Редко какое заявление главы МВД Арсена Авакова вызывало столь бурную реакцию пользователей социальных сетей, как его недавние слова о «презумпции правоты полицейского». Сердцевина этой презумпции была сформулирована им в предельно лапидарной форме: «сначала подчиняйся (имеется в виду требованиям полиции. – А. Е.), а затем обжалуй». В результате блогосфера переполнена сотнями «фотожаб», шутливых переделок, а зачастую и откровенных оскорблений в адрес министра. Ряд правозащитников даже усмотрел в аваковском заявлении стремление превратить Украину в «полицейское государство», вернуться во времена преступного режима, а проще говоря – очередную «зраду».
Сейчас, когда накал дискуссии несколько ослаб, настало самое время разобраться в предложении министра sine ira et studio и попытаться отделить «зерна от плевел».
Напомним читателю, что в теории права под презумпциями обычно понимают некие условные суждения, которые считаются правильными («принимаются на веру», как говорят в народе) до тех пор, пока не будет доказано обратное. Типичным примером юридической презумпции является закрепленная в ст. 62 Конституции презумпция невиновности, суть которой сводится к тому, что лицо, будь оно хоть трижды поймано с поличным, перед лицом закона все равно будет считаться невиновным до тех пор, пока его вина не будет доказана в специальных процедурах и подтверждена вступившим в законную силу обвинительным приговором суда. До этого момента, повторимся, лицо должно считаться невиновным, даже если достоверно известно или есть веские основания предполагать, что на скамье подсудимых – действительный преступник.
Надо сказать, что презумпции являются атрибутом не только уголовного процесса. Так, в конституционном судопроизводстве, где, как известно, судят не людей, а законы, своего рода суррогатом презумпции невиновности выступает презумпция конституционности нормативно-правовых актов. Любой, даже самый абсурдный на первый взгляд нормативно-правовой акт будет считаться конституционным до тех пор, пока иное не будет установлено специально созданным для таких целей, автономным Конституционным Судом. А коль скоро презюмируется, что закон конституционен (пока иное не установлено органом конституционной юрисдикции), ему следует подчиняться, хотим мы этого или нет.
Справедливо ли это ? Думается, что да. Вряд ли нам хотелось бы, чтобы рядовой полицейский или клерк собеса осуществляли в нашем отношении «конституционный контроль», толкуя Конституцию, оценивая конституционность законодательных или подзаконных предписаний и т. п. Скорее, мы все-таки предпочитаем, чтобы они скурпулезно исполняли закон, не вдаваясь в оценку его конституционности и оставив это бремя правоприменителям более высокого уровня. По крайней мере, у автора этих строк никакого желания видеть в сержанте полиции «конституционного судью» нет. Скорее наоборот, каждый правоприменитель должен неукоснительно соблюдать тот уровень актов, который ему непосредственно адресован: в каких-то случаях – Конституцию Украины, в каких-то – закон, а в каких-то (прежде всего для рядовых чиновников исполнительной власти) – ведомственную инструкцию, независимо от своего внутреннего отношения к их предписаниям. В этом и заключаются принципы законности и конституционализма.
Единственным исключением из этого правила может служить разве что неподчинение явно преступному приказу, гарантированное ст. 60 Конституции Украины. При этом явно преступным считается такой приказ (распоряжение), с помощью которого лицо обязывают совершить какое-либо уголовно наказуемое деяние либо деяние, признаваемое преступным в соответствии с общими принципами права, признанными цивилизованными странами (ч. 2 ст. 7 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод 1950 г.). Так на конституционном уровне находит свое закрепление теоретическая концепция «умных штыков»: подчиненные должны оценивать законность / незаконность индивидуальных приказов или распоряжений начальника (но не нормативных актов государства как таковых !) и подлежать ответственности за выполнение явно преступных приказов или распоряжений.
Но и здесь не все гладко. Следует учитывать, что на практике, причем не только украинской, данная концепция применяется крайне редко и неохотно, а во-вторых, в большинстве случаев она рассчитана не столько даже на простых обывателей Берлина, Лондона или Нью-Йорка, законопослушание у которых и так «в крови», сколько на профессионалов, работников силовых структур, имеющих какие-никакие юридические знания, позволяющие им с высокой долей уверенности отличить «законный» приказ от «преступного». Вспомним в этой связи поступок кировоградского «Беркута», отказавшегося участвовать в разгоне Евромайдана.
Во многом аналогичная ситуация складывается на Западе с «презумпцией правоты полицейского». Презумпция правоты – это не узаконенный произвол стража порядка (не станем употреблять тут набившее оскомину довлатовское словечко «беспредел»), не его право делать все, что заблагорассудится, и уж тем более не возможность отдавать любые приказания беззащитному гражданину.
Презумпция правоты состоит в том, что в силу одного лишь статуса и самого факта службы в правоохранительных органах государства полицейского наделяют рядом эксклюзивных полномочий, прежде всего полномочий на применение методов принуждения, которых нет у обычного гражданина, доверяют ему оружие и красивый значок, а также устанавливают ряд льгот, призванных обеспечить исполнение им своих обязанностей на должном уровне. Тем самым государство, исходя из исторически подтвержденного обобщения «хороших копов больше, чем плохих», как бы презюмирует заведомую добропорядочность каждого полицейского. Если же это не так, если «паршивая овца» пошла на нарушение закона в ущерб интересам граждан, то тогда презумпция правоты должна опровергаться судом применительно к конкретному полицейскому, в добропорядочности поведения которого возникли сомнения. Иного не дано. Иное гибельно и может привести к полному коллапсу правоохранительной системы и, как следствие, окончательному распаду государства.
Скажу теперь страшную вещь: независимо от громких заявлений министра внутренних дел, презумпция правоты полицейского уже давно существует в украинском законодательстве. Причем существует с века эдак XIX (если не с петровских времен). Ведь примерно с этого времени полиция наделена своими ставшими уже классическими функциями (охрана общественного порядка, борьба с преступностью и т. д.), а граждане обязуются повиноваться законным требованиям работников полиции. Если же гражданин отказывается повиноваться, то работник полиции вправе применить к нему силу, но не чрезмерную, а пропорциональную, т. е. необходимую и достаточную для пресечения правонарушения в каждом конкретном случае (ч. 5 ст. 29 Закона Украины «О национальной полиции»). На том же зиждется, кстати говоря, и предусмотренная с незапамятных времен административная ответственность за злостное неповиновение законному требованию или распоряжению работника милиции (ст. 185 КоАП).
Таким образом, единственное глобальное отличие, которое существенным образом отграничивает современного полицейского от уездного исправника или капитана Жеглова, заключается в том, что общая тенденция гуманизации общественной жизни заставляет законодателя идти по пути постепенного сокращения свободного усмотрения работников полиции (путем уже упоминавшейся оценки пропорциональности их действий, разработки детальных служебных инструкций и регламентов деятельности и проч.). Тем самым с развитием цивилизации государство, не опровергая общей презумпции правоты полицейского, стремится к выработке многочисленных условий, множества «если», которых обязан придерживаться полицейский, дабы максимально свести на нет возможные издержки и эксцессы его работы, способные поколебать авторитет полиции в глазах общества.
Например, право полицейского применить оружие в кризисной ситуации, закономерно проистекающее из его статуса, а значит презумпции добропорядочности, в XXI веке уже ограничено стандартами Европейского Суда по правам человека, национальной судебной практикой, многочисленными ведомственными инструкциями, короче говоря, множеством условий и оговорок, максимально сдерживающих даже самого законопослушного стража порядка. Если же полицейский в силу каких-то причин переступает через эти ограничения, то он как бы утрачивает презумпцию своей правоты, точнее, она опровергается судом применительно к нему в каждом конкретном случае. По-другому право работать не будет.
И последнее. Поводом для заявления министра Авакова о презумпции правоты послужила, как известно, гибель двух полицейских в Днепропетровске. Размывание в последние годы жестких традиций подчинения законным требованиям работника полиции дало возможность предполагаемому убийце Пугачеву выйти из машины, начать пререкания с полицейскими и т. д., что, в конечном итоге, привело к столь печальному финалу. Поэтому давайте в память об этих прекрасных людях не терять одного очень существенного представления – презумпции добропорядочности не только по отношению к полицейскому, которая, как мы выяснили, уже давно существует в украинском законодательстве, но и к соседу, коллеге, ко всем членам общества, своим близким. Это, мне кажется, будет для них самой лучшей памятью.
