слова этой популярной песни о Родине, как представляется, передают самое главное, что отличает Родину как идеологический конструкт. Это главное есть именно то, что она начинается с ‘картинки», т. е. с готовой, заданной, сконструированной без нашего личного участия и предстающей перед нами в качестве неоспоримой данности репрезентации. Вместе с ‘картинкой», таким образом, Родина ‘начинается» не с нашего личного опыта и не с непосредственного эмоционального переживания ‘родного», а с той общественной идеологии, которая за этой ‘картинкой» стоит и придает ей статус авторитетного образца» [10].

Религия или идеология лежат в основе того контента, которым мотивируется население. Ничего не меняется столетиями. Но лежит то, что нельзя проверить объективными методами, это все сакральность, которую надо принимать, если хочешь остаться членом этого сообщества.

Десятилетиями ведутся споры на тему «Ты за демократию или за социализм/коммунизм?», хотя реально они могут быть совмещены. Ведутся войны за идентичность, хотя это тоже не помеха мирной жизни. Видимо, большие массивы людей просто нуждаются в наличии как друзей, так и врагов. Ведь любое взаимодействие всегда носит конкурентный характер, а значит, потенциально конфликтно.

Главная сила в создании нового человека лежала в системности. Школа, газеты, фильмы удерживали единую модель мира. В начале тридцатых были закрыты все исторические факультеты, которые, как и академические институты истории, открылись после того, как был создан «канон» советской истории, ее единая модель.

Идеологическое было важнее художественного в литературе и искусстве. Идеологическое — это модель мира, это для разума, а художественное — это закрепляющие идеологическое эмоции. Они важны, но они вторичны, поскольку работают на идеологическую цель. Поэтому более важными характеристиками героев кино были, например, «передовик производства» или «враг народа», то есть отсылки к модели мира, а не чисто человеческие представления.

А. Ольшанский отмечает: «Большевики подходили к искусству сугубо прагматически, усматривая в нем особый вид пропаганды. Это все равно, что считать в повозке главным не коня и не карету, а оглоблю, которая всегда правильно показывает направление движения. Отсюда и бесчисленные акции по поводу верного отражения действительности, создания образа положительного героя современности, ваяния опусов о рабочем классе и т.д. Как впрочем, и преувеличение воспитательной роли искусства» [11].

Это некое упрощение ситуации, поскольку «советское» одновременно могло сочетаться с «художественным» в наиболее сильных вариантах реализаций. Примером могут быть многие советские фильмы или советские песни, которые и сегодня сохраняют свой эстетический уровень.

Сталин был гораздо умнее, чем просто черно-белое решение. Можно привести следующий пример, когда Сталин не захотел как бы переносить требования пропаганды, которая несомненно занята удерживанием информационной «крыши» над всеми гражданами, на искусство.

Сталин в беседе с украинскими писателями, которые ругали пьесы Булгакова на сцене, взамен предлагая пьесы о коммунистах, ответил, что в театр ходят не только члены партии. Дословно он сказал следующее: «Если вы будете писать только о коммунистах, это не выйдет. У нас стосорока-миллионное население, а коммунистов только полтора миллиона. Не для одних же коммунистов эти пьесы ставятся. Такие требования предъявлять при недостатке хороших пьес — с нашей стороны, со стороны марксистов,— значит отвлекаться от действительности» [12].

Сталин строил мир в соответствии со своим опытом, который получил еще до революции. Это семинария и тюрьма. Он был пастырем, разделившим мир людей на рай и ад уже на земле, в СССР, который он построил.

Пропаганда, продвигавшая готовые реакции, не нуждается в мышлении человека. Он действует как автомат в рамках заранее запрограммированных реакций. А эмоции автоматического режима всегда будут позитивными, поскольку их сознательно делают такими.

Модель рая — это советские праздники. Все в белом с цветами движутся по Красной площади. Сталин в окружении детей. Улыбки всех вокруг являются символом счастья.

Был достаточно большой объем праздников, которые чисто психотерапевтически оставались в головах картинками действительности. Не сама действительность была в памяти, а именно эти картинки. Ежедневные сложности также блокировались такими картинками, а человек всегда живет больше надеждами, чем реальностью. Мечта — первая реальность человека, а подлинная реальность — лишь вторая.

Кино также визуализировало позитив, оставляя именно его в памяти заменителем реальности. Мир декораций был сильнее всего на свете. Именно он стал правдой. Это чувство усиливали прекрасные песни, эмоционально объединяющие людей в одно целое. Кстати, в раю не может быть одиночек, там все вместе заняты одним делом.

Сталин боролся с теми, у кого в головах была память о реальных событиях, а не замена его пропагандистским рассказом. В реальности Лев Троцкий руководил революцией, но потом его место в пропагандистской реальности занял Иосиф Сталин. Николай Бухарин писал конституцию, но он исчез, и конституция стала сталинской. То есть Сталин был создателем советской коллективной памяти, который вводил туда нужных людей и выводил ненужных.

Рай в принципе, вероятно, является возможным только тогда, когда люди не имеют памяти, в противном случае люди всегда будут о ком-то или о чем-то жалеть. Советский Союз в этом плане был мощным государством с индустриальным производством памяти. Тот, кто осмеливался оспаривать коллективную память, сразу исчезал.

Герой того времени — это человек из советского рая. Но в этом раю надо трудиться, только так можно заслужить радость. Д. Быков пишет: “Труд – и чем тяжелее, тем лучше – призван был доставлять советскому человеку радость, и это не так глупо, как кажется на первый взгляд. Дело в том, что труд действительно такую радость доставляет, когда осуществляется в охотку, в силу призвания или на благо ближнему. Ни один процесс, включая занятие любовью, без этих условий радости доставлять не может. Однако главная задача всего советского искусства – и киноискусства прежде всего – была в том, чтобы доказать, будто радость может доставляться занятием, вменяемым в непременную обязанность. Более того: именно эта обязательность процесса, его непременность для всех должна была составлять важнейшую компоненту этой радости – восторг от слияния с неким коллективным телом и коллективным делом”

И далее вполне понятная аксиома — либо трудиться, либо думать, а думание влечет за собой разного рода опасности: “Труд был патентованным средством от рефлексии, панацеей от избыточных размышлений, и в этом смысле он исправно выполнял свою роль во всех советских картинах от “Большой семьи” до “Семьи Турбиных”. Как только молодой герой в “Чистом небе” перестает трудиться и начинает размышлять, для ломающегося главного героя это становится невыносимо. Рефлексирующий, ищущий себя юноша, стоящий перед традиционной для всякого молодого человека экзистенциальной проблематикой, получал в советском кино один универсальный ответ, а именно путевку на производство” [13].

Труд, производство, герой труда, передовик производства, — все это слова и роли правильных людей. «Счастье в труде» было фразой, набившей оскомину. Но именно таким и было счастье.

Д. Быков в работе о труде отмечает: «Советский положительный герой — он вообще чаще всего эксплуатирует такую давнюю, и не только советскую, и не только российскую матрицу, что «чем человек некоммуникабельней, мрачней, противней, тем он лучше». Вот гений настоящий должен быть мрачным, замкнутым, от всех отдельно и всё время гонять людей из своей мастерской. Соответственно, и настоящий вождь должен быть мрачным, как у Набокова в «Истреблении тиранов» [14].

Именно такой мрачный Сталин должен был встречать людей у ворот советского ада. Но пропагандистская сила радостного Сталина у ворот советского рая побеждала, многие верили в то, что Сталин всего этого не знает.

Вообще советская модель мира строилась на существовании врагов, внутренних и внешних, которые постоянно мешали. Поэтому с неизбежностью, если не до таких масштабов, какие она приняла, но система врагов народа должна была возникнуть. Но все равно не уходит ощущение того, что она носит какой-то личностный характер. Сталин как бы обижен на тех, кто его не полюбил. При этом по множеству примеров того, когда нужных для решения производственных задач людей, спокойно «выдергивали» обратно, кого — на волю, кого — в «шарашку», все они должны были понимать неадекватность наложенных на людей наказаний.

Для неправильных людей, слабо поддающихся воспитанию, создавались правильные условия перевоспитания или уничтожения.

И тут есть очень четкое совпадение с условиями перевоспитания, вплоть до активной опоры на смерть, с нацистской Германией. То ли они заимствовали друг от друга, то ли пришли к общему знаменателю по удешевлению производства правильного поведения. Ведь главным объектом все равно были не те, кто оказались за колючей проволокой, а те, кто были по другую от нее сторону. Они должны были менять свое поведение, понимая, что может их ожидать. Страх был самым оптимальным способом воспитания и наполнения радостью от ощущения того, что ты пока в раю, а не в аду.

Сегодняшний массив литературы о лагерях и тюрьмах должен был бы закрыть все разговоры о Сталине. Лагеря и тюрьмы имели мягкий вариант — это модель перевоспитания А. Макаренко, где люди не должны были погибать. И вариант жесткий, где смерть являлась для человека избавлением от ужаса жизни.

И немецкие, и советские лагеря имели богатый опыт перевоспитания, методов превращения свободного человека в зека.

Здесь есть отдельные замечания академика Д. Лихачева, который застал на Соловках более мягкие времена перевоспитания. Психологи, побывавшие немецких лагерях, оставили очень четкие тексты о том, какими методами создавалось послушание. Это Б. Беттельхейм (Беттельгейм) [15 — 17] и Виктор Франкл [18 — 19]. Кстати, одно из правил Беттельхейма соответствует представлению о двойной связи в теории шизофрении Г. Бейтсона, когда задаются два взаимопротиворечащих друг другу правила, невыполнение которых невозможно ([20], см. также об охранниках в концлагерях [21]).

Ханна Арендт также написала статью по поводу техник социальных наук в концлагерях [22]. Здесь есть совпадающее с советской практикой правило, когда приговор «десять лет без права переписки» на самом деле означал «расстрел». В немецкой ситуации, когда человек попадал в концлагерь, информация о нем полностью пропадала. Арендт пишет, что он, как будто, «исчезал с поверхности земли, его имя не звучало даже в случае его смерти».

Арендт была студенткой М. Хайдеггера, и у них была даже кратковременная love-story (см. [23 — 26]). Еврейские студенты Хайдеггера с приходом нацистов эмигрировали (о них есть отдельная книга «Дети Хайдеггера», среди них была не только Ханна Арендт, но и Герберт Маркузе, например), а сам он стал ректором университета, хотя и ненадолго [27 — 28]. Как вспоминал его коллега, он хотел стать Платоном для Гитлера, чтобы вести лидера в правильном направлении (“den Führer führen”).

Коммуникации могут рассказывать о том, что есть, но и о том, чего нет. И благодаря этому рассказу отсутствующее становится реальным. Зритель фильмов сталинской эпохи видел реальность на экране, считая свою жизнь исключением, а не реальностью. И это даже не пропаганда в ее привычном понимании, это целая «матрица», искусственный мир, в котором мы живем, не замечая того, что он носит искусственный характер.

Искусственная жизнь имеет свои плюсы и минусы. Извне ей задают скорость изменений, устанавливают возможные пути поведения. «Нарушителей» выхватывают из этого потока, оправляя жить по другим правилам.

Но скорость и жизнь не должны быть пропагандистскими, они должны быть реальными. Нам могут сознательно говорить, что мы мчимся, не поспевая за изменениями, который на самом деле нет, или, наоборот, сознательно тормозить изменения.

С. Лезов отмечает: «А что потом был «застой» — так это неправда, не было застоя, это ложный идеологический ярлык, это просто конъюнктура времен Горбачёва. Интеллектуальная ситуация всегда менялась очень быстро. Задним числом это легко заметить, в частности, даже по подцензурным литературе и кино. Про последние тридцать лет, где мы с Вами оказались современниками, Вы всё, я думаю, понимаете: Вы живете в мире, мало похожем на мир 1986 года, в который Вас закинули. Поэтому Вы, главное, только не волнуйтесь: у нас и дальше всё будет меняться очень быстро. Самая большая трудность как раз обусловлена скоростью перемен: значительная часть публики хотела бы жить в мифическом «позавчера» (которого, разумеется, не было никогда) и не пытается осмысленно вписаться в новую ситуацию, точней: участвовать в создании ее облика. Но, как выясняется, эта трудность — она у нас общая с другими частями Западного мира, даже с Америкой» [29].

Современное постсталинское государство вынуждено жить сегодня в условиях Интернета и оппозиции, хотя и вялой. Последнее связано с тем, что и провластные, и антивластные партии управляются из одного центра. При этом для случая России эту модель приписывают Владиславу Суркову [30 — 31]. Точно так во время путча 1991 года, как считается, что две непримиримые силы тоже управлялись из одного центра. И именно по этой причине В. Крючков после провала путча в результате сидел не за решеткой, а под домашним арестом на даче. И по поводу Михаила Горбачева сохраняются неясности. Например, генерал-майор Л. Толстой, охранявший президента в Крыму рассказал несколько интересных подробностей [32]

— о том, как Горбачев нашел на чердаке приемник, по которому узнавал информацию: «Если на любой госдаче проводится не менее 5-ти оперативно-технических осмотров – то о каких неожиданных приемниках может идти речь? Тем более, что чердак на «Заре» — это просто световое окно. И уж точно никто из нас там никаких приемников не оставлял. На самом деле у Горбачева возможность получения информации была. Дело в том, что хоть наши ретрансляторы и были отключены – но окружающие ретрансляторы то ведь работали нормально! В дежурке спокойно телевизор работал на проволочной антенне. Так что и «Лебединое озеро», и танки в Москве, и баррикады Горбачев видел. Тем более, что у самого Михаила Сергеевича стояла японская и западногерманская радио- и телеаппаратура. Его зять Анатолий прекрасно владел английским языком, а у нас Турция и Болгария рядом. Оттуда информация о происходящем шла постоянно»,

— о том, как пытались спрятать стоимость охраны Горбачева: «к тому моменту формально Девятое управление КГБ разделилось – чтобы скрыть тот факт, во сколько именно стране обходится содержание Президента СССР. Общую структуру разделили на, собственно Девятое управление – управление охраны, и отдельно выделили эксплуатационно-техническое управление. Но фактически все это продолжало быть общим организмом»,

— и по поводу реальной реакции Горбачева на произошедшее: «Судя по поведению Михаила Сергеевича, его ничто не возмутило, он не принял никаких решений, не дал четких команд, не рвался из своего заточения. Иначе говоря – все было пущено на самотек. Быть может, он надеялся, что вернется в Москву героем».

И это также является одной из сталинских характеристик власти — ее погруженность в тайну. А поскольку власть контролировала все коммуникации, ей это сделать было легко. Мир власти — это мир великой тайны, что сохраняется и по сегодняшний день.

Даже через десятки лет и несколько поколений мы мало что знаем. Потеряв конкретику прошлого, мы заполняем ее тем, что нам предоставляет массовая культура, в первую очередь в виде телесериалов. Прошедшее время даже позволяет теперь изображать и работников НКВД, и начальников лагерей в роли милых и добрых людей. Поэтому надо сознательно вспоминать ту реальность, которую прячут. Например, В. Мейерхольд на допросах признался, что сотрудничал с британской и японской разведками. В письмах к Вячеславу Молотову, который в разговорах с Ф. Чуевым оставил много благостных воспоминаний, он рассказывал, как проходили допросы:

«Меня здесь били — больного 65-летнего старика: клали на пол лицом вниз, резиновым жгутом били по пяткам и спине; когда сидел на стуле, той же резиной били по ногам сверху, с большой силой… В следующие дни, когда эти места ног были залиты обильным внутренним кровоизлиянием, то по этим красно-синим-желтым кровоподтекам снова били этим жгутом, и боль была такая, что, казалось, на больные чувствительные места ног лили крутой кипяток, и я кричал и плакал от боли… Нервные ткани мои оказались расположенными совсем близко к телесному покрову, а кожа оказалась нежной и чувствительной, как у ребенка, глаза оказались способными лить слезы потоками. Лежа на полу лицом вниз, я обнаруживал способность извиваться и корчиться, и визжать, как собака, которую бьет хозяин. Меня били по старым синякам и кровоподтекам, так что ноги превращались в кровавое месиво. Следователь все время твердил, угрожая: не будешь писать, будем опять бить, оставив нетронутыми голову и правую руку, остальное превратим в кусок бесформенного, окровавленного мяса. И я все подписывал» [33].

Это был жестко иерархический мир. При этом наверх уходили не самые лучшие. Зато они пользовались максимумом защищенности от низов, становясь для них иконами. Как пишут сегодня, а о том, что большевизм является религией, о чем писал еще Николай Бердяев.

Л. Мацих видит эту проблему шире как уход церкви и приход новых культов в ответ: «Когда влияние церкви ослабло, эту нишу заняли большевистская языческая религиозность или нацистская языческая религиозность, итальянский фашизм. Это настоящие религиозные культы со всеми присущими им атрибутами, в том числе с обожествлением вождей» [34].

Сталин был системен. Все ячейки создаваемой им «периодической системы» пропаганды должны быть заполнены. Так он предложил Довженко снять фильм о Щорсе, поскольку нужен был и украинский Чапаев. Герои должны были быть национально-ориентированными.

Сталинский СССР, как, кстати, и гитлеровская Германия стали первыми странами, где визуальность в виде фильмов, плакатов, парадов и демонстраций смогла победить реальность. Все видели красивую картинку и верили ей. Этот феномен потом использовало телевидение, которое трактуется как правда, поскольку все мы видим своими глазами.

Дом, который построил Сталин, в той его половине, где был рай, мог существовать веселым, потому что отовсюду неслась музыка и песни. Виртуальность создавала более сильную реальность, чем та, которая была за окном. Именно она диктовала и интерпретировала то, что должны были видеть глаза и слышать уши. С другой стороны, это было время юности для каждого, когда все вокруг приносит радость. Просто ради этой радости были загублены миллионы других жизней — жителей советского ада, о чем также есть сотни свидетельств очевидцев.

Б. Беттельгейм даже написал текст «О психологической привлекательности тоталитаризма«, где утверждает: «В тоталитарных государствах противники режима живут в постоянном страхе совершить ошибку — раскрыть свои подлинные чувства, поставив на карту жизнь — свою, а то и своей семьи. Поэтому им приходится быть безукоризненными актерами. Но для этого надо прочувствовать роль, сжиться с ней. Лишь превратившись в послушного члена тоталитарного государства, человек может быть спокоен, что его не заподозрят в невыполнении какого бы то ни было приказа» [35].

Вероятно, это можно признать можно признать определенным вариантом «стокгольмского синдрома», когда жертва переходит на позиции террориста, пытаясь таким способом обезопасить себя.

СССР совершает настоящий рывок в довоенное время. После войны происходит затухание этого рывка, что говорит также о том, что рывок может быть обеспечен загубленными жизнями, а послевоенные руководители уже не хотели или не могли сделать это. Лидер эпохи Брежнева — это сам Брежнев, читающий по бумажке самые простые слова. Он не был страшен, а без страха эта модель государства не смогла продержаться долго.

Литература

1.Сандомирская И. Блокада в слове. — М., 2013

2. Дондурей Д. Миф о Сталине: технология воспроизводства // kinoart.ru/archive/2010/04/n4-article3

3. Почепцов Г. Сталин: Строительство страны с помощью пропагандистского инструментария истории, кино и литературы http://psyfactor.org/lib/stalin-propaganda.htm

4. Почепцов Г. «Вожди» и пропаганда:Сталин и Андропов // psyfactor.org/lib/stalin-propaganda-2.htm

5. Почепцов Г. Виртуальные подсказки для мира реалий // old.russ.ru/politics/20020214-poch.html

6. Соловей В. «Ни один заговорщик не сделает того, на что способны полтора идиота». Интервью // www.fontanka.ru/2017/05/12/126/

7. Толстой И. «Столбцы»: памятник гениальной книге // www.svoboda.org/a/28477761.html

8. Гусейнов Г. Молчание — смерть // www.svoboda.org/a/28476166.html

9. Сапрыкин Ю. «Культура — сфера номер двадцать семь, где люди отдыхают от жизни». Даниил Дондурей о функциях и значении постсоветской культуры // www.colta.ru/articles/specials/14748

10. Сандомирская И. Книга о Родине. Опыт анализа дискурсивных практик // yanko.lib.ru/books/cultur/sadomirskaya-rodina.htm

11. Ольшанский А. Информационная природа и теория литературы // www.topos.ru/article/laboratoriya-slova/informacionnaya-priroda-i-teoriya-literatury

12. Сталин, украинские писатели и судьба пьесы «Дни Турбиных» // www.situation.ru/app/j_art_881.htm

13. Быков Д. Блуд труда. — М., 2014

14. Быков Д. Один // echo.msk.ru/programs/odin/1978504-echo/

15. Беттельгейм Б. Просвещенное средство // www.opentextnn.ru/man/?id=4019

16. Беттельхейм Б. Люди в концлагере // maxima-library.org/knigi/knigi/bl?option=com_maxlib&view=maxlibbookslist&layout=&id=&inlinebooktitle=%D0%BB%D1%8E%D0%B4%D0%B8+%D0%B2+%D0%BA%D0%BE%D0%BD%D1%86%D0%BB%D0%B0%D0%B3%D0%B5%D1%80%D0%B5&blng=All

17. Латыпов И. Как из личностей сделать биомассу // www.gazeta.ru/comments/2014/03/11_x_5944609.shtml

18. Франкл В. Сказать жизни — «да». Упрямство духа. — М., 2011

19. Франкл В. Воспоминания. — М., 2015

20. Бейтсон Г. и др. К теории шизофрении // psyjournals.ru/files/25725/mpj_1993_n1_Bateson_Jackson.pdf

21. Кристи Н. Охранники в концлагерях // saint-juste.narod.ru/christie.html

22. Arendt H. Social science techniques and the study of concentration camps // reflexionesdeunaerreita.files.wordpress.com/2013/05/arendt-social-science-techniques-and-the-study-of-concentration-camps.pdf

23. Wolin R. Heidegger’s children: Hannah Arendt, Karl Löwith, Hans Jonas, and Herbert Marcuse. — Princeton, 2015

24. Ettinger E. Hannah Arendt/Martin Heidegger. — New Haven, 1997

25. Brent F. Arendt’s affair // www.tabletmag.com/jewish-arts-and-culture/books/133293/arendts-affair

26. Наранович С. Колоссальный опыт и счастье, что фюрер пробудил новую действительность. Мартин Хайдеггер: симпатии к нацизму и забота о бытии // gorky.media/context/kolossalnyj-opyt-i-schaste-chto-fyurer-probudil-novuyu-dejstvitelnost/

27. Heidegger M. Rector’s address // aryanism.net/downloads/books/martin-heidegger/rectors-address.pdf

28. Kimball R. Heidegger at Freiburg, 1933 // www.newcriterion.com/articles.cfm/Heidegger-at-Freiburg—1933-6909

29. Лезов С. Мы отвечаем за арамейский язык перед небытием. Интервью // trv-science.ru/2017/05/08/lyozov-2/

30. Корейба Я. Как Сурков кормил оппозицию деньгами Путина h// inosmi.ru/russia/20130523/209244206.html

31. Верне Д. Владислав Сурков — ценный и загадочный советник Путина //inosmi.ru/politic/20161027/238091438.html

32. Горбачев в Форосе — воспоминания охраны // www.rosbalt.ru/ukraina/2011/08/19/881102.html

33. Лушникова Е. Тайная тюрьма товарища Сталина // inosmi.ru/russia/20150120/225705911.html

34. Мацих Л. Философ: образ Сталина — икона советской культуры http://www.bbc.com/russian/russia/2009/12/091222_stalin_culture_interview.shtml

35. Беттельгейм Б. О психологической привлекательности тоталитаризма // www.gumer.info/bibliotek_Buks/Polit/Article/Bett_Total.php